Михаил Веллер - Конь на один перегон (сборник)
Был я там. Все со мной было. Все осталось, пока жив.
* * *Так ведь и это же не так. Стирается все, избывается, и только пустая дурь вертится в голове детскими дебильными строчками:
Хорошо в степи скакать,
свежим воздухом дышать!..
Казак-атаман
Фамилию Мишка носил Казак, да коней-то видел больше в новомодных кино, где кони – как бы не просто кони, а должны обозначать некие условные существа, символизирующие близость к природе, стремление к свободе и прочее в таком духе. И отношение к коню у Мишки выработалось заранее – трепетное и почтительное, слегка даже снизу вверх: эдакое идеализированное уважение к прекрасному и древнему животному, воспетому мастерами мирового экрана. У мастеров мирового экрана кони в основном скачут табунами, гуляют по берегу, едят яблоки, взмахивают хвостами под дождем и красиво стоят на фоне заката.
Скотогонскому коню из этих красот на долю выпадает лишь одна – махать хвостом под дождем до полного удовлетворения, так и то он хвост норовит прижать. Слабо разбирается алтайский конь в условностях киношедевров. И Мишкин взгляд на жизнь снова налетел на реальность, как арбуз на булыжник – треск и семечки, всем смешно, но хозяину жалко. Конь-то – он, как известно, существо живое и крайне разумное, со своим характером, пониманием жизни и часто даже чувством юмора.
Правда, Мишке было не привыкать к столкновениям с реальностью. И повидал, вроде, немало, и занимался многим, – но, если один идет по жизни широким шагом, другой норовит бегом, третий продвигается на цыпочках, то обычный способ Мишкиного жизненного движения был – кувырком.
Срочную служил он в Средней Азии, в стройбате. Кратко характеризует его службу армейская кличка – «Швейк». Она прилипла еще в маршевой команде, с легкой руки сержанта, осатаневшего от Мишкиного простодушия.
После службы «Швейк», добросердечно раздав корешам в бессрочный долг почти все деньги, накапавшие на счет за два года, решил отойти от одуряющей жары на Севере. Тайгу повидать, и внести лепту в ее покорение.
Народу в леспромхозе не хватало, и Мишка сочинил, как служил, дескать, шофером, да права по пьянке отобрали (а машину водить он в стройбате подучился, верно). По-быстрому организовали ему сдачу экзамена для проформы, и посадили поначалу на водовозку. Полтора месяца Мишка исправно разъезжал на цистерне, а в ноябре он свою водовозку сжег. Разогревал с утра двигатель, запалив под днищем, как водится, ведро с тряпками и соляром, а сам как-то задремал в мастерской. Выскочил, когда мужики закидывали с треском полыхающий «газон» снегом и охаживали пеногоном.
Завгар разъярился, директор стращал судом, и определили Мишку на полгода в… трубочисты. С удержанием тридцати процентов.
Когда Мишка развалил гирей вторую трубу, а после полдня отсиживался на крыше, отпихивая ногами края лестницы (обитатели дома хотели взять его штурмом), директор велел писать заявление по собственному желанию.
Мишка пообещал директору, что тот о нем еще услышит, и поехал в Ленинград – поступать учиться на актера. Многие в жизни называли его актером и уверяли в способностях.
В Ленинграде он быстро и легко поступил в дворники. Это дало прописку, служебную жилплощадь – приличную комнату в полуподвале с газом и туалетом, деньги на еду – и массу времени на усиленную подготовку к экзаменам.
На первом экзамене его попросили показать, как солят хлеб. Мишка обстоятельно взял ломоть в левую руку, нож – в правую, и с кончика посолил. Комиссия за длинным столом закивала и велела солить без ножа. Мишка посолил с черенка ложки. Тут дремавший в отдельном кресле у окна длинноволосый старик («Хиппует», – еще подумал Мишка: «Эх-ма, мир театра».) недовольный голос подал:
– Нет у вас ножа, сказали же.
– Это ложка, – пояснил Мишка и показал, как берет ложку наоборот.
– И ложки нет, – приказал старик. – И вилки. Солите!
На культуру проверяют, догадался Мишка. Достал из кармана воображаемый складной ножик, раскрыл…
– У вас только хлеб и соль. Все! Солите…
Мишка взмок. Стал солить через край солонки. Подумал, сдул излишек. Пересолил – не прожуешь…
Старик вовсе рассердился.
– Солите пальцами!
«Не поймаешь!..»
– Пальцами нельзя. Некультурно, – твердо сказал Мишка, глядя на старика уверенно и даже наставительно.
Комиссия развеселилась.
– А вот сыграйте некультурного, – приказал старик.
Ну, посолил Мишка пальцами. Потом еще пальцы обтер от соли об штаны. Старик сразу заулыбался и ласково махнул рукой – все.
