Станислав Хабаров - Защита
Пожарные тревоги возникают чаще всего в самый неудачный момент, когда кто-нибудь болен и требуется тишина. Звук их пронзителен, его вспоминаешь с ужасом, боясь повторения, но он – бытовая реальность, и от него не уйти. Наконец, сверкание и звук затихают, и все разъезжаются. Конечно, вызовы накладны: за них приходится платить, и немало, но это заботы администрации.
Раздражает и обычный шум за окном. Днём его просто не замечаешь, привыкла, наверное, к этому постоянному фону. Но сегодня он отчего-то так мне неприятен. Видимо, из-за ночи. Сегодня ночью за окном были вспышка и грохот взрыва, а дальше ни намёка, ни следов, что же произошло, и наше полное неведение: похоже, петарда, но кем выпущена и для кого? И пунктирный, выматывающий утренний сон не восстановил растраченных сил и не подарил уверенности в настоящем.
И всё же здесь достаточно тихо. Собственные звуки большого дома – негромкие, но если вслушиваться по ночам, то и от них можно сойти с ума. О многом приходится догадываться: звуки и твоё воображение. Один к одному.
Вот заработал кондиционер, и стало казаться, что дом кипит и дрожит от напряжения. Муж удивляется, почему нас до сих пор минует болезнь легионеров. Хотя, конечно, не дай бог, или это временное для нас?
4Наш дом стоит на холме, почти на самой вершине, и его видно даже из ДС за рекой. К тому же здесь поворот летящих над рекой самолётов. Обычно они, отлетев от аэродрома, успевают подняться достаточно высоко, но иногда отчего-то пролетают низко, и кажется, что над самым домом, перекрывая дорожный шум.
Тоскую по загородной тишине, а заоконный шум складывается из звуков проезжающих машин и голосов. Но иногда всё перекрывает резкий треск мотоцикла или автобусный вой, и снова ровное бурчание машин, поднимающихся на холм.
Однако есть особенные дни. Грохочут мотоциклетные кентавры в Мемориал день. Всю ночь мучают почитатели Хеллоуина, вспарывая ночную тишину резкими криками, смехом и общим шумом, не позволяющими уснуть. Только под утро наступает долгожданная тишина – глубокая, необходимая, желанная. И я проваливаюсь в сон, как в пропасть забвения и беспамятства. Да и в обычный уикэнд будят нас непременные болельщики, возвращающиеся из спортклуба ночью, в два-три часа. Не только болельщики будят по ночам, а порой и громкоговорящие соседи с близких балконов.
Глава 14
Во дворе, где не принято останавливаться надолго, теперь часами стоит большая чёрная машина. Мне интересно узнать: кого она ждёт. На стенке её сбоку металлической вязью надпись. Возможно, это имя владельца, и не его собственное, а общее: деда, отца, их клана или корпорации. Обычно машины жильцов юрко ныряют в закрывающиеся ворота под брюхом дома, устанавливаясь на собственные места в трёхэтажном гараже, а те, что подвозят жильцов или увозят, как правило, разноцветные такси, во дворике не задерживаются, а совершают полуоборот вокруг фонтана-клумбы с цветами и японским деревом в центре, обложенными крупным обкатанным булыжником. Подальше, в стороне от подъезда, останавливаются тоже ненадолго пикапы ремонтных служб, чаще «Верайзена», конторы телекоммуникаций, на которую у меня «зуб» за непрерывный рост цен и навязчивого сервиса телефона, телевидения и беспроводного интернета.
Кого же ждёт по утрам эта загадочная чёрная машина? Реклама «Angry Orchard» на гигантской стене проезжавшего трейлера напоминает мне кракенов. «А здесь свои кракены», – думается мне.
Район наш новый, развивающийся. К весне мы в нём совсем освоились. Тут масса разных забегаловок от пресловутого «Кози» с моцартовской историей и рестораном «Тоскана», претендующим на большее, до разных там «Денди-Венди» на каждом углу первых этажей. Но появляются и новые. Сегодня мы идём в «100 montaditos», что напротив русскоязычного «Ассорти», недавно лопнувшего, что с одной стороны, и «Адского кафе» с другой.
Сегодня воскресенье, солнечный день, и мы идем в это новое кафе в нововыстроенном здании, что непосредственно бок о бок рядом с адским кафе, переехавшем на другую сторону, через бульвар. По будням в обеденные часы здесь не протолкнуться. Служащие окружающих стеклянных коробок соседних офисов толпятся очередью. А в воскресенье свободно, и можно выбирать столики.
