Евгений Сивков - Чувства
– Вот, смотрите. – Маргарита Терентьевна указала на диаграмму.
Приборы зафиксировали сильнейший всплеск эмоций. Словно с мощного гейзера кто-то убрал огромный камень, не дававший водной струе подняться высоко к небу, словно из огромной бочки, заполненной вином, кто-то выбил пробку, как будто кто-то поднёс огонь к фитилю старинного осадного орудия, заряженного гигантским чугунным ядром.
Кеша взял полотенце, быстро заткнул импровизированным кляпом Ганин рот, сноровисто связал жене руки приготовленной для такого случая верёвкой, отнёс дико брыкающуюся шизофреничку в кладовку, запер двери на задвижку и набрал номер неотложки.
– И?
– Его нет! Выброса. Это остаточный эффект. Согласитесь, мы не могли прозевать эмоциональный всплеск такой силы. Приборы подают сигнал задолго до апофеоза, чтобы вы всегда могли оказаться на месте и снять самый пик. Но здесь этого нет.
– И?
– И я забила тревогу, за что чуть не поплатилась работой.
Игорь Александрович смотрел на монитор в крайнем изумлении.
– Простите, меня, уважаемая Марго, я не хотел, просто момент был неподходящий. Но вы правильно сделали. Заказ, конечно, уже не спасти, но этого негодяя мы найдём. И как же я его упустил?
– Как, как, за девушками по бульварам меньше надо гоняться, – тихонько пробурчала всё ещё обиженная секретарша.
– Согласен, моя оплошность.
– Да ладно уж, не смертельно. По крайней мере, мы теперь знаем, что у нас завелись конкуренты.
– Нет, один конкурент. Эта бедная Ганя – существо земное и тоже пострадавшее. А вот он…
– Понятно, что ничего не понятно. А ваши-то поиски увенчалисъ успехом?
– Я удивлен, что вы спросили. – Босс улыбнулся и подумал, что эта тема ему почему-то приятна.
– Вы так тут носились, – засмеялась в ответ секретарша. – Думала, все энергомосты пожжёте. Вот перебили бы посуду, образно говоря, на чём бы мы завтра готовить стали?
– Ничто так не ободряет, как доза полезного юмора. Да, я её нашёл, но она не хочет общаться.
– И вы её потеряли из-за моего звонка?
– Обижаете. – Игорь Александрович хитро подмигнул секретарше. – Она уникум. Ещё не знаю, что она в себе несёт, но у неё есть дар – она может становиться невидимой для нашей техники. Она умеет прятать чувства. Сама научилась или кто-то помог – пока не знаю. Вообще не знаю, зачем она мне, но она странная. Знаете, что она мне показала?
– Боюсь предположить!
– Не смейтесь, это был рассказ про нас. Я вам скину на электронку, почитаете на досуге. Там есть чему удивляться.
– Так, а дальше-то что?
– Что? Будет вторая попытка войти в контакт. Я не стал полагаться на сверхтехнологии и отдал предпочтение старому доброму испытанному жучку, который вставил ей в телефон. Придёт время, и я её позову, а когда – вы узнаете первой.
Эпизод 6
Злобная старуха
Глава 1
– Как-то трудно возвращаться к работе после такого происшествия.
– Согласен с вами, дорогая Марго, по всё же придётся. Заказ есть заказ, и ничего тут не поделаешь. У нас на повестке дня – агрессия, взращенная годами, подготовленная социально. А посему – вперёд!
– И с песнями! – добавила ему в топ не лишённая чувства юмора секретарша. – Что ж, за работу, так за работу.
Третья жена сына не понравилась Вере Ивановне сразу: слишком громко хохочет над его шутками, смотрит с обожанием, а когда они уединяются в комнате, слышны такие неприличные звуки, что сразу ясно – проститутка. Мать раздражало в ней всё: рыжие волосы, торчащие в разные стороны, круглые зелёные глаза, похожие на крупные ягоды крыжовника, сочные розовые губы. Несерьёзная, легкомысленная особа, и имя противное – Люся, просто кличка собачья, а не имя, честное слово.
– Она тебя, дурака, на пятнадцать лет моложе, и зачем ты с этой сучкой связался? – капала Вера Ивановна на мозг своему непутёвому сыну.
– Мать, прекрати меня лечить, я, может, только жить начинаю, плевать я хотел на свой возраст. А то, что моложе, это же хорошо, будет кому за мной в старости ухаживать.
– Ухаживать, обрадовался, да она об тебя ноги вытрет и выбросит как тряпку через пару лет, вот помяни моё слово.
Как можно быть таким наивным? Или ему совсем мозги отшибло в постели с этой вертихвосткой? Совсем современная молодёжь стыд потеряла, никого не стесняются, целуются при людях, обжимаются. Тьфу, смотреть тошно. Любовь у них, понимаешь. Видали мы такую любовь. За плечами у этого дурня уже два неудачных брака, а он опять на те же грабли наступает. Вера Ивановна всегда дико ревновала сына к его жёнам, именно им доставалось то, что по праву должно принадлежать только ей, – душевное тепло, забота, внимание. Хотя о каком тепле идёт речь? Он всегда был упрямым, неласковым, вспыльчивым.
