Татьяна Соломатина - Мало ли что говорят
Валера с Соней прошли в холл, и буквально через две минуты навстречу вышел малорослый худенький мальчуган, при ближайшем рассмотрении оказавшийся мужчиной в возрасте около сорока.
Валера представил их друг другу. Володя – бывший соотечественник, в настоящее время возглавляющий группу гарвардских учёных, занимающихся генетическими исследованиями взаимодействия иммунной системы с вирусом иммунодефицита человека.
* * *Всю свою предыдущую жизнь Володя провёл в Одессе, никуда дальше Привоза не выезжая. Мальчуганом он был тихим и незаметным. Незаметно окончил школу с золотой медалью. Незаметно поступил в медицинский институт, откуда спустя шесть лет тихо вышел с красным дипломом. И так же незаметно остался на кафедре микробиологии и вирусологии. Ещё незаметнее зачем-то заочно окончил биофак. Сам не заметил, как выучил английский язык, исключительно для того, чтобы иметь возможность читать научные журналы. Тихо защитил кандидатскую диссертацию – и ушёл с кафедры при медицинском вузе в научно-исследовательский институт вирусологии на Пересыпи. Там было спокойнее, не было студентов, отвлекающих от любимых бактерий, вирусов и грибов, но имелось больше возможностей для занятий «чистой наукой». Как-то совсем уж незаметно для «широкой медицинской общественности» любимой Родины прошёл ряд Володиных статей с целой кипой революционных наблюдений в чём-то очень микробиологическом. И как-то одним неприметным осенним вечером Володю пригласили… на партийное собрание с повесткой дня: «Как это мы не заметили, как незаметный Вова Родину незаметно продал?!»
А дело было вот в чём. В институт вирусологии пришло письмо прямо из Гарвардского университета, где в очень вежливой форме заокеанские коллеги выражали своё восхищение всему коллективу вообще и конкретно Володе и приглашали этого конкретного Володю немедленно приехать, чтобы поделиться, слиться в совместном сотрудничестве на благо всего мира и т. д. и т. п. Странно, что письмо вообще дошло. Впрочем, времена были тёплые – горбачёвские. Американская девочка Саманта побывала в «Артеке», а соотечественники боролись с алкоголизмом, посему, поглощённые мыслями о том, где бы заблаговременно и в больших количествах затариться, письмишко-то «империалистическое» и проморгали. Времена-то теплели, но у «руля» одесского института вирусологии стояли люди, помнящие не только «бровастого» старца с артикуляционными проблемами, не только потешного крестьянина-карапуза, размахивавшего обувкой, но и кого покруче. Поэтому, на всякий случай, испугались – и Володю из института «попросили», чтобы «чего не вышло». И Вова ушёл так же незаметно, как и пришёл.
Но Володя в своё время не забыл тихонько, без кукол и ленточек на капоте «Победы», жениться на очень громкой и деятельной высокой девочке – самой красивой на курсе. Володина очень заметная жена, узнав о письме с приглашением, развернула такую заметную для ОВИРов и международной научной общественности эпистолярную деятельность, что спустя полгода вместе с мужем оказалась в городе Бостоне, штат Массачусетс, США. Где Володя незаметно приступил к работе в лаборатории Медицинской школы Гарварда. А ещё через год даже не заметил, как эту самую лабораторию возглавил.
В настоящее время тематикой работы Володиной команды была, если не вдаваться в подробности, полимеразная цепная реакция. Все аспекты ПЦР в деле «борьбы со СПИДом», включая общую диагностику, выяснение видов и типов вируса, критерии эффективности лечения и прочие, не поддающиеся осмыслению даже подготовленным человеком узкоспециальные вопросы.
С Валерой они познакомились давно на каком-то сборище русскоговорящей общины Бостона и подружились семьями. Сферы их профессиональных интересов не пересекались вовсе, но они нашли общий язык. Впрочем, Валеру в первую очередь радовало то, что Алла спускается вниз, если Володя в гостях. Вирусолог был таким же клиническим интровертом, как и она, но с более «рабочей» вербальной функцией.
Говорил он действительно достаточно. Монотонно и тихо, но внятно и ясно. К тому же – интересно. Соня немало слушала лекций о методе ПЦР и до этой встречи, но никогда «курс» не был изложен так доходчиво и остроумно.
