Даниил Любимов - Экипаж
– Пожар второго, – стараясь сохранять хладнокровие, сказал Алексей. – Включаю систему пожаротушения, двигатель отключаю. Включаю первый.
– Может взорваться, – мрачно констатировал Смирнов за спиной Шестакова.
– Может взорваться! – повторил Шестаков. – Как слышно, прием!
Гущин покосился на Валерку и подмигнул ему.
– Слышу вас. Пока все нормально.
– Есть возможность идти на одном? – спросил Шестаков.
– Пока держусь, – неопределенно ответил Алексей.
Он всеми силами пытался удержать бешено колотящийся штурвал. Ошеломленные пассажиры наблюдали, как из сопла двигателей летели огненные хвосты. Самолет трясся, как в лихорадке. Андрей посмотрел на замершего от ужаса Вову и протянул ему набор летных конфет. Крылатая машина, оставляя за собой огненный след, неслась сквозь тучу вулканического пепла.
– Готовьте ближайший аэропорт, – проговорил Гущин в микрофон.
– Будет тебе ближайший, – ответил Шестаков. – Что двигатели?
– Тянут. Давай, друг, давай!
Последние его слова были обращены к самолету, который из последних сил преодолевал вулканический пепел. Наконец пелена просветлела. За ветровым стеклом вспыхнули звезды, и турбулентность прекратилась. Гущин перевел дух. Руки его ходили ходуном.
– Что там? Не молчи! – нетерпеливо воскликнул Шестаков.
– Пепел прошел. Пожар потушен.
– Сколько протянешь? Не слышу… – говорил Шестаков в микрофон.
Позади него послышались шаги, и в штаб вошел Гущин-старший.
– Кто за штурвалом? – спросил он у Смирнова.
– Стажер зинченковский. Недавно на работу взяли, – хмуро ответил тот, ни о чем не подозревая.
На лице старого авиаконструктора не дрогнул ни один мускул, будто он знать не знал никакого стажера и в глаза его никогда не видел.
– Держусь пока, – ответил Алексей Шестакову и взглянул на сжавшегося в кресле Валеру. – Ну что, Чкалов? Девушка-то у тебя есть? Пойди проверь, что там в салоне.
Валера вышел в салон, оглядывая перепуганных пассажиров. Пройдя мимо Сережи, потрепал того по голове.
– А кормить будут? – ни к селу ни к городу спросил бухгалтер, поправляя галстук.
– А то как же! – хохотнул Валерка. – Первое, второе и третье, как полагается! Еще и коньячку поднесут!
Он прошелся между рядами, деловито оглядывая пассажиров и гордый оказанным ему доверием Гущина. А Алексей не зря выпроводил Валерку – ему необходимо было остаться одному. Он оглянулся, проверил – не слышит ли кто – и сказал в микрофон:
– Двигатели забиты пеплом. Первый, кажется, все же вышел из строя. С шасси проблемы. Нужны пожарные и «Скорая».
Присутствующие в штабе напряженно переглядывались. Тамара Игоревна, рисовавшая что-то на клочке бумаги, подняла голову.
– Надо готовить Петропавловск, – сказала она. – Дальше улететь не смогут.
– Там полоса тяжелая – сопки, – возразил ей один из консультантов.
– Я в курсе. Но надо готовить Петропавловск – это единственный шанс.
Тамара Игоревна была очень опытным диспетчером, и к ее мнению стоило прислушаться. Шестаков поглядел на нее внимательно и склонился к микрофону.
– Мы готовим Петропавловск-Камчатский.
И добавил уже помощнику:
– Передайте в Петропавловск – на полосу пожарных и «Скорые».
Гущин прислушивался к голосу, доносившемуся из наушников. Он пробивался слабо, но слова можно было разобрать:
– Топливный бак поврежден при взлете. Видимо, утечка. Запасы топлива уменьшаются. До земли не хватит.
Сердце у Алексея радостно забилось: этот противный скрипучий голос сейчас прозвучал для него как музыка!
– Леонид Саввич? – спросил он в микрофон.
Зинченко на секунду оторопел, не веря своим ушам, а потом закричал:
– Леша? Леша! Вы живы?
– Живы! – обнадежил его Гущин.
Зинченко дрожащей ладонью сжимал наушники, силясь не упустить ни слова из того, что говорил Алексей – слышимость была плохой. Александра, сидевшая рядом, почувствовала, что руки и ноги ее охватила небывалая слабость… Она закрыла глаза и постаралась взять себя в руки.
– Леша, где Валера? – вибрировал от напряжения Зинченко.
– Здесь. Все в порядке.
– Дай мне его! – прокричал Леонид Саввич.
Гущин сделал знак вошедшему Валере – мол, возьми наушники и надень. Тот в недоумении надел наушники.
– Валера! Ты слышишь меня? – услышал он голос отца.
Валерка не раздумывал.
– Я бы тебя никогда не бросил, – проговорил он и снял наушники.
