Эдуард Тополь - Настоящая любовь, или Жизнь как роман (сборник)
Армейский доктор, трубкой слушавший дыхание Достоевского, лежащего в койке у открытого окна, откидывается на стуле от него.
АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР (писарю). Приходит в себя… Пиши (диктует): ввиду злоупотребления спиртным происходят нервические припадки с потерей сознания… Помимо сего налицо телесное истощение и ослабление здоровья ревматизмом, простудами и расстройством желудка от недостатка здоровой пищи…
Писарь пишет диагноз в историю болезни.
Достоевский открывает глаза и осматривается, не узнавая окружающей обстановки.
АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР (насмешливо, по-испански). Бонна сьере! С возвращением, сударь! Это Россия, Сибирь, год одна тысяча восемьсот пятьдесят пятый со дня Рождества Христова. А вы где изволили побывать? Вы тут бредили Севильей и каким-то инквизитором…
Достоевский, приходя в себя, останавливает взгляд на докторе. Тот вдруг резко наклоняется к нему.
АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР (грубо). Что вы делаете, Досто-евский? Вы почему пьете?
Достоевский слабо подтягивается на койке и полусадится, облокотясь на соломенную подушку.
АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР (требовательно). А?
ДОСТОЕВСКИЙ (слабым голосом). Мой командир пьет. И от меня требует…
АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР. Командира вашего уж нет.
ДОСТОЕВСКИЙ (недоуменно). В каком смысле?
АРМЕЙСКИЙ ДОКТОР. Застрелился растратчик…
Достоевский в изумлении поворачивается к открытому окну.
Там, в утреннем сумраке, плывут и тают звезды, и где-то вдали летит, все удаляясь, яркая комета.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ПИРС В ПЕТЕРБУРГСКОМ ПОРТУ. ОСЕННИЙ ДЕНЬГраф Эдуард Тотлебен, генерал-адъютант государя императора, герой Крымской войны, одетый в простую рабочую блузу и брезентовые штаны, медленно идет по пирсу петербургского порта, наблюдая за работами строителей, сооружающих портовые фортификации и – в сухом доке – два новых военных фрегата.
Врангель идет рядом с графом, позади них виден Петербург, Невский проспект, стрела Адмиралтейства.
ВРАНГЕЛЬ. Эдуард Иванович, вы теперь адъютант государя! Неужто вы позволите этому великому таланту безвременно погибнуть в Сибири? Он пишет мне, что вы учились вместе.
ТОТЛЕБЕН. Барон, видите, что мы делаем? Мы исправляем ошибки Петра Великого. Здесь будут фортификации, чтобы впредь не допустить того позора, который имели мы в Севастополе… (Кричит наверх, на леса строителям.) Юсупов, что ты красишь? Зачем?
БРИГАДИР СТРОИТЕЛЕЙ (сверху, с лесов). Так ведь государь приедет смотреть, господин генерал!
ТОТЛЕБЕН. Отставить красить! Государь приедет фрегаты смотреть, а не фасады! (Врангелю.) Достоевский… Я помню его по училищу… (Скептически.) Но просить за него императора… Да и учился он, между нами, через пень колоду, к инженерии – никаких способностей.
ВРАНГЕЛЬ. Зато он гениальный писатель, Эдуард Иванович! И он написал новые стихи на коронацию Александра. А самое главное, граф, – он вынес из каторги такие романы, какие, кроме него, ни один писатель написать не сможет! Разве это не благородно – спасти такой талант для России?
ТОТЛЕБЕН (усмехнувшись). Пылко, пылко… Но императору не писатели нужны, а фрегаты. Мы обязаны показать миру, что мы в этой войне не весь флот потеряли. (Остановившись перед почти готовым фрегатом, с гордостью.) Глядите, какой красавец! Нет, мы им еще покажем Андреевский флаг в океане!
СЕМИПАЛАТИНСК, КОМНАТА И УБОГИЙ ДОМ ДОСТОЕВСКОГО. ОСЕННИЙ ДЕНЬСтарый китаец выбрасывает из дома на крыльцо скудные пожитки Достоевского – книги, Библию, пару простыней, одежду, коробки с тиснением «ТОРГОВЫЙ ДОМ Михаила ДОСТОЕВСКОГО». Из коробок вываливаются связки писем.
Достоевский собирает все это в простыню.
ДОСТОЕВСКИЙ. Я заплачу… Я обещаю…
СТАРЫЙ КИТАЕЦ. Не велю, писател! Пят месятс уже не платил… Иди свой казалма жить!.. Иди, иди… «Писател»!
УЛИЦЫ СЕМИПАЛАТИНСКА. ТОТ ЖЕ ДЕНЬПо осенней грязи Достоевский с котомкой идет в сторону казарм.
