Евгений Сивков - Чувства
И Ганя возобновила прерванный разговор, посвящённый творчеству модного писателя Харуки Мураками: «Видите ли, любезный, Мураками ваш – это Хемингуэй для бедных. А если учесть столь прискорбное обстоятельство, что творчество самого папы Хэма есть пища для умов не самых одарённых, то возлюбленный ваш япоша – вообще хрёнир то ли второго, то ли седьмого порядка. Что за хрёнир? Милейший, если вы не смогли осилить Борхеса, то вам следует подлечить вашу хроменькую эрудицию хотя бы при помощи Гугла».
Уничтожив очередного собеседника – плешивого сморчка неопределённого возраста, который почти сорок минут надоедал Гане этим самым Мураками, хозяйка салона и думать забыла о странностях Кешиного поведения.
Как часто бывает, хрупкое равновесие в сложных семейных отношениях было нарушено напористым идиотизмом сторонних наблюдателей. Этим свойством в полной мере обладала Вилька Горюнова, сорокапятилетняя разведёнка, алкоголичка и скандалистка. Отличительной её особенностью был голосище, который громкостью мог соперничать с гудком океанского лайнера размером с «Титаник».
Вильке зачем-то понадобился Кеша. Скорее всего ей требовалась небольшая сумма взаймы для того, чтобы остудить горящую глотку хорошей дозой алкоголя. Она как раз проходила мимо дома, в котором находилась Ганина квартира. Вилька слегка удивилась, когда, откликаясь на её звонок, дверь ей открыла Мила: в фартучке поверх домашнего халата, она держала в одной руке поварёшку, а второй утирала пот со лба. Из дверей, соединяющих коридор и кухню, распространялись чудесные ароматы свежесваренного борща. Опытный гурман сразу бы сообразил, что автор свекольно-капустного супа подошёл к его приготовлению самым ответственным образом: наваристый мясной бульон заправлен надлежащим образом, овощная обжарка содержит все нужные ингредиенты, свёкла тушилась именно столько, сколько требуется для придания готовому блюду нужного цвета и должного аромата. Мелко порубленный чесночок, обжаренные до рембрандтовского оттенка шкварки – можно подавать… Хотя настоящие любители предпочитают всё-таки вчерашний борщ.
Алкоголь уже давно способствовал почти полной деградации вкусовых рецепторов Вилькиного языка и нёба, но даже она поняла, что Милочка здесь обосновалась на правах полноправной хозяйки.
– Кешка дома? – спросила она, пытаясь через Милочкино плечико увидеть, что творится в глубине квартиры.
– Нет. Кешоночек сегодня задерживается. Ему что-нибудь передать?
– Да, голуба, передай своему Кешоночку, что он – козёл.
В ближайшие выходные Ганина усадьба огласилась пароходным Вилькиным рёвом. Уже основательно поддавшая, Горюнова вывалилась из такси и, направляясь по зигзагообразной траектории к веранде дома, начала орать: «Ганя, подруга, что он с тобой творит, двоежёнец поганый! В квартире твоей, твоими родителями заработанной, поселил шалаву, ты змеюку на груди пригрела, в дом свой допустила, а она, тварь подзаборная, мужа у тебя свела. Ты вот здесь голодная сидишь, макароны трескаешь, а он её там фрикасе из ананасов угощает».
Ганя пыталась заткнуть Вилькины вопли – но куда там! Остановить ревущую Горюнову можно было только при помощи бульдозера. Примерно полчаса она излагала своё видение ситуации: что нужно отрезать Кеше (и всем прочим неверным мужьям), что и куда вставить Милочке (и всем остальным бабам, которые разевают пасть на чужое семейное счастье). Как назло, в тот день посетителей в Ганином салоне хватало. Так что панночка-аристократка не могла больше позволить себе не замечать грехов своего мужа.
На другой день между супругами состоялся серьёзный разговор. Через пару часов напряжённых переговоров, которые периодически прерывались гневными Ганиными моралите по поводу нравственного облика мужа, высокие договаривающиеся стороны пришли к компромиссу. Кеша взял на себя обязательства по материальному содержанию Ганн. На уик-энд он должен был исполнять обязанности хозяина шалман-салона, а в течение недели мог в своё удовольствие жить в городской квартире с Милочкой. Сексуальные отношения между Ганей и Кешей полностью прекращались, а горластая Вилька навеки исключалась из числа их знакомых. Кешины клятвы в вечной любви и обожании, его ссылки на сексуальную холодность Ганн во внимание приняты не были, поэтому он провозглашался виновным во всём произошедшем.