Мы сидим в окружении карминных стен, украшенных фотографиями Испании – черно-белыми, старинными, невзрачными, пьем испанское пиво, едим хрустящие булочки montadito, испеченные у нас на глазах (мы видим это через стекло), с тем заказанным наполнением, что под номерами в рекламном проспекте кафе.
Меня устраивает Montaditos с набором булочек и кувшинами с пивом. Мне нравится интерьер его карминных стен, точно таких же, согласно рекламе, как в Барселоне, и украшенных испанскими фотографиями. Нам кажется, что мы пришли сюда по приглашению нашего панка, в гости к нему. Кафе это, открывшись, сразу сделалось посещаемым. Мне кажется, что ниточка из Барселоны протянулась к нам неслучайно, что там думают о нас и помогают нам.
Но воскресенье – особенный день. Кроме нас, в зале всего-то несколько пар. Вот приходит компания, и всё меняется. Они садятся за соседний вытянутый стол, и меня словно разом обдаёт холодным кипятком. Передо мной такая знакомая красавица, она как бы дежавю, воспоминание из прошлого, и нет слов.
На ней легкое летнее платье, такое воздушное, что кажется, вот-вот слетит от дуновения кондиционера, и она останется без него такой же прекрасной, и, наверное, даже лучше, хотя и недоступнее, как богини с картин великих художников, по которым скользят взгляды миллионов посетителей музеев, наших современников, и скользили, лаская их взглядами, в прежние века, оставаясь в памяти и воображении идеалами прошлой и нынешней картинной красоты.
Насчёт красоты у меня своя карманная теория. У каждого, по-моему, свои запросы дополнительности. Ты ищешь именно то, что реально отсутствует, не хватает тебе в твоей наследственности для идеального гена потомства. Не достаёт в тебе того-то и того-то и находишь утерянное в другом, кто для тебя является идеальным дополнением. В этом всё дело и причина поиска твоей индивидуальной красоты и потребности её на генном уровне. Однако всё это связано с наследственностью, с репродуктивной функцией, и горе тем, у кого она исчезла совсем по причине возраста, хотя всё это, пожалуй, скорее выдумано мной – бесперспективным, беспочвенным теоретиком, именуемым в народе «профессором кислых щей». А может, поиск сохранился во мне, как рудимент, без основы, лишь как ощущение, воспоминание о былом. Так что же в самом деле во мне: пробуждающийся инстинкт или ушедший фантом? И может ли организм под сильным внешним воздействием совершить репродуктивный переворот? А в этом и есть секрет желанной вечной молодости, как Кощеевой смерти в яйце.
2Спортзал находится в нашем доме, на уступчатом семнадцатом этаже. Его прозрачная стена выходит к бассейну и северной зелёной стороне штата Мериленд. С некоторых пор я пользуюсь Gym’ом, заставляю себя. Увы, ненадолго. Gym занимает у меня всего несколько минут. Сначала упражнение для рук. Я развожу их с нагрузкой, как при плавании брассом. Затем для ног: отжимаю ногами нагруженную площадку от себя. И снова руки – тяну к себе нагруженные поручни, и после опять тяну, словно работаю веслами.
В спортивном зале с одной стороны зеркальная стена, с другой – прозрачная стена-окно, и ориентиром на горизонте служит замок Кафедрального Собора. Когда-то вершиной его были острые собачьи уши башен. Казалось, на горизонте разлеглась большая остроухая собака. Землетрясением их снесло. Их будто срезало, и верхушки башен забинтовали для ремонта. Слева от него дымка над столичными водопадами, справа по горизонту вечно освещённый, мой «манящий солнечный город» (не знаю, что это на самом деле и где), город удачи и мечты, в котором всем должно быть хорошо. Мне иногда хочется махнуть туда из этой жизни. Насовсем.
Бассейн дома невелик. Но для меня его достаточно. Я плаваю по утрам один в прозрачной чистой воде, открытой небу и солнцу. Прекрасно плавать в одиночестве. Ты плывешь себе, а над тобой, крышей и бассейном – бездонная прозрачность неба. В стороне скользят над Потомаком, снижаясь к посадочной полосе местного столичного аэропорта, серебряные сигары пассажирских лайнеров, а над тобой в вышине парит пара орлов, распластавшихся в небесной голубизне, видимо, надеясь на редкий случай удачной охоты на зазевавшуюся собачонку.
Бассейн для меня теперь тоже разновидность дежавю. Он имитация возвращения в среду наших далёких предков, хотя они вряд ли плавали, как я, подражая земноводным. Бассейн наш так невелик, что если исключить неизбежный поворотный толчок, то плыть по прямой остаётся всего десять метров. Всего-то ничего. А остальное зависит от волевого усилия, как физкультура в тюремном застенке.
