Жанна Тевлина - Жизнь бабочки
– Вы его одобряете?
– А при чем тут я? Он, что, у меня спрашивает? Сам не знает, чего хочет. Институт окончил. Работает. Вон дочка у него растет. А ему, понимаешь ли, все неймется!
Маню она не упомянула в ряду Петиных достижений.
– Еще пару дней погуляет, и мы его с отцом вытолкаем под зад коленкой. Хватит дурью маяться. А ты уж с ним построже там. Нечего его нюням потакать. Загрузи его так, чтобы вся блажь из головы вышла.
– Вы так говорите, будто это не ваш сын.
– А как мне о нем говорить, если он таким дурным уродился.
– А если я его не приму?
Свекровь усмехнулась:
– А куда ты денешься? Все так живут. У тебя вон ребенок… Будешь одна его растить?
Маня, как таковая, ее не интересовала. Она сбыла сыночка, и так ей было удобно. Особенно унизительно было ощущать ее уверенность, что Маня уже в капкане и ей оттуда не вырваться.
Ей вдруг остро захотелось к родителям. Она уже не понимала, что делает в этом доме, рядом с этой чужой женщиной, которая воспитывает ее ребенка, хотя своего воспитать не сумела. Да и Петя сейчас казался каким-то другим, и она уже не была уверена, что на самом деле знает его. Она предала свою семью, единственно родных людей, и за это хотела быть счастливой.
В квартире было тихо, хотя родители были дома, но к ней тактично не вышли. Ее комната показалась пустой и безжизненной, и вдруг навалилась такая тоска, так захотелось увидеть Петю. Она поняла, что уже не сможет жить так, как жила до него.
Вечером, первый раз за все это время, захотелось чего-нибудь съесть. Она зашла на кухню. Папа пил чай. Чайник был горячим, она сделала себе кофе и села за стол.
– Манюнь, хочешь, я тебе яичницу пожарю? Мама сегодня целый день в бегах была, ничего не приготовила.
– Пожарь…
В детстве Маня любила, когда папа жарил яичницу. Это случалось нечасто. В их семье считалось, что много яиц есть вредно, и Маня ждала момента, когда обеда в доме не было и можно было законно затребовать у папы яичницу. На этот раз вкуса она не почувствовала, но после еды нервное напряжение стало отпускать, и она никак не могла встать и уйти. Папа тоже не уходил.
– Мань, а может, плюнешь на все. Заберем Линку… У меня в этом семестре лекций мало, у мамы три дня свободных. Справимся как-нибудь все вместе… А ты пока отдохнешь немного, успокоишься, подумаешь… Такую жизнь ты всегда сумеешь вернуть…
– Ну, понятно. Вам хочется, чтобы я стала матерью-одиночкой… Но зато при вас.
Папа засмеялся.
– Ты уж как твоя свекровь заговорила.
– Вот видишь! Вы меня сейчас облагодетельствуете, а потом всю жизнь попрекать будете.
– Никто тебя не будет попрекать. Что ты глупости говоришь? Будет у тебя время свободное, может, еще рассказ напишешь…
– Не хочу я ничего писать.
– Ну, не хочешь – не надо. Главное, успокоиться, а потом и желания вернутся. Ты же молодая совсем, у тебя столько всего в жизни будет.
А вдруг правда все еще можно вернуть, а потом начать все заново с чистого листа, где есть ее дом, родители, и ничего не было, ни Пети, ни его семьи. И все будут любить друг друга и понимать с полуслова, как она всегда понимала родителей, даже когда они ссорились. И появится другая Линка, которую все будут любить, и она всегда будет рядом. Но когда это будет и будет ли вообще? А пока она будет жить здесь приживалкой в унизительном сочувствии, и все вокруг будут говорить, что у Мани Лагутиной не сложилась личная жизнь. Это было во вторник, а в среду она вышла из института и увидела Петю. Она даже не поверила вначале, что это он, а потом с трудом заставила себя не ускорять шаг.
– Здорово…
Ее обожгло горячей волной, и она поняла, что они снова вместе. Они долго куда-то шли, сами не зная куда. Уже давно миновали метро, посидели на лавочке в каком-то дворике, а потом опять шли, и Петя все время говорил. Ему надо было выговориться. Девушку звали Леной, она была приезжей, снимала комнату в Черемушках, работала на какой-то фармацевтической фирме торговым представителем и приехала к ним в институт рекламировать какие-то новомодные лекарства. На нее Васильчук запал, а она запала на Петю, хотя теперь он уже не был в этом уверен. Они стояли в курилке, и она жаловалась ему на свою тяжелую жизнь. Мать с новым мужем выжили ее из дома, и ей пришлось уехать в Москву.
– Значит, ты ее пожалел? А меня ты не жалеешь?
Петя улыбнулся.
– Тебя я не жалею. Тебя я люблю.