Всё вроде бы устроилось наилучшим образом. Но Кеша вскоре убедился в том, что Ганя, соблюдая букву их соглашения, плотно заняла доминирующее положение в их странной семье.
Ганя обижалась на Кешу основательно, с чувством, толком, расстановкой. Ему вменялись в вину все неудобства её жизни: плохой интернет, скудный ассортимент продуктов в местном магазине, частые перебои с подачей электроэнергии, привычка кошки Дуси гадить перед Ганиной стиральной машиной. Даже плохая погода, оказывается, находилась в прямой причинно-следственной связи с аморальным поведением Ганиного мужа. Кешу пилили все сорок восемь часов его еженедельного пребывания в семейной усадьбе. В город он возвращался измотанным и эмоционально опустошённым. Милочкиными стараниями за пару дней Кеша приходил в себя. До нового уик-энда.
«Так дальше продолжаться не может», – думал Кеша, сидя у постели, в которой лежала его мать.
Он поместил старушку в специальное учреждение, поскольку бывшая руководительница психиатрической лечебницы пребывала в состоянии старческого маразма, хотя периодически у неё наступало кратковременное просветление. Что и произошло в это Кешино посещение.
– Она у тебя ещё не рехнулась?
– Кто, мама? О чём ты? – встрепенулся Кеша, понимая, что у него сегодня возникла редкая возможность поговорить с матерью.
– Супружница твоя, говорю, не рехнулась ещё?
– Да вроде нет. И с чего бы ей с ума сходить?
– Да есть с чего. У неё же ярко выраженный синдром Кельзена-Елинека, я тебе разве не говорила?
– Нет, никогда не говорила, скоро пятнадцать лет как вместе живём, а я это в первый раз слышу. Что это за синдром такой?
– Разновидность истероидной шизофрении. Психика находится в пограничном состоянии. Иногда – долгие годы. Но если её вывести из этого состояния – происходит лавинообразный процесс, и человек буквально за пару недель погружается в безумие.
– А что может вывести психику из равновесия? – заинтересовался Кеша.
– Да хотя бы алкоголь. Допивается человек до определённого состояния – психика проходит точку бифуркации, и вот она, шизофрения, царица полей, закусите кукурузой, наедитесь вы от пуза…
Мать забормотала что-то невнятное, и Кеша понял, что краткий миг просветления миновал.
Придя домой, Кеша полез в интернет, но не обнаружил на его просторах никакой информации о синдроме Кельзена-Елинека.
«Ладно, попытка – не пытка. Мамочка в своё время была классным специалистом. Может быть, это всё-таки не было причудами маразма», – подумал Кеша и принял окончательное решение.
Супружеский запой длился уже больше трёх недель. Каждый день Кеша с Ганей выпивали неимоверное количество водки. Сказывалась отменная генетика супругов: способность их печени перерабатывать алкоголь оказалась просто феноменальной. Но, поскольку масса Ганиного тела была существенно меньше Кешиной, вечер заканчивался обычно тем, что она сползала под стол, муж брал её бесчувственное тело и переносил в кровать, после чего сам падал рядом.
– Батуевы совсем спились, – делилась по телефону впечатлениями с подругой Сатановская. – Пьют просто как табун лошадей. Говорить с ними ни о чём невозможно… Нет, сюда теперь никто не ездит. Какое место пропало! Ганя несёт такую пургу, что уши в трубочку сворачиваются. Всех ватниками обзывает, а себя вообразила аристократкой из Речи Посполитой.
Застольные беседы супругов теперь сводились к бесконечным монологам Гани. Кеша слушал её рассуждения о творчестве всё того же Мандельштама, о хрёнирах Мураками, о странных супружеских отношениях в семье писателя Бунина, о том, как выражали любовные чувства индейцы в фильмах киностудии «Дефа», о том, как здорово было в детстве играть с пупсиками чехословацкого производства, о том, что самый нежный фрукт на свете – малосольный огурец, о том, что кошка Дуся по ночам превращается в хищного зайца, о том, что у них в подполе завелись маленькие зелёненькие олени размером с бурундука, о том, что в стиральной машине свили гнездо коростели и их крики не дают Гане спать…
– Слышишь, ты, эти проклятые коростели не дают мне уснуть! Сделай с ними что-нибудь! Убей их!
Пронзительный Ганин визг вывел Кешу из алкогольного оцепенения. Искажённое дикой гримасой лицо жены его изумило: сверкающие глаза, раздутые ноздри, широко разинутый рот, брызжущая ему в лицо слюна… Кеша словно получил удар в солнечное сплетение: она рехнулась!
– Вот, смотрите. – Маргарита Терентьевна указала на диаграмму.