Потертая шинель висит на его худой фигуре как на вешалке…
Ноги вязнут и разъезжаются в грязи…
Отшатнувшись от выскочившего из подворотни щенка, он чуть не падает.
Прыщавые подростки, торчащие на углу с цигарками в зубах, хохочут.
ПОДРОСТКИ. Глянь на этого!
– Писатель!
– Да какой он писатель?! Идиот! Евонная невеста в Кузнецке с учителем трахается, а он тут им кажный день письма пишет! (Кричат.) Эй, идиот!..
Достоевский оглядывается.
Подростки хохочут.
Достоевский, спотыкаясь, бредет дальше.
КАЗАРМА. НОЧЬВ казарме на нарах спят солдаты.
Достоевский, примостившись у столика дневального, пишет письмо.
ГОЛОС ВРАНГЕЛЯ (за кадром читающего письмо). «…Все свое жалованье извел на письма вам да Марии, даже в комнате мне уже отказали, переселился назад, в казарму…»
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, ГОСТИНАЯ В ДОМЕ ВРАНГЕЛЯ. ДЕНЬВРАНГЕЛЬ (читает письмо). «…И если я еще жив, то только надеждой на вас, Александр Егорович. Со времени издания «Бедных людей» минуло уже восемь лет, а ничего мною не написано, и все замыслы – и старые, с каторги, и новые – тонут в этом омуте бессрочной солдатчины…» (Поднимая глаза.) Дядя! Ну неужто мы – Врангели! бароны! – не заслужили аудиенции у государя императора?!
Дядя Врангеля – тот самый генерал, с которым юный Врангель ехал когда-то на казнь петрашевцев, но постаревший на восемь лет – достает сигару из ящика «ТОРГОВЫЙ ДОМ Михаила ДОСТОЕВСКОГО», разминает ее, обкусывает щипчиками конец, закуривает и, выпустив дым, задумчиво щурится…
ДЯДЯ ВРАНГЕЛЯ. Дело не в аудиенции, Алекс… Как начинающий дипломат, ты обязан знать: к царям должно идти, только подготовив беспроигрышный результат аудиенции! (По-немецки.) Беспроигрышный, понимаешь? (По-русски.) Иначе не только Достоевского, но и свою карьеру загубишь.
ВРАНГЕЛЬ (пылко). Но сколько же можно ее готовить?
СЕМИПАЛАТИНСК, ДВОР И ДОМ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА. ДЕНЬ, ПАДАЕТ СНЕГВорота дома генерал-губернатора Форта распахнуты настежь, во дворе идут последние приготовления генерала к отъезду: денщик, слуга и возница, сложив в крытую телегу багаж, обвязывают этот багаж веревками…
а кучер генеральской кареты кормит запряженную цугом шестерку коней, подтягивает на них сбрую…
Достоевский (худая шея торчит из протертой шинели, на голове помятая треуголка, на ногах какие-то обноски) шагнул с улицы во двор, но дорогу ему преграждает адъютант генерал-губернатора, одетый в щегольскую суконную шинель и хромовые сапоги.
АДЪЮТАНТ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА. Куда? Кто такой?
ДОСТОЕВСКИЙ. Унтер-офицер Достоевский. С ходатайством к генерал-губернатору…
АДЪЮТАНТ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА. Его высокопревосходительство уезжают. Не до тебя, унтер.
Из дома выходят генерал-губернатор с женой, садятся в карету. Оба в меховых шапках, лисьих шубах, валенках-катанках.
ДОСТОЕВСКИЙ (адъютанту, просительно). Мне только на минуту!
Генерал выглядывает из кареты.
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР. Ладно, сочинитель, иди сюда!
Достоевский подходит к карете.
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (через приоткрытую дверцу кареты). Чего тебе?
ДОСТОЕВСКИЙ. Ваше высокопревосходительство! Окажите милость! В гимназии вакансия открылась, а в Кузнецке есть молодой учитель, Вергунов, он на эту вакансию будет экзамен держать, но, сами знаете, без протекции у нас ничего невозможно…
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (изумленно). Ты что, и вправду идиот? Как ты можешь просить за соперника?
ДОСТОЕВСКИЙ. Не во мне дело, ваше высокопревосходительство. Мне хоть бы она не была в бедности…
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР (кучеру, в досаде). Трогай!
И – захлопнул дверцу.
Кучер хлестнул лошадей.
КУЧЕР. Но! С Богом!
Сытая шестерка рысаков срывается с места, колеса кареты чуть не отдавили Достоевскому ноги. И не успел он отскочить, как мимо, обдав его грязью, проносится телега с багажом, а за ней – возок с адъютантом и слугой.
Достоевский, дойдя до ворот, долго смотрит вслед генеральскому кортежу, уходящему в метель по грязной колее.
