Эдуард Овечкин - Акулы из стали. Туман (сборник)
Последнюю фразу он кричит нашему замполиту.
– Как, б, не провожу, б! Провожу, б, регулярно, б! Они сами не ходят, б!!!
– Стас, а ты плакаты с голыми тётками развешивай в кают-компании, тогда будут сбегаться как миленькие! – это Хафизыч, мастер дельных советов второго класса Российской Федерации.
Ну вроде шутят же, нет? Хотя я этих людей знаю – они всегда, б, шутят, особенно не к месту. Но по выученным командам с ПУРО уже вижу, что ракетная подготовка заканчивается и сейчас всё прояснится. Захотелось срочно пописать. Ну не то чтобы прямо очень и невмоготу, но захотелось, не скрою. Достал блокнот, начал писать стих, чтоб отвлечься, стих получался корявым и с ущербными рифмами, но какая разница теперь? Если сгорит, никто не узнает об этом моём позоре, а если выживем, то исправлю, пока будем скрываться подо льдами.
– Ракетная подготовка окончена, к пуску готов! – докладывает командир БЧ-2.
Командир со старпомом по БУ вставляют свои ключи – красный и жёлтый, – и начинается отсчёт. Я даже встал, честно. Ну, торжественный же момент, согласитесь?
– Чо вскочил-то? – спрашивает Хафизыч.
– Да жопа у него затекла, – отвечает ему старпом, – сидит сутками, как кактус в кадке!
Ну что за люди-то!!!! Ну, вот же он, тот самый момент, когда капелька пафоса была бы вполне себе уместна!
– …три, два, один, пуск! – завершает отсчёт командир БЧ-2, и командир со старпомом по БУ достают свои ключи из пульта, закрывают их крышечками и вешают себе на шеи.
– Тренировка окончена! – объявляет командир. – Матчасть в исходное!
Фу-у-у-ух, ну слава те оссспаде!!! Всё-таки крепкий сон, бесспорно, хорош для организма, но не всегда, хочу я вам сказать. Иногда он может нанести ощутимый удар по вашей нервной системе. Так что дам вам совет: спите чутко и не будьте милитаристами, выступайте за мир во всём мире, потому что третья мировая – это быстро, смертельно и никакой романтики!
Чужие
Сейчас мне потребуется немножко вашего живого воображения. Наверняка же вы чего-то боитесь в жизни: пауков, замкнутых пространств, змей, женщин или инопланетян. Так вот, в определённом моменте этого рассказа я попрошу вас это представить, и мне хотелось бы, чтоб вы это сделали без всяких там условностей. Вот как только я попрошу, вы раз – и представили. Договорились?
Не, я сразу заметил, что с кормой у нас что-то не так. Не то чтобы специально, но вот краем глаза уловил какой-то диссонанс в общей идиллии спокойствия орудий смерти в пункте базирования. А потом ещё, когда докладывал командиру, что за время его отсутствия на борту никаких происшествий не случилось, думал – чего это он мне за спину так пристально смотрит? Что там такого важного происходит, чем мой доклад?
– Слушай, Эдуард, – спрашивает командир после команды «вольно», – а ты в трюмные чего пошёл – по призванию или по незнанию?
– По романтике же.
– На мостике в белой фуражке стоять и трубкой пыхтеть?
– Именно так!
– Тогда твой выбор логичен, чего уж. А женщины? Женщины должны бежать тесной группой вдоль линии прибоя?
– Само собой!
– Ещё логичнее теперь твой выбор. Вот скажи мне, друг-лаперуз, а как у тебя швартовые работают-то?
Не, ну начинается. Привязывают лодку к пирсу, как же ещё? Для меня как для трюмного этих знаний вполне достаточно, но вот как дежурный по кораблю чётко докладываю:
– Ну-у-у. Этсамое. Вот эти вот значит прижимные в середине, в носу и корме на оттяжку стоят при приливе и отливе.
– А сейчас что у нас?
– Отлив.
– Какие швартовые должны быть натянуты? Задаю тебе наводящий, а скорее даже, риторический вопрос.
– В носу которые, – улыбаюсь я во все свои зубы от тёплого ощущения своей гениальности по всему телу.
– А кормовые тогда чего у тебя натянуты и на корме лежат?
А, так вот что мне не понравилось, когда я командира встречать выбегал!
– Не могу знать, тащ командир! Прошу разрешения проверить!
– Ну, пошли, вместе проверим.
Идём на срез пирса, и чувствую, что неровно как-то идём в самом конце.
– Чувствуешь? – спрашивает командир.
– Ага, – говорю, – горизонт завален явно!
Тут нас догоняет Антоныч.
– Тащ командир! Прошу разрешения слиться с морем у вас на глазах!
– Сливайся.
Ну, смотрим стоим с командиром, Антоныч журчит. Не на Антоныча, конечно, а на срез пирса, который явно погружён в воду намного больше, чем ему положено.
– Получается, что теперь не пирс нас держит, а мы его? – спрашивает из-за наших спин Антоныч.
– Получается, надо докладывать в штаб и вызывать рембригаду с бербазы. Тащ командир, хотите, поспорим, что нас заставят делать? Какая там у них рембригада в этой петле Мёбиуса, они уже сами себя скоро украдут.
– А что предлагаешь, Антоныч?
– Так нам в море через неделю. Неделю так постоим, а потом, пока в море будем, он или утонет, или его сделают.