– Валера, Валера! – кричал Зинченко.
Он не слышал, что сказал сын, да и неважно ему было это сейчас. Главное, он убедился, что сын жив. Жив!
– Леонид Саввич, это я, – ответил Гущин.
У старого пилота сдавило грудь. Сквозь спазм и подступающие слезы он выдавил:
– Спасибо, Леша.
Александра вслушивалась в голос Гущина, но в целом держала себя в руках.
– Живы, – коротко сказал Зинченко, освободившись от наушников.
Гущин тем временем глядел на насупившегося Валеру.
– Ну, ты могуч… – проговорил он насмешливо, но в этой фразе сквозил настолько явный укор, что Валерка тут же выкрикнул запальчиво:
– Он нас бросил!
Алексей посмотрел на него снисходительно.
– Тебе пять лет, что ли? Он ждал до последнего, самолет дозаправил! Хватит скулить, Чкалов!
И, отвернувшись от насупившегося Валерки, крепче взялся за штурвал.
Шестаков, более-менее разобравшись с Гущиным-младшим, переключился на Зинченко:
– Зинченко, что у вас?
– Теряем горючее, – ответил тот и обернулся назад. Нужно было что-то решать…
В трюме замерли перепуганные беженцы. Они не знали, что их ждет впереди. Послюнявив платок, Сесиль вытерла грязь с лица Свена. Вулканолог поил Машу из своей фляги.
– Я не пью, – пыталась было она сопротивляться.
– Дурочка, это же вода! – засмеялся тот, ласково приобняв ее за шею.
От неожиданности этой заботы Маша вдруг рассмеялась ему в ответ и залпом выпила половину фляжки…
Зинченко принял решение и сообщил о нем в штаб.
– Буду пытаться сесть на воду. Вы подгоняете корабли и… забираете всех, кто уцелеет.
У Гущина, который слышал голос Зинченко, вытянулось лицо. Валера, заметив реакцию Алексея, тоже взял наушники и начал прислушиваться.
Консультант в штабе кивнул, услышав слова Зинченко.
– Другого выхода нет.
– Можете подогнать хоть весь флот, но сажать грузовой с пассажирами по такой волне – самоубийство, – отрезал Гущин-старший.
– Есть какие-то инструкции для таких случаев? – несколько растерянно поинтересовался Шестаков.
– Да какие могут быть инструкции?! – махнул рукой Гущин-старший.
Тамара Игоревна задумчиво молчала.
– Леонид Саввич, вы меня слышите? Сколько у вас там осталось? – спросил Алексей.
– Всего ничего и еще столько же, – мрачно ответил Зинченко.
Стрелка указателя топлива нервно подрагивала на нулевой отметке. Самолет резко шел вниз. Люди в трюме закричали от страха.
Валера поглядел на Гущина.
– Я однажды по телику видел – один акробат с самолета на самолет перелазил.
Гущин задумался, а потом решился.
– Есть одна идея. Как говорит один человек – завиральная.
Валера не понял – всерьез Гущин говорит или понарошку, смеясь над его идеей. Отец Гущина в штабе, услышав эти слова, напрягся.
– Завиральная – это как раз то, что сейчас нужно, – отозвался Зинченко.
– Короче, вы снижаетесь на минимальную высоту, например, на три тысячи. Это возможно?
– Ну? – нетерпеливо произнес Зинченко, стараясь понять, что задумал Алексей. Но внимал каждому его слову. Он уже не раз убеждался, что в небе Алексею нет равных. И все его даже самые безумные идеи на поверку оказываются не только правильными, а единственно возможными.
Алексей продолжал:
– Если давление будет приближено к нормальному, я попытаюсь открыть дверь. У вас в трюме наверняка есть лебедки. Могут быть тросы… Какие-нибудь штуковины для перевозки больших грузов, подвесы какие-нибудь, ремни…
Зинченко мигнул Александре, и та, в один момент все поняв, поднялась и вместе с бортпроводницами поспешила обследовать трюм, пытаясь отыскать лебедки. Пассажиры, сидевшие на полу, напряженно наблюдали за происходящим. Гречанка опасливо подвинула к себе сумку. Вулканолог пытался отвлечь Машу, чтобы она не напряглась раньше времени. Саша вместе с девушками методично обходили трюм.
Наконец, были обнаружены клети и тросы. Вышедший из оцепенения представитель авиакомпании подошел к Александре и помог проверить лебедку. Когда убедились, что работает, та вернулась в кабину и кивнула Зинченко – мол, все в порядке.
– Я захожу вам в хвост. Вы открываете трюм, – продолжал Гущин. – И мы переправляем людей по тросу на мой борт.
Собравшиеся в штабе, слушавшие этот монолог с не меньшим напряжением и вниманием, чем Зинченко, переглянулись между собой.
– Это вообще возможно? – озадаченно спросил Шестаков.
– Теоретически вроде да, – ответил Смирнов. – Но практически никто не выполнял – слишком большой риск.
