Виктор Пелевин - Смотритель. Книга 2. Железная бездна
Через несколько секунд мы оказались на полу кабины. И успели привести себя в порядок всего за минуту до того, как открылась дверь. К этому времени я совсем перестал бояться, что я призрак.
Нас встречал архат Адонис с двумя монахами в синих рясах – они стояли на траве, жмурясь от бившего в глаза солнца.
Как только мы вышли, монахи расстелили перед нами покрывало, расшитое пестрыми цветам и птицами, и мы с Юкой совершили положенное простирание.
– Ваше Безличество! – сказал Адонис, когда мы поднялись. – Если не возражаете, мы просим перенести ритуал торжественной встречи на завтрашнее утро. Счастливые монахи построятся на плацу и смогут приветствовать своего Смотрителя подобающим образом…
Я догадался, на что он намекает.
– Почтенный архат, я запрещаю устраивать построения и ритуалы. Я здесь частным образом, со своею спутницей. Не следует смешивать личные дела с государственными. И называйте меня на «ты» – ваш возраст дает на это право.
– Как угодно, – ответил Адонис и улыбнулся. – Тебе, должно быть, не терпится взглянуть на карету?
Юка засмеялась. Я не выдержал и тоже засмеялся – правда, не так звонко. Адонис взял Юку под руку и повел нас к зданию.
Я ожидал от Железной Бездны мрачного величия – черных башен, вмурованных в стены черепов, флейтистов, выдувающих фуги Баха на берцовых костях… Но когда мы увидели главный монастырский корпус, я был изрядно удивлен.
Больше всего Ветхая Обсерватория походила на сельскохозяйственный фаланстер, каких много на юге. Это было утопающее в зелени огромное здание с помпезно-монументальной центральной частью – и двумя длинными крыльями попроще. От них отходило множество уже совсем скромных несимметричных пристроек.
Такой тип фаланстера называют «птицей» (архитекторы уверяют, что сверху он похож на взлетающую гаруду).
Мальчики-служки носили кипы мелко исписанной сиреневой бумаги между центральным зданием и крыльями. Адонис объяснил, что в крыльях располагались залы для созерцания, а в центральной части – архив, библиотека и мастерские шив.
Мы прошли сквозь библиотеку. Я думал о том, как хорошо, должно быть, сидеть в прохладных и чуть пахнущих масляной краской кельях, листая сиреневые страницы. Если, конечно, на них не будет изображено или написано что-то, от чего кожа станет зеленой, а из носа хлынет кровь.
Мы прошли по длинному полутемному коридору, несколько раз повернули – и мне стало тревожно: то ли вспомнилось, то ли почудилось, что меня уже вели когда-то здесь под руки, а я все никак не мог проснуться…
– Вот, – сказал Адонис, открывая низкую железную дверь и щелкая выключателем. – Прошу.
Мы вошли в большую прохладную комнату со сводчатым потолком. Она была освещена холодными белыми лампами – и мне показалось, что их безжалостный свет я помню тоже. Но все остальное я совершенно точно видел впервые.
– Здравствуйте, почтенная свекровь, – сказала Юка и сделала придворный поклон.
В центре комнаты стояла большая самодвижущаяся карета – самого заурядного вида и не новая. От обычной рейсовой кареты она отличалась только тем, что у нее не было колес – ее оси покоились на четырех мощных пружинах, вмурованных в бетонный пол.
От кареты отходили четыре массивные грубые ручки, делавшие ее похожей на тачку. За каждую из них держался неподвижный голем-тяжеловес (глаза големов были закрыты, а лбы – опечатаны бумажными наклейками с размашистой красной подписью). Выглядели они так, словно собирались куда-то нести карету, но я догадался, что их задача – ее раскачивать (как здорово у них выходит, я еще помнил).
Со стен на карету глядели два огромных человеческих лица. Сперва я подумал, что обе фрески изображают одного и того же человека, и человек этот – Павел, строго глядящий на карету спереди и сзади. Но по ряду мелких черт мне стало ясно: одно из лиц – это Киж. Я хорошо помнил его идиосинкратические гримаски, пойманные на рисунках Павла.
Карета как бы ехала от Кижа к Павлу, и это, вероятно, было сознательно заложенным символом.
В углах комнаты стояли раскрашенные деревянные Ангелы – незамысловатые фигуры из тех, что так трогают сердце в провинциальных храмах. Их лица, однако, были вырезаны с величайшим тщанием – и окрашены так искусно, что казались живыми.