– Не, Антоныч, это неправильно. С одной стороны – правильно, но вообще – нет. Эдуард, беги докладывай дежурному по дивизии.
– И это, – кричит мне в спину Антоныч, – сапоги там подготовь себе с ватником грязным, счас в пирс полезешь-то как пить дать!
– А я, – кричу я уже от рубки, – дежурный по кораблю, мне борт запрещено покидать так-то!
– А мы тебя снимем за какой-нибудь придуманный проступок! Долго, что ли, умеючи? – это уже командир.
– Некоторые дамы говорят, что умеючи – долго.
Ну, это я уже так бурчу изнутри, конечно.
– Тащ капитан первого ранга! – докладываю в телефон дежурному по дивизии. – Обнаружено повреждение целостности пирса номер три на срезе с правого борта!
– А по-русски, если перефразировать?
– Пирс тонет!
– Как тонет?
– В воду, я предполагаю.
– Бля, да что как я заступлю с тобой, то ТЛ заклинит, то пирс утонет? Точно?
– Прошлый раз с ТЛ вы тоже сомневались сначала! – напоминаю я о чёрном ко мне недоверии во время начала операции по спасению торпедолова.
– Принял! Ждите!
Ага, а то у нас выбор есть: ждать или рубку на замок закрыть и спать лечь. Командир с Антонычем уже спустились и тоже сидят ждут. Звонят из штаба, уточняют, правда ли тонет, потом с бербазы, уточняют, правда ли тонет, потом опять из штаба и уточняют, насколько серьёзно он тонет, потом опять с бербазы и уточняют, а не могли бы мы слазить и посмотреть, что там, а заодно и отремонтировать, уж раз всё равно полезем.
– Ну! – ликует Антоныч. – А я что говорил!
– Говори, что нет, не можем, – даёт указание командир, – ещё бербазам мы не подчинялись.
– Счас командир дивизии тогда позвонит! Сделать вам чайку, Сан Сеич?
– Сделай, Антоныч, минут десять точно у нас есть.
Прошло восемь с половиной, трубку телефона взял уже командир.
– Здравия желаю, тащ контр-адмирал! Так точно, тащ контр-адмирал! Всё по плану, тащ контр-адмирал! Сделаем, тащ контр-адмирал!
– Вот, – шепчет Антоныч, – учись у папы, как надо со старшими по воинскому званию разговаривать!
– Ну что, Антоныч, – кладёт командир трубку, – раз ты опять оказался прав да плюс к тому ещё и главный трюмный, то тебе и лезть! Пирс – он же как бы трюм!
– В моих трюмах с девушками гулять можно, тащ командир! А в пирсе я сильно сомневаюсь, что такая чистота и порядок! Полезем с Борисычем и Эдуардом. У Эдуарда пистолетик есть, а Борисыч здоровый, пока его чудовища там жрать будут, мы с Эдуардом, может, и убежать успеем!
– От судьбы не убежите! – приободряет нас командир. – Доложите потом, что и как! Эдуард, тебя снимать с дежурства или добровольно полезешь?
– Так точно, тащ командир! Добровольно полезу!
– Ты смотри, – говорит Антоныч, – научился!
Пирсы у нас были собраны из железных типа понтонов (или как там они называются), крепились к берегу и просто плавали в воде. Естественно, они были полыми внутри.
Собрались мы втроём у среднего лючка, так как в самый срез Антоныч решил не лезть. Потому что мало ли, он там уже полон воды и акулы плавают. Открыли лючок, курим и светим фонариками внутрь. Фонарики-то не то что сейчас, а такие специальные аккумуляторные с подводных лодок, они, конечно, светят, если можно назвать светом те жёлтые пятна, которые не видны становятся через пять метров.
– Ну чё, – спрашивает Антоныч, – кто первый полезет?
– Молодого пошлём! – хлопает меня по плечу Борисыч.
– Не резон, Андрюха, трюмных-то у нас двое, а киповец морской один, причём на всю дивизию, так что тебе лезть, дружище!
– Ссыкуны. – Борисыч щелчком посылает бычок в морскую даль и ныряет вниз.
– Э! Ну чо там?! – орём ему сверху, так как он отошёл в сторону и даже фонарика его не видать.
– Лезьте уже, ссыкуны! Я тут схрон нашёл!!!
Спустились. Знаете, я очень уважаю режиссёра Дж. Кэмерона вообще и за фильм «Чужие» отдельно, но тут, конечно, хочу заметить, что место для съёмок гениального фильма он выбрал крайне неудачное! Если бы вы увидели этот пирс внутри, с тусклым маленьким фонариком в трясущихся лапках, то первобытный ужас стопроцентно пробежался бы своими ледяными пальцами по вашему позвоночнику и потом ласково заглянул бы вам в мозг, приобняв за плечи. А если бы там еще кто-то пошевелился или промелькнул на границе вашего зрения, то вы точно обосрались бы! Пирс внутри был страшный. Не знаю, что вы вкладываете в это слово, но вот представьте то, что вкладываете, и умножьте на три! Он был залит чёрной пустотой, гулкостью и зловещим плеском воды. В нём что-то капало, трещало, тёрлось, стукалось, пищало и вздыхало, а ещё в нём была какая-то особенная слизь. Она была на выступающих ржавых элементах конструкций на какой-то паутине и даже как будто висела в воздухе. Если бы под лучиком моего фонарика оказались эти перепончатые яйца, то я вот ни капельки не удивился бы.