Вера Ивановна сама была человеком старой закалки – никаких сантиментов, только жёсткая дисциплина, чувство долга, ответственность. Вся жизнь – борьба, борьба за выживание, за место под солнцем. Её собственное детство пришлось на военные годы. Отца своего она почти не знала, в памяти осталась только смутная картинка: огромная толпа новобранцев, отправляющихся на фронт, мать поднимает её над головой, через высокую металлическую ограду тянутся руки отца, он подхватывает малышку, прижимает к небритой щеке, девочка чувствует запах пота и махорки, крепкие объятия – и она на мгновение взлетает к небу, а потом проваливается в пропасть. Пропасть принимает Веру твёрдо, бесчувственно, равнодушно – навсегда. Плакать нельзя, капризничать запрещено, мир вокруг враждебен, полон бед, лишений, опасностей. Страшно. Но рассчитывать больше не на кого. Она старшая дочь, а дома остались совсем крошечные сестрёнки-погодки.
Как они сумели пережить войну, до сих пор не понятно. Тот, кто хоть раз в жизни голодал, никогда не станет прежним. Бабка Веры до самой старости прятала под матрасом сухари на чёрный день. Но это было много лет спустя, когда она окончательно свихнулась. По женской линии с головой в семье у всех было не очень благополучно. А другой линии просто не было, так они и жили бабьим царством: бабка, мать и три сестры – Вера, Надя, Люба. После войны мужчин в стране практически не осталось, росло целое поколение, искалеченное матриархатом. «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик» – разве могли под таким жизненным девизом матерей сформироваться гармоничные личности, готовые к нормальной семейной жизни? Поэтому сестрицы, несмотря на свои имена, так и не научились верить людям, надеяться на лучшее, да и просто любить.
Матери постоянно не было дома, она много работала, а когда приходила – падала без сил. Погладить по головке, приласкать, поговорить с девчушками по душам – так было не принято. Бабка их постоянно шпыняла, ругала за шалости, приучала к домашним делам, спорить с ней категорически запрещалось – за это мог прилететь крепкий подзатыльник, а то и пинок под задницу. Авторитарная модель поведения старшей в семье женщины принималась как данность, поскольку других вариантов в жизни просто не предусмотрено. Это сейчас развели демократию – права ребёнка, самоопределение личности и тому подобная чушь. В те времена было всё гораздо проще – кто старше, тот и главнее, а ты, соплячка, ещё никто, и звать тебя никак. Молчи в тряпочку и знай своё место. Точка.
Учёба в школе давалась Вере с большим трудом, особенно естественные науки. Целыми днями она корпела над учебниками, аккуратным почерком записывала в тетрадях непонятные определения, высунув от усердия язык, выводила сложные формулы, чертила схемы, но никакого смысла или логики в них не видела. Выручала только цепкая память, благодаря которой и удавалось получать хорошие отметки. За каждую тройку девчонок нещадно лупили, поэтому они ненавидели учёбу. Проявлять любознательность, узнавать что-то новое сверх школьной программы с практической точки зрения было занятием бесполезным, проще вызубрить стандартный минимум и заслужить тем самым сдержанное молчаливое одобрение своему прилежанию. Хвалить за выполнение прямых обязанностей – глупости, а вот устроить разнос за малейшую провинность – главная задача воспитателя при формировании сильной личности. То, что эта самая личность скована всепоглощающим страхом перед наказанием, никого не волнует. Творчество, полёт фантазии? Отставить! Нечего в облаках витать, делом нужно заниматься.
А дел было невпроворот. Сотни правил регламентировали скромный быт их матриархальной семьи. Извращённый бабкин ум изобретал всё новые и новые условия, хитроумные ритуалы, которые серьёзно усложняли ежедневную рутину их жизни. «В уличной одежде входить в дом нельзя, снимай её на крыльце и тщательно выбивай хлопушкой для половиков. Калоши вытирай насухо и ставь рядком под лавку. Постельное бельё каждое утро вывешивай во дворе для проветривания. Во время умывания для профилактики простудных заболеваний втягивай носом воду с разведённой в ней солью, выплёвывай раствор через рот, ясно тебе? Чтобы улучшить пищеварение, натощак выпей ложку хлопкового масла. Тошнит? Ничего, потерпишь, укрепляй желудок. А где еда? Какая еда? Чтобы крепким желудком переваривать? Помолчи, не пререкайся. Через час получишь лепёшку и морковный чай. И не забывай по субботам белить извёсткой стены. Да, во всём доме. После обеда будешь драить кастрюлю до блеска, и чтоб никакой копоти я не видела. Чем-чем, золой, конечно. Вечером выскоблишь мочалкой пол до белизны. Воды много не расходуй! Здесь, в южных степях, с этим напряжённо. Занозу посадила? Неумёха криворукая. Вот тебе иголка, достанешь – смажь палец дёгтем». Три сестрёнки ходили под бабкиным присмотром буквально по струночке, лишний раз рот открыть боялись, поручений у той хватало на всех. Мать присутствовала в их жизни призрачной тенью, её функция сводилась лишь к добыче пропитания.