Я увидел только трех Ангелов – Огня, Воздуха и Земли. Последний угол был пуст. А потом я заметил Ангела Воды – он стоял на подставке возле окна кареты.
По моему телу прошла волна дрожи.
Это был тот самый фельдъегерь в красной камилавке, что велел мне поспешить с покаянием по пути в Михайловский замок. Теперь его глаза были закрыты, а лицо улыбалось.
– Как это происходит? – спросил я. – Они все оживают?
– Да, – сказал Адонис. – Големы оживают, и Ангелы сходят в свои фигуры. В это время людям нельзя здесь находиться. Когда делают нового Смотрителя, напряжение Флюида бывает таким, что здание дрожит. Никто не может заниматься делом. К счастью, такое происходит не слишком часто… Нам пора идти. Здесь нельзя долго оставаться.
Лишь когда мы вышли из комнаты, я в полной мере осознал, что минуту назад видел место своего рождения.
– Но почему именно карета? – спросил я.
– Удобно для массового производства. У Смотрителя не возникает вопроса, откуда он взялся, – он едет в карете и вспоминает свою жизнь. Никколо Третий выходил отсюда на моей памяти не меньше дюжины раз. Его, конечно, не возили на встречу со Смотрителем, как тебя, – просто объясняли, что он опять был убит. Решение обновить личность Смотрителя оказалось верным – тебя придумали, когда Никколо был еще жив. А после твоего великого подвига Идиллиуму, возможно, больше не потребуются штампованные Смотрители… Ха-ха… Успокойся, Алекс, и не бери в голову. Ты ничем не отличаешься от человека, вылезшего из утробы. Иначе тебя невозможно было бы создать – ты должен понимать это сам.
– Отличается, – сказала Юка. – Он нелюбопытный.
Я только посмеивался: не говорить ей в ответ того главного, что я мог, было невыразимо приятно. Юка чувствовала в моей кротости подвох и глядела на меня с подозрением.
Выйдя на воздух, мы прогулялись по территории монастыря. Адонис показал нам еще одну достопримечательность Железной Бездны – флигель Франклина.
Мы поклонились стоящему у входа Поющему Бену и вошли в зал, где стоял странный и сложный агрегат. Вверху был стеклянный ящик с раскрашенной гипсовой головой Франклина. Ее украшал парик – и большие черные наушники. Внизу мигали разноцветными огнями несколько громоздких приборов. За всем следили два монаха.
– Это ветхая технология, – сказал Адонис. – Но только наполовину. Здесь Бен отбирает свои песни.
– Как он это делает?
– Никто не знает, – ответил Адонис. – Парик сделан из его волос – их долгие годы собирал личный парикмахер… Мы не утверждаем этого наверняка по причинам теологического характера, но есть очень высокая вероятность, что это так. Бен слушает ветхую музыку круглые сутки. Мы знаем это, потому что через гипсовую голову и соединенную с ней гадательную машину – вон тот серый ящик внизу – проходит спонтанно возникающий поток Флюида. Когда машина выбрасывает зеленый шар, мы отбираем игравшую в наушниках песню для трансляции.
– И что, – спросил я, – это дает результат?
– Конечно, – сказал Адонис. – Наши специалисты при всем желании не смогли бы фильтровать материал лучше… Поэтому я и говорю, что Бен отбирает свои песни сам. Он действительно живет в музыке, как рыба в реке.
Келья самого Адониса оказалась отдельно стоящим домиком с несколькими комнатами. В самой большой из них было устроено что-то среднее между гостиной и лабораторией – здесь стоял большой стол с чайными принадлежностями, а остальную часть комнаты скрывал оранжевый занавес.
Я увидел в его щели верстак и стеллажи с разной технической премудростью: пронумерованные полки, свисающие провода… Но подглядывать слишком долго было стыдно.
Перед тем как мы сели пить чай, я попросил принести наши подарки – и передал Адонису трофей, найденный в вещах Галилео.
Это был ящичек с откидывающимся экраном, похожий на вычислитель – но вместо клавиатуры у него была крышка, скрывавшая радужно блестящий диск с надписью Interstellar. Отдельно было найдено еще несколько подобных дисков в прозрачных футлярах, все с загадочными и странными названиями, связанными или со звездами, или с космосом: Moon, Star Trek, Planet of the Apes.
– Ветхая технология, – сказал я важно. – Надеюсь, ее изучение принесет пользу Идиллиуму. Может быть, это служит для межзвездных путешествий в тонком теле?
Адонис изучал находку не больше минуты. Она явно не вызвала в нем большого интереса.
