Ольга Покровская - Рад, почти счастлив…
Ольга Николаевна взглянула и помахала перчаткой.
– Иду! – аукнула она.
Через пару минут Иван открыл ей дверь.
– Какое безобразие! – сказала Ольга Николаевна, стряхивая на руки сына пальто. – От этих веществ, которыми они посыпают снег, у собак отравления! Они же всё это нюхают, лижут! Мне женщина рассказала, у её спаниэля вся кожа на лапах облезла.
Иван повесил пальто и прошёл за мамой на кухню.
– Нет, ты как хочешь! – сказала Ольга Николаевна, садясь к столу. – Дома должен быть или ребёнок или собака. – Как мы живём! Ни огонька. Всё затоптано. Какая-то пришибленная готовность страдать! Нет уж, теперь я за нас возьмусь! Когда впереди старость, – сказала она, – надо не плавать в мечтах, а разумно обходиться с тем, что есть. Я прикинула свои средства. Больше никаких профессиональных иллюзий! У нас и дома дела, ведь так?
– Да сколько угодно! – сдержав улыбку, сказал Иван.
– Первая задача такая: буду заряжать вас бодростью. Я даже задумала один подвиг. Не скажу какой. Но потрясающий. Ты будешь в восторге!
Иван попытал её немного, но без толку. Мама намертво держала интригу.
– Раз подвиг – это тебе надо скооперироваться с Костей, – заметил он, и больше не расспрашивал.
Перемены в мамином настроении не удивили Ивана. Ушли тёмные вечера, и Ольге Николаевне стало не в мочь дожидаться за вышивкой, когда время вынесет её на угол весны. Ей хотелось помочь движению планеты – подгрести, подтолкнуть.
Уже на следующий день, вернувшись из офиса, Иван с порога был огорошен новостью.
– Ты даже не знаешь, что я сделала! – воскликнула Ольга Николаевна, и её голос был, как слиток чистого звона! – Я поговорила с твоим отцом! Я сама ему позвонила! Ты ждал от меня такого?
Нет, разумеется, Иван не ждал. Он расстегнул куртку и остался стоять в коридоре, не смея перебить поток маминой радости.
– Я, наконец, поняла, кто он! – разгорячёно объясняла мама. – Он мой незадачливый родственник! Зануда, брюзга – но родственник, родственник! Удивительно – между нами не произошло никакого нравственного отдаления! И нам надо его жалеть, раз он наш. Ведь так?Иван ошеломлённо молчал.
– Ну что ты встал! Раздевайся! Пошли, будем обедать! Хоть похвалил бы меня за мой героизм!
Поступок Ольги Николаевны произвёл на Ивана значительное впечатление. «Какое же это везенье, – думал он, – оказаться в связке с таким человеком, как мама!» С ней нельзя ничего поломать навек. Все шрамы вокруг неё заживают, срастаются любые трещины.
Весь вечер и ночью, на сон грядущий, Иван раздумывал – что из этого выйдет? Самый невероятный исход – если мама с отцом снова сойдутся. Тогда, чтоб не путаться под ногами, он уедет на дачу. Они вместе уедут, с бабушкой, с дедушкой, и останутся там навек. У них с дедушкой давно уж была такая мечта – поселиться на даче. Там они узнали бы настоящую глубокую осень и непроходимую зиму. Прожили бы их, слившись, укутавшись в их ветра и метели. Встретили бы великие потоки весны.
Но прежде требовалось совершить ряд строительных мероприятий: пробурить скважину, чтобы зимой была вода, протащить от границы участка газ, поменять кое-где половую доску, содрать со стен труху и обить свежей вагонкой.
Его строительная мысль дошла уже до батарей отопления, когда Иван осознал, что думает об этом всерьёз – не ради шутки. Он и вправду поверил, что однажды освободится от города и заживёт вольно. Это стало так очевидно, как если бы его будущее распахнуло в глухой стене голубое окно.
* * *Мамино мужество принесло быстрые плоды. Буквально сразу, на третий или четвёртый день после её разговора с отцом, произошло сказочное событие. Отец приехал!
Иван был один. Он вернулся из офиса рано и, не имея ровным счётом никаких судьбоносных предчувствий, полез в Интернет. Ему хотелось почитать что-нибудь о виноградной местности, где решил обосноваться Андрей. Это был смешной ход, насквозь туристический, но Иван подозревал, что ключ успеха спрятан не в конкретном действии, а в добром намерении.
Посторонний – не мамин, не бабушкин, не дедушкин, не Олин и не Костин звонок в дверь, отвлёк его от дела спасения дружбы. Может быть, подспудно Иван и узнал этот ровный длительный нажим, но мысль об отце не мелькнула. Он пошёл открывать.
От того, что это было совершенно невозможно предположить, Иван, увидев его на пороге, засмеялся. Отец испытанным щитом своего лица отразил его смех.