Полимеразная цепная реакция была открыта не так давно. Открыл её некий Кэрри Мюллис в 1983 году. Сам Мюллис написал, что озарило его как раз в тот момент, когда он размеренно рулил ночью по пустынному шоссе. С подружкой. Где-то там они остановились – чем они занимались, Кэрри не уточняет, но догадаться, пожалуй, нетрудно. Подружка попалась требовательная. Простые парни в такие моменты думают о сталеварах или ещё о чём – трудном и неприятном – о работе, к примеру. Вот Мюллис и подумал о работе! А его тут – ба-бах! – как чемоданом по голове – ПЦР! Так что времена озарений во сне прошли. И чемоданы клеить не надо[39]. А что уж делали Уотсон с Криком в своей лаборатории, когда ДНК[40] открыли, – и подумать страшно! Теперь всё проще – сел ночью с подружкой в автомобиль, вырулил на шоссе попустыннее – и Нобелевская премия в кармане!
Итак, полимеразная цепная реакция – это такая сложная реакция, приводящая к экспоненциальному увеличению числа клонируемых участков молекулы ДНК. Нифига не ясно? Ну, ладно. Попробуем проще. «Пятый элемент» все смотрели? Из куска перчатки – точнее, оставшегося в перчатке фрагмента биологической ткани – быстро-быстро «делают» Милу Йовович. Это – ПЦР. А ещё именно с помощью этой реакции можно определить – от вас ли ребёнок, о котором радостно заявила пять минут назад текущая дама сердца, если вы, конечно, полный жлоб, интересующийся подобной несусветной ерундой.
Но в нашей истории главное применение ПЦР сводилось к её использованию в области диагностики инфекционных заболеваний. Хотя и в области наследственных болезней полимеразная цепная открывает воистину фантастические возможности.
Володино сердце было отдано вирусологии, а в настоящее время его интересовал исключительно и только вирус иммунодефицита человека.
Сам вирус был лабораторно зафиксирован примерно тогда же, когда был придуман метод ПЦР. Володя, как и Соня, не любил и не употреблял слово «открыт», поскольку всё, что мы «открываем», существовало и до наших знаний об этом. Мы можем лишь обнаружить, приклеить ярлык с названием и, поставив на полку, занести в реестр. В начале восьмидесятых годов прошлого столетия, примерно в одно и то же время, французы в институте Луи Пастера и американцы в CDC-Центре выделили наконец возбудитель странного заболевания, поражавшего молодых людей прежде исконно старческой саркомой Капоши[41]. Им оказался вирус, содержащий в своей структуре РНК[42]. Попадая в человеческий организм, он при помощи специального фермента – обратной транскриптазы – «раскручивает» спираль ДНК в клетке и из образовавшихся «прядей» синтезирует новую спираль на матрице предыдущей. Если совсем уж упрощённо – это как заплести одну косу на двоих девочек. Или взяться за руки, сплетя пальцы.
Своё «триумфальное шествие» вирус начал как раз на американском континенте – в среде гомосексуалистов Сан-Франциско, в середине восьмидесятых годов прошлого столетия. В великой демократии без перегибов тоже не обошлось. Вначале мужчин нетрадиционной сексуальной ориентации объявили изгоями, затем сделали чуть ли не национальными героями. Истиной, естественно, не пахло в обоих случаях. ВИЧ достаточно быстро проник в гетеросексуальную среду. Вначале к так называемым «маргиналам», а затем – и в социально адаптированные слои населения.
В Восточной Европе – в том числе в России и на обширных постсоветских пространствах – изначально превалировали внутривенный и гетеросексуальный пути передачи вируса иммунодефицита. Но в наших странах, в отличие от Штатов, цивилизованные современные методы диагностики не были широко распространены – реакция ПЦР не применялась, а наличие инфекции выяснялось по обнаружению антител в крови, которые появляются, в лучшем случае, – спустя месяца три. В худшем – спустя годы. Потому вирусу было легко и привольно на просторах стран СНГ, и он достаточно быстро, увы, распространился в популяцию. Соня даже порой грустно шутила с коллегами – узким кругом людей, предполагающих масштабы проблемы, что, мол, «от сумы, тюрьмы и ВИЧ-инфекции» никто не застрахован.
В субсахариальной Африке, явившейся в своё время «первоисточником» вируса, к концу ХХ столетия трагедия ВИЧ/СПИДа стала национальной, и Соединённые Штаты, глубоко вздохнув, начали ей помогать. И деньгами, и медикаментами. И не только Африке, но и странам Восточной Европы, в том числе – России и Украине.
«Чёрный континент» стал полигоном научных исследований «чумы ХХ века». И денег, надо признать, международные фонды вложили туда немало. Может, где кому по дороге к рукам и прилипло, однако не столько, сколько «засалилось» на пальцах чиновников у нас. Но работа пошла. Пандемия ВИЧ существует, и на это не стоит закрывать глаза. Но и впадать в панику не следует. «Мы не ищем виновных – мы решаем проблему!» – можно было смело вешать в лаборатории Harvard Medical School, где трудился Сонин новый знакомый, тихий незаметный одессит, гражданин США, житель города Бостона, штат Массачусетс, – Володя.
