Артур Клинов - Шалом
– Слышь, может, военкомат? Отправим его в партизаны? – осторожно спросил Фадеич.
Мария Прокопьевна поняла, что нажала на правильную клавишу в душе Бориса. В отличие он нее Фадеич был человеком неправильным. Он любил выпить, а бывало, выпив, и под юбку залезть. Он был сентиментален, иногда совестлив, суеверен, а потому частенько пуглив и потлив. Увлечения имел вроде и правильные, но какие-то странные, не типичные для людей их круга. А главное, он не ощущал той твердости под ногами, которая была у нее. Его вознесение на должность было случайностью. Он знал это, а потому страшно боялся ее потерять. Поначалу его даже мучили угрызения совести, он чувствовал себя самозванцем Лжедмитрием, но потом, признав, что такова традиция могилевских земель – все Лжедмитрии выходили отсюда, успокоился.
За годы он так привык к роли барина на бюджетном кормлении, так привязался к своим маленьким приятным забавам вроде домашнего театра, что с ужасом представлял, что будет, когда всего этого вдруг не станет. Марии Прокопьевне доверял он всецело, но даже не потому, что как-то, напившись, задрал юбку и взял ее прямо на своем рабочем столе. Хотя с тех пор многие в университете догадывались про их отношения, так же как знала про них, но не подавала виду, и его жена.
Но Мария Прокопьевна стала для Фадеича вроде духовного пастыря или, правильней, матери. Иногда в шутку он даже называл ее – мать моя Дева Мария. Как-то давно, когда она еще заведовала отделом в местном РОНО, Мария Прокопьевна увлеклась астрологией, а потом белой магией. Со временем магия стала ее тайной, но очень полезной страстью. Достигнув в этом искусстве определенных высот, она могла снять Фадеичу похмельную боль, растолковать ему сон, раскинуть карты при назначении на должность и предсказать, будет ли этот кадр – шестерка или валет – полезен для общего блага. Не принесет ли он в будущем им казенного дома или пустых хлопот. Ни одно важное решение не принимал теперь Фадеич без консультаций с Марией. Гадала она не только на картах, но и на яичной скорлупе, на перьях молодого гуся, на воске, на молоке, на бросании башмака.
В наиболее ответственные моменты, особенно перед поездками в Минск, когда Фадеич за неделю до этого терял сон и начинал пить больше обычного от страха, что его снимут с должности, они устраивали спиритический сеанс. Приглашали, как правило, на него Эдуарда Валерьяновича, университетского куратора комитета госбезопасности, человека болезненно тощего и высокого, похожего отчасти на швабру, отчасти на железного Феликса, но крайне склонного к мистицизму, Эдуарда Брониславовича, заведующего кафедрой рисунка – местного поклонника Рериха, а также дочь Марии – Светлану, которая преподавала в университете историю.
Обычно, с подачи Фадеича, вызывали духов прошедшей войны – Жукова, Конева, Ворошилова. Но маршалов Борис немного побаивался, поэтому чаще предпочитал местных духов, командиров партизанских отрядов – Журбу, Кирпича, Шубодерова, Косого, Жердяя. Но больше всех доверял он безногому летчику Мересьеву. Он любил его еще с детства, когда в одной из книжек про войну прочитал историю, как тот, сбитый немцами, отморозил себе в лесу ноги, но вернулся в строй и стал снова летать. В сознании Бориса Фадеича навсегда отложился образ его безмерного мужества и геройства, но в то же время, как человек без ног, он в случае чего не мог принести им большого вреда.
Поймав в глазах Фадеича страх, Мария опередила его пока еще немой вопрос:
– Не надо, Борис. И без карт понятно, этот человек нас погубит, если ты не заставишь его снять эту дрянь! – Она на всякий случай снова потрогала волосы.
– Не беспокойтесь, Мария Прокопьевна, – перешел вдруг на официальный тон Фадеич. – Мы этому Мондриану устроим Сталинград. – Он поднял телефонную трубку: – Лиза, слышь, пригласи ко мне Эдуарда Валерьяновича.
На следующий день в мастерскую неожиданно явился университетский пожарник. Андрэ крайне удивил его интерес к бомбоубежищу, в которое он никогда прежде не заглядывал. С важным видом походив из угла в угол, пожарник внимательно изучил всех уродцев и, промолвив наконец: «Да, очень красиво, я бы так не смог! Такой талант дается не каждому», – начал давать указания по технике безопасности.
В одном углу он обнаружил свалку газет – старых номеров «Советской Беларуси» – и сказал:
– Непорядок, надо убрать! В случае пожара они быстрее всего загорятся!
