Анатолий Михайлов - У нас в саду жулики (сборник)
Но ничего не получится: запах. Когда придут смотреть. Войдут и сразу все поймут. У нас с Клавдией Ивановной общий тамбур. И чтобы его миновать, необходимо зажать нос.
Осталось последнее – урезонить. Ведь должна же проснуться у человека совесть. Поймали момент, когда Клавдия Ивановна более или менее трезвая, и решили поговорить. Всей квартирой. Клавдия Ивановна стояла возле плиты, и все собрались. И даже Наталья Михайловна. Приползла. Правда, не зная, в чем дело. Запах до нее не доходит. Да и собака не беспокоит. Просто услышала шум и решила посмотреть. А Варвара Алексеевна тут же, ей в пику, ушла. И Клавдия Ивановна дала обещание. Что исправится. И даже плакала. Неужели ее никто не жалеет? Муж повесился. Ну, завела собачку. Ну, пьет. А кто сейчас не пьет? И дежурить она будет за четверых. За себя с Мартой, и за Лешу с Лохматым. А Леша у нее просто друг. Да он ей в сыновья годится. Зачем распространять сплетни… Клавдия Ивановна вытерла фартуком щеки и, схватив за ручки бадью, потащила свое варево в комнату. На всех четверых. И все разошлись. Но так ничего и не изменилось. Вернее, стало хуже.
Квартира уже две недели не убрана, и оба туалета загажены. Правда, ванная пока еще сносная. Все не доходят ноги. Да ванная и ни к чему. Леша с Лохматым не моются. Даже когда все на работе. Наверно, стесняются. А Клавдия Ивановна – трудно сказать. Все-таки женщина. Но тоже что-то не замечал.
Соседей волнует в основном грязь. А всего остального не слышно. Зато у меня преимущество. Всем, чтобы сделать Клавдии Ивановне замечание, нужно выйти из комнаты, а потом еще идти по коридору. А у меня она под боком. Сейчас шарахну в стенку, и Клавдия Ивановна все поймет.
Грохот все не прекращается, и к стуканью добавляется возня. Помимо этого, еще слышится храп.
Рука от одного и того же положения затекла. Я встаю и, сделав несколько шагов, останавливаюсь. Стучать перестали, но теперь началось бряканье по полу. Внизу кондитерский магазин, и оттуда никто не пожалуется. Разве что протечет. Но на это мало надежды.
Я открываю дверь и, чтобы как следует распалиться, вдыхаю запах псины. Но злость так и не приходит. Поднимаю дрожащий кулак и нерешительно тюкаю. И вдруг меня охватывает ярость. По-настоящему. Как-то даже обрадовавшись и отбивая пальцы, я начинаю барабанить. Собака заливается лаем, надрываясь до хрипоты. Но бряканье прекращается.
Выйдя в коридор, я, шатаясь, тащусь в ванную. Пускаю холодную воду и подставляю под струю голову.
Во всех комнатах темнота, и только у Натальи Михайловны свет. У Клавдии Ивановны, наконец, затихли.
Я ложусь на тахту и, перевернувшись на живот, обнимаю подушку. Завтра у меня тяжелый день. Суббота. Закрываю глаза и пытаюсь уснуть. И не могу. Все жду, чем еще меня за стеной порадуют.
Через два часа зазвенит будильник. Спокойной ночи!Ложный сустав
1
Отодрав зубами нитку, я облизываю исколотый палец. Как будто в поликлинике, когда только что взяли кровь. Втыкаю в катушку иголку и, ухватившись за пуговицу, дергаю. Теперь не оторвется.
Это мой парадный пиджак: в нем семнадцать лет назад я первый раз поцеловался. В ЗАГСе. Меня уже трудно удивить.
А вот в понедельник сначала даже растерялся.
– Какой, спрашивают, у вас размер противогаза?
Может, решил, разыгрывают. Но они серьезно. Считается, что каждый должен знать.
– Наверно, – говорю, – как у всех…
Ухогорлонос мне что-то шепчет, а я, как дурак, повторяю. Сказал бы, что не слышу. А в кабинете у глазника – что не вижу.
Зачем-то полезли в трусы. Я думал, венеролог, как-то по привычке разволновался, мало ли что. Но, оказывается, проверяют, нет ли грыжи. А последние – вместе с хирургом старший врач.
Я им говорю:
– У меня же перелом. Обеих ног. Но лечили только левую, а правую – прозевали. Вот смотрите… – и ставлю правую ступню на стул.
Но они на нее даже и не смотрят.
– Ну, куда… – улыбаются, – давай-ка его под Мурманск.
Я говорю:
– Понимаете, я попал под Магаданом в аварию… в 73-м году… А в 74-м меня смотрели в институте травматологии… профессор… вы, наверно, слышали… кажется, Гусев… у меня справка… – и прямо в трусах выскакиваю.
А в коридоре возня: кто застегивает штаны, а кто раздевается; пихаются, устроили борьбу – похоже на пионерский лагерь во время медосмотра. Перерыл в пиджаке все карманы – и как провалилась. Так с пустыми руками и вернулся.