– Добрый день! Ольга дома? – произнёс он и сразу шагнул глубоко в коридор, к зеркалу. Посмотрел на себя, и начал не торопясь раздеваться.
– Мама поехала в бюро переводов, – ответил Иван.
– А она бы мне нужна! – сказал отец и расположил на вешалке свою заснеженную одежду. Тон его был недовольный – как если бы Ольга Николаевна прогуливала работу. – Ну, может, ты подскажешь? Мне нужны журналы с моими статьями. Я так полагаю, вы их на дачу выкинули?
– Нет. Они, наверно, на антресолях, – ласково возразил Иван.
Отец ничего не ответил и, минуя его, прошагал в комнату.
Он держал себя, как хозяин, сдавший угол жильцам, и зашедший проверить порядок. Брезгливо рассмотрел порез на обивке стула, с филёнки шкафа стёр пальцем пыль. Иван не обиделся. Он понимал: а как ещё отцу «сохранить лицо»? Не побитой же собакой было ему возвращаться!
Удостоверившись в бездарности жильцов, отец потребовал стремянку и приступил к поискам.
Иван несколько минут поприсутствовал, глядя на него снизу вверх. Ему нравилось корабельное занятие отца. Он чувствовал себя наследником – и фигуры на лестнице, и книжного шкафа, и векового шелеста, возникающего от соприкосновения руки и книги. Всё это было его по праву.
Ивану захотелось найти для отца приветливое, послушное слово, чтобы тот разморозился, наконец. В сентиментальном вихре он вышел и отправился на кухню готовить чай.Как раз, когда стол был накрыт, отец завершил свое дело.
– Вот они, – произнёс он довольно равнодушно и спустился на пол со старой, советского фасона папкой. Ему пришлось поморщиться, чтобы распрямить заржавевшую спину. Он убрал папку в портфель и пошёл одеваться.
Ни на что не надеясь, Иван предложил ему чаю и был удивлён, когда отец отставил портфель и прошагал на кухню. Вероятно, это дом, где он провёл значительный кусок жизни, захватил его в свои объятия. А может, ему хотелось дождаться мамы?
Вид накрытого стола тронул отца. Он впервые посмотрел прямо – с насмешливым удовлетворением – и сел.
– Ну, чем занимаешься? – спросил он, конструируя себе бутерброд. – На работе не засиживаешься, как я вижу?
Это был единственный случай, когда Иван не мог своей спокойной, добросердечной улыбкой отвести все насмешки. В данный момент он разговаривал с работодателем, чьей милостью был свободен и сыт.
– Твоя жизнь – это графомания, – сказал отец. – У неё нет структуры. Нет эскалирующей идеи, вокруг которой располагались бы события. В качестве спасения я бы посоветовал тебе серьёзно отнестись к судьбе компании, но, думаю, тебе это уже не по силам.
– Что же делать? – спросил Иван.
– Ничего. Деградируй в своё удовольствие. Через несколько лет из тебя выйдет хорошая манная каша.
Он допил кофе, оделся и, подхватив свой портфель, вышел.Иван хотел посмотреть в окно, как отец пройдёт по двору, но как-то спутался и, забредя на кухню, встал посередине. Слова отца ныли в его голове затрещиной. Внутренняя основа дрогнула. По совести побежала рябь.
«Может быть, все они правы – и мама, и Костя, и отец, – раздумывал Иван. – Но на что же ему купить сюжет? На бабушку с дедушкой, которые отвлекают его от возможного Дела? Как избежать участи манной каши? Забросить свой живой сад и заняться чужим, каменным, только потому, что это убьёт время и даст денег? Или, может, забросить свой живой сад и заняться чужим живым садом – Бэлкиным? Но тогда засохнет свой, и так не много ему осталось».
Рассеянно Иван собрал чашки. «Правда где-то посередине, – говорил он себе. – Соразмерность – вот что нужно. Так разве же он не ездит в офис? Не наметил себе летнюю Австрию? Ну, хорошо… Можно ещё попробовать посерьёзней отнестись к институту. Согласен, ладно…»К тому времени, когда мама вернулась, Иван уже точно знал, что отцу не нужны были никакие статьи. Его приезд был злым, неуклюжим жестом примирения.
– Как же ты будешь с ним жить? – спросил Иван за вечерним чаем, когда все детали фантастического события уже были известны маме. – Ты же сама от него сбежала. Или ты рассчитываешь на перемену в нём? По-моему, зря.
– Я рассчитываю на перемену в себе! – рассудительно уточнила Ольга Николаевна. – И потом, я и не собираюсь с ним жить. Он снимет квартиру. Мы будем иногда встречаться, выходить в свет. Всё-таки какие-то остатки его страшной любви ко мне должны ещё сохраниться – вот на них, по соседству, мы и протянем. Это ведь лучше, чем в одиночестве!
Иван, умилённый застарелым маминым романтизмом, не посмел возражать.