В дверь уже выкликали следующего. После Мишка узнал, что вся суть была именно в том, чтоб вытереть пальцы об штаны. Чудаки…
Фамилии своей в списках второго тура Мишка не нашел, пошумел в приемном, пожалел три зря выученные за весну роли – из Гоголя, Шекспира и одну современную – из журнала «Театр», узнал, сколько платят актерам после института – ужаснулся, не поверил – просто утешают… И поехал отдыхать на Черное море.
Из экономии спросил в кассе общий билет, но не было вообще никаких, и за цену билета его приняла зайцем проводница, с условием помогать: топить титан, носить чай и мести пол. Не все ж знаменитым актерам отдыхать на море, объяснил Мишка, он тоже имеет право. А делать все равно ничего не пришлось, только в буфет за бутылками на остановках бегать – проводница деньги сама давала.
Народу потом, кстати, набилось в вагон – будто эвакуация; и почти все с билетами. И где они их взяли?..
На Черном море Мишка нанялся матросом-спасателем в санаторий. С утра до вечера загорал у шлюпки на пляже и официально объявлял в мегафон температуру воды, и чтоб за буйки не заплывали.
Раз на танцах одна шибко образованная девица, с которой он вздумал наладить контакт, обхихикала Мишкин рассказ о театре, и расстроенный спасатель сидел в сгустившейся черноте под пляжным грибком. Слушал плеск моря и стрекот цикад и предавался думе о вечности и непонимании. Тут захрустели шаги по гальке, у кромки берега возникла пара, зашепталась, зашуршала одеждой и, высвечиваясь незагорелыми выпуклостями тела, двинула в таком виде в воду, благо темно. Может, завидно Мишке стало, может оскорбительно, а только накрыл он их казенным голосом, как прожектором:
– Граждане! купание без купальных костюмов строго запрещено!
Женщина ойкнула и бурно плюхнулась в волны, мужчина же нахально обернулся и сдавленным тоном пообещал Мишке засветить. Разозлившийся Мишка, распаляясь сознанием законного права заставить их соблюдать инструкцию, бросился к будке спасателей, вытащил два гвоздика, на которых держался пробой с замком, и с помоста зловеще-официально загудел в мегафон, чтоб голые граждане покинули зону купания. Там раздалось неожиданно много шума и даже смех, а половина санатория как-то оказалась гуляющей у парапета.
Скандал замяли. Мишку утром уволили.
Но еще вечером одевшийся гражданин притащил Мишке завернутую в газету бутылку вина – чтоб он не очень возникал, проникся пониманием. Вино Мишка выпил, а газету прочитал. Газета оказалась красноярская, и помещалось в ней среди прочего объявление, где расписывалось, какое это чудесное и выгодное занятие – перегонять скот в горах. Так Мишка попал в «Скотоимпорт».
И вот теперь Мишку включили в бригаду и дали коня.
Конь поведением напоминал бывалого солдата: он не лез вперед и вообще стремился не попадаться на глаза, и в хошане (загоне) смирно держался в задних рядах. Но когда с двух сторон к нему пошли с веревками, и он уловил направленные именно на него взгляды, он лишь переступил с ноги на ногу и беспрекословно позволил увести себя в рукав, взнуздать, оседлать, послушно продемонстрировал тихонькую рысь, немощный галоп.
– Примерный пенсионер, – сказал Юрка Милосердов.
– Самоходный диван, – сказал Третьяк. – С таким ничего не случится. Я его уж сколько лет вижу – все ходит.
И вручили Мишке повод.
Мишка протянул коню кусок сахару. Конь обнюхал его и посмотрел на Мишку с удивлением. Он не знал, что это. Скотогонских коней сахарком на балуют.
Мишка сунул ладонью сахар ему в черные мягкие губы. Конь покорно вздохнул и взял сахар в рот. Мишка полез в седло. Повозился там, устраиваясь. Утвердился в стременах. Неуверенно толкнул каблуками. Конь сдвинулся с места с задумчиво-отрешенным видом. Потом он пожевал, прикрыл глаза, черная спутанная челка его зашевелилась, глаза раскрылись с видом глубокого изумления, он остановился и обернулся. Мишка мгновенно сунул ему еще кусок сахару, и конь им мгновенно захрустел. Мишка сжал ноги, и конь готовно затряс его рысью. Потом бережно остановился и обернулся снова. Мишка заулыбался.
– Признает! – сказал он гордо, и счастливо похлопал коня по шее.
– Сахар он признает, – прогудел начальник связки, старый Чударев. – Эдак разбалуешь! С конем строгость нужна…
И скотогоны согласно забубнили, каждый приводя свой довод в пользу того, что да, именно, с конем нужна строгость.