А потом эта Лена узнала, что освободилась квартира в Беляево, предложила помощь с ремонтом. Ему уже тогда было с ней некомфортно, но она оказалась настойчивой. Выяснилось, что ее выгоняет квартирная хозяйка и ей негде жить. Тут уж Петя все понял и резко дал ей от ворот поворот. Уже потом, случайно, Маня узнала, что от ворот поворот ей дала свекровь, как только вникла в ситуацию. Но это уже не имело значения.
– Понимаешь, я как с ума сошел. И дело не в этой хабалке. Мне она на фиг не нужна была. Просто сил уже не было бороться с беспросветностью. Я как за соломинку ухватился… Манька, зато я понял, что не могу без тебя, совсем… Я без тебя умру…
Она гладила его по голове и опять была счастлива.
Ехать домой он наотрез отказался.
– Я понял, что мы должны жить одни. Твои родители давят. Ты сама это чувствуешь, просто ты вся из себя такая благородная…
Маня не возражала.
– А с ремонтом как?
– А все тип-топ. Неделька и все готово. Предки проспонсировали.
Неделька вылилась в месяц, и за все это время Петя ни разу не виделся с ее родителями. Даже вещи забирали, когда никого дома не было. Он сказал, что ему неприятно сейчас их видеть. Маня его понимала. Иногда она оставалась у свекрови, но какие-то дни все-таки ночевала дома, хотя родители ничего от нее не требовали. Они и на новой квартире практически не появлялись, но на это уже были другие причины. Отца опять положили в больницу. Предлагали операцию. А может быть, не в болезни было дело. Маня и сама чувствовала себя в Беляево некомфортно. Не оставляло ощущение времянки, как будто бы она поживет здесь немного, а потом поедет домой. И еще ее тревожило Петино стремительное сближение с Васильчуком. Они теперь практически не расставались, тот даже иногда ночевать у них оставался. Мане он был неприятен. Ей казалось, что именно он является источником всех Петиных бед. Он как будто поработил Петю и пользовался этой Петиной зависимостью.
Неожиданно позвонил Дорожкин. Начал возбужденно тараторить, как он благодарен Мане, Пете, а уж Владимиру Даниловичу он по гроб жизни обязан. Тот для него как отец. Оказалось, что Дорожкин защитился. Отец для этого даже сбежал из больницы. Маню это неприятно удивило: родители ничего ей об этом не сказали. Она с трудом дождалась прихода Пети. Выпалила, как только тот зашел в дверь:
– Дорожкин защитился!
– Да ты что!
– Клянусь! Сам звонил, с тобой хотел поговорить. Так благодарил. Сказал, что все благодаря новому проекту, который ты рассчитывал, что без тебя он бы опять пролетел.
Она видела, что Петя млеет от ее слов.
– Представляешь, Петька! 13 лет не мог защититься! Папа уже не верил. Он ему, конечно, не говорил…
Петя прошел в комнату. Обернулся. У него горели глаза, Маня никогда не видела его таким счастливым.
– За это надо выпить.
На следующий день Маня поехала к отцу в больницу. Говорили ни о чем. Последнее время им было трудно вместе. Оба старались избегать опасных тем, и это делало общение неестественным.
– А Дорожкин-то каков! Ты мне ничего не сказал…
Отец неожиданно оживился, и Маня обрадовалась, что завела этот разговор.
– Да, отмучился бедолага! Я б ему за одно упорство кандидата дал…
– Ну, какой он молодец! Я слышала, он какие-то трудные расчеты сделал…
Отец удивился.
– Расчеты? Какие расчеты?
– Ну, проект ты ему какой-то новый дал…
Отец отмахнулся.
– Какие там расчеты. Это как раз самое простое было. Эти расчеты любой школьник сделать может, если постарается… А ты-то как?
Маня отвернулась.
– Нормально.
– Как Линка?
– Упрямая, сил нет. Вчера с соседской девчонкой в песочнице подралась из-за какой-то формочки. В глаза ей песку насыпала…
– Линка?!
– А кто ж еще! Еле разняли.
– Хулиганка…
Отец улыбался.
– Ты ее береги… И себя береги… Не нервничай по пустякам… Жизнь – штука непростая. Бывают черные полосы, а потом приходят белые… У тебя еще все будет…
– А у меня уже все есть.
– Ну и замечательно… Ты у меня хорошая девочка.
Петя стал часто задерживаться на работе. Труднее всего было считать минуты до его прихода. Свекровь как-то сказала, что в жизни труднее всего ждать и догонять. Она уже не помнила, к чему это было сказано. К рассуждениям свекрови она обычно не прислушивалась. А эти слова запомнила. Сейчас она ненавидела свекровь. Это из-за нее Петя стал неприкаянным, и теперь так трудно сделать его счастливым. Позвонила мама.
– Завтра у папы операция.
– Почему же ты мне не сказала?!