– Знаете, – говорю, – я ее забыл дома…
– Все ясно, – заключает товарищ Хохлов, тот, что старший врач, и протягивает мне медицинскую карту.
Хирург в ней написал: «Компенсированный подвывих правой внутренней лодыжки после перелома в 1973 году».
А справку я в тот день нашел только к вечеру. Она и на самом деле провалилась – за подкладку. (В 36-м году в этом пиджаке папа сражался в Барселоне. Вместе с товарищем Малиновским. Правда, товарищ Малиновский тогда еще даже не был генералом. А к свадьбе мне пиджак перелицевали. Так что пора уже сочинять песню.) И сразу после комиссии поехал в институт – а вдруг дадут дубликат. Но вахтерша меня даже не пустила.
– Никаких, говорит, Гусевых не знаю. (Оказывается, его фамилия не Гусев, а Жуков.)
А во вторник в «Медицинской комиссии» почему-то с утра было пусто. Несмотря на приемный день. Все куда-то уехали. Может, на картошку? Хотя какая картошка в апреле?
Прихожу в среду: похоже, принимает. Дождался и вхожу. Вид у товарища Хохлова мне показался неважный. Какой-то потрепанный. Как будто с приличной балды. Но это мне, наверно, померещилось.
Просто ветерану по ночам тревожно. Одолела бессонница.
– Вот, нашел, – говорю и показываю ему справку. – Не Гусев, а Жуков…
– Что еще там за Жуков… – товарищ Хохлов сразу не в состоянии врубиться, – ты почему не на сборах?..
Я говорю:
– Профессор, вот смотрите…
Товарищ Хохлов вынимает из футляра очки и читает. Сейчас он все поймет. Скажет, ну, раз профессор, тогда другое дело.
Товарищ Хохлов морщится и говорит:
– Справка уже устарела. Надо делать рентген снова.
Потом вытаскивает авторучку и на бланке со штампом военкомата пишет:
«Главному врачу 9-й поликлиники.
Прошу дать описание рентгенограммы правой нижней конечности офицеру запаса Михайлову Анатолию Григорьевичу. Призывается на сборы. (Врач хирург в РВК отсутствует – болен.)
Ст. врач РВК Хохлов».Но ведь я же в тот день на хирурга наткнулся. И с ним даже поздоровался. Он меня, правда, не узнал. Тоже, наверно, с «картошки». И потом почему, спрашиваю, в 9-ю поликлинику, когда можно в институт. Но товарищ Хохлов решил, что институт все-таки тревожить не стоит.
– Идите, идите, – говорит, – в поликлинике тоже специалисты.
И вот что удивительно: я был у товарища Хохлова 26-го, а на бланке стоит 25-е. Что бы это могло означать?
В поликлинике я попросил рентген на руки, но мне его не дали. Сказали, что не положено.
Я спросил:
– Зачем же тогда делать, если даже нельзя посмотреть?
Главврач нахмурился:
– Вы получили описание рентгенограммы, что вы еще хотите?
На другой стороне бланка со штампом военкомата было написано: «на рентгенограмме правого голеностопного сустава в двух проекциях определился старый перелом внутренней лодыжки б./берц. кости».
И подпись хирурга.
Я поинтересовался:
– А что значит старый?
Главврач строго на меня посмотрел и ничего не ответил. Спрашивать дальше было бесполезно.
Может, сходить в платную и сделать рентген там? И пускай скажут правду. Но в четверг уже надо было идти к товарищу Хохлову. И потом в платной тоже просто так не сделают. Нужно сначала к хирургу. Тоже к платному. А к хирургу запись за полгода.
В четверг товарищ Хохлов прочитал описание рентгенограммы и удовлетворенно подытожил:
– Все в порядке. Можешь танцевать.
Я насупился:
– Так все-таки у меня перелом или подвывих? Непонятно.
Товарищ Хохлов улыбнулся:
– Я же сказал, можешь танцевать. – Потом немного подумал и улыбнулся еще шире. – У меня в детстве была скарлатина… – и, очень довольный своей шуткой, радостно захохотал.
И тогда я решил снова сходить в институт. Уже со справкой. И мне там снова сделали рентген. А сегодня будет результат.
Сегодня уже пятница, и передо мной все три диагноза. Теперь их можно сравнить.
В справке, которую мне дал еще в 74-м профессор Жуков, НЕСРОСШИЙСЯ перелом. В справке из поликлиники перелом уже СТАРЫЙ. А в медицинской карте военкомата уже не перелом, а ПОДВЫВИХ. Похоже, скоро мне, действительно, придется танцевать.
2На этот раз вахтерша даже не обращает на меня внимания. А той, что дежурила в понедельник, что-то не видать. Вчера хоть потребовала справку. А сегодня вообще не смотрит. Жалко все-таки, что нету самой первой, той. А то бы я ей показал.
Я сворачиваю шарф и нащупываю вешалку у плаща. Оказывается, оборвалась. И теперь торчит. Надо было тоже пришить. Или хотя бы отрезать. Гардеробщица откладывает спицы. Она недовольна. В коридорах как-то пустынно. После поликлиники.