В следующем месте посоветовал раздвинуть два шкафа, мол, если запылает один, то огонь быстро перекинется на другой. И вообще, шкафы крайне опасны – никогда не знаешь, какая чертовщина в них прячется. Потом он долго разглядывал ванну с глиной, но так и не придумал, к чему бы придраться. Старый диван с разодранным матрасом также вызвал у него беспокойство. Но в наибольшее возмущение пожарник пришел, когда, заглянув в чулан, обнаружил там соломенного человека. Сказав, что это форменное безобразие, посоветовал немедленно выкинуть его на помойку. Андрэ поинтересовался – безобразие в смысле искусства или пожара. На что тот ответил: «В обоих», – и, закурив, уселся на диван.
Однако, как только пожарник появился на пороге, Андрэ сразу почувствовал, что его любопытство вызвано не соломенным человеком в чулане, не ворохом старых газет, а им самим, вернее, его Шеломом. Немного помявшись, сделав пару затяжек, пожарник, наконец, спросил:
– Можно полюбопытствовать? А что это у вас на голове?
– Как что! Вы же видите – пожарный шлем!
– Очень хорошо! Одобряю! Предусмотрительно! – пожарник оживился.
– Ну, наконец-то! Извините, как вас по отчеству?
– Петр Евлампиевич.
– Наконец-то, Петр Евлампиевич. Вы первый человек в этом городе, который одобрил меня! – Андрэ тоже прикурил сигарету.
– И что же, вы так все время в нем ходите? – продолжал любопытствовать Петр Евлампиевич.
– Что вам сказать, вы же знаете, Петр Евлампиевич, в какое пожароопасное, не побоюсь этого слова, взрывное время мы живем! Это как на войне – пожар может вспыхнуть в любую минуту! Вот недавно в Москве электричку в метро взорвали! Ехал себе человек, ехал и – бац! – кругом пожар!
– Да-да, вы правы, – озабоченно согласился Евлампиевич, – времена опасные! У нас месяц назад в Чаусском районе свиноферма ночью сгорела!
– О… ужас! А вот еще, на днях в газетах писали. В Минске какой-то человек пришел совсем голый к памятнику Победы и сел у Вечного огня! Мимо дед-ветеран проходил, хотел спросить, что, мол, случилось? Окликнул. Тот молчит. Еще раз окликнул. Тишина. Тогда дед подошел поближе и за плечо его тронул. А этот голый вскочил, как безумный, схватил деда и в Вечный огонь кинул! Представляете, Петр Евлампиевич, ветерана войны и прямо в Вечный огнь, в пекло, так сказать! Ну просто черт какой-то, ей Богу!
– Да, кошмар! – пожарник совсем уже проникся доверием к Андрэ.
– Или вот еще случай! Недавно в Минске аж целых три этажа архива Министерства внутренних дел сгорело!
– Что вы говорите! А я не слышал!
– Ну, правда, это был только сон! Дрим, грезы, мечты, так сказать!
– А-а-а, понимаю. Но то, что вы к пожару готовы, это я одобряю!
– Всегда готов! – выкрикнул Андрэ пионерское приветствие, поднеся руку к Шелому.
– А я знаете, – произнес вдруг Петр Евлампиевич, – за всю жизнь не потушил ни одного пожара.
– Что же вы на них делали? – удивленно поднял глаза Андрэ.
– Знаете, как вам сказать… в детстве я хотел стать пожарником, а когда стал им, занимаюсь только бумажками. Хожу, инструктирую и понимаю, что на самом деле я хотел быть не пожарником, а художником! И создавать вот такую красоту! – Евлампиевич ткнул пальцем в бюст самого безобразного из уродцев.
– Так, может, вам в часть попроситься? – с сочувствием спросил Андрэ.
– Кто ж меня теперь возьмет? Я и на три ступеньки по лестнице уже без одышки подняться не могу. Нет. Я хочу быть художником.
– Так будьте! – неожиданно вырвалось у Андрэ.
Он поднялся, достал из шкафа большую коробку масляных красок, кинул в нее несколько кистей и протянул Евлампиевичу.
– Хотите быть художником? Так будьте! Берите! И начните прямо сегодня!
– Как, это мне? – оторопел ошеломленный пожарник.
Он принялся было отнекиваться, но Андрэ, настояв на своем, категорически всучил коробку Петру Евлампиевичу. Тот в ответ вдруг расчувствовался и чуть ли не со слезами на глазах принялся рассказывать о своей бестолковой жизни. Про печень и диабет, про жену, которая бросила его лет пятнадцать назад. Что с тех пор он так и живет бобылем со старушкой-матерью и своей малышкой чихуахуа по имени Белочка, у которой больная ножка. Про то, что на самом деле собаки лучше людей, а настоящие собаки засели в ЖЭСе и уже второй год не могут закопать канаву у подъезда, поэтому, когда они выходят погулять, им с Белочкой приходится перепрыгивать через нее. Когда Евлампиевич закончил, поняв, что его долгий, сумбурный рассказ начинает тяготить Андрэ, он поднялся с дивана и со словами: «Ну, не буду вас отвлекать от работы! – направился к выходу. – Создавайте вечное! А шкафчики все-таки раздвиньте! Обидно будет, столько красоты погибнет!»
