Каринэ Фолиянц - Серафима прекрасная
Сима уснула. Виктор задремал возле нее. Мария Ивановна тихонько вошла, тронула его за плечо:
– Иди, Ванька тебя зовет, не хочет без тебя спать! Иди, я побуду с ней.
Витя ушел. Сима открыла глаза.
– Ох и врезала б я тебе, Серафима! Ох и врезала б от души! – не выдержала учительница. – Что ж ты творишь! При живом ребенке? Да ты ли это?
– Не могла больше терпеть. Дура.
– А плакать не смей! Слезами горю не поможешь. Себя вини, никого другого. Сама его в объятия Иркины кинула! Сама разрешила встречаться, что теперь слезы крокодильи льешь, а? Думаешь, я не знала? Знала, Сима, знала, да молчала!
– Думала, так лучше будет. Думала, сам разберется, как повзрослеет!
– Да повзрослел он уже. И понял все, так мне кажется…
Сима хотела подняться.
– И не вздумай вставать! Телеграмма тебе от Полины из Москвы.
– Что?
– Что! Лошади твои едут.
– Вот спасибо! Вот радость-то! – Глаза ее потеплели.
– Не было у бабы хлопот – купила порося. А потянешь-то это? Коней растить – дело нелегкое.
– Потяну! Все потяну! Только б с Иркой решить.
Две лошади – превосходный жеребец и кобылка – гуляют на Симином дворе. Любуются ими все: Сима с Витей, Мария Ивановна с мужем, Ванечка.
Ванечка носится за лошадками, видно, что они ему нравятся… Сима подсаживает сына верхом без седла.
– Страшно, мам.
– Я тут, рядом. И папа рядом. Не бойся, сынок! Лошадки объезженные! Ну!
Лошадь с маленьким всадником медленно движется. И все смотрят на них. Ванька счастливо смеется. Витя улыбается…
Смотрит на них Сима. И понимает, какая же она была дура! Что же она вчера натворила! Симе стало стыдно за свою слабость. Она нужна сыну! Да и Виктор смотрит на нее сегодня так ласково…
У Серафимы сжалось сердце – а может, это и есть оно, счастье-то? Ванька с ней, друзья ее… Да и муж ее не предал!
…Ира собирала чемодан, а мать причитала над ней:
– Куда ж ты бежишь сломя голову? Куда как кипятком ошпаренная? Кто тебя ждет? Нужна кому?
– Замолчи, не твое дело! Иди вон возись со своим алкашом. Мои проблемы – мне и решать, – отрезала Ирка.
– Да стой ты! – Мать не давала ей выйти из комнаты. – Куда попрешься одна, беременная? Стой!
– И не подумаю! И до станции не провожай, сама доберусь, – вырвалась Ира.
Раздался стук в дверь. Обе женщины вздрогнули. В дом вошла Сима.
– А тебе что здесь надо? Пришла Ирке моей морду бить? Не позволю! – закричала мать.
Сима ответила спокойно:
– Никого я бить не буду, тетя Вера. Мне только поговорить с ней!
– Мне с тобой говорить не о чем! Я ребенка жду от твоего Виктора, так и знай, – сразу заявила Ира. – Мам, ты выйди, мы сами поговорим!
Вера испуганно вышла из комнаты…
– Я знаю, – Сима села на стул, – потому-то пришла поговорить с тобой.
– О чем? Все равно Витька моим будет – рано или поздно! – завизжала Ира.
– Нет, змея. Ошиблась ты. Кончилась твоя власть. Не будет. И ездить к тебе не будет, если в город вернешься. – Сима улыбнулась.
– Что?
– Роди ребенка. Мы его возьмем. Витькина кровь – любить буду как своего. Человеком воспитаем! – вдруг сказала гостья.
– Еще чего тебе!
– Ты ж растить его не будешь! Ты ж с ребенком возиться не станешь! Не нужен тебе ребенок! Не для того ты создана. А Виктор к тебе никогда не вернется – знай! – заявила Сима гордо.
– Это он тебе сказал? Или сама выдумала?
– Я на придумки слаба. Правда это. Хотели вот машину ему купить. Хотели завод большой конный строить. Все деньги тебе отдаем. – Сима достала увесистую пачку денег, обернутую газеткой. – Забирай все!
У Иры хищно сверкнули глаза.
– Дешево откупаетесь! Я аборт в городе сделаю, поняла?
– Не губи жизнь, человек ведь. Роди и отдай нам. Хочешь, денег еще добавлю? – Сима встала перед ней на колени. – Отдай ребеночка!
– Глаза твои бесстыжие! Ты у меня жениха увела! Ты все испортила. Счастье наше разбила. А теперь что удумала – ребенка у меня отнять? – От негодования Ирка вся тряслась.
– Да ты и так его отдашь, никуда не денешься. Я, Ира, долго про тебя думала. Ночами не спала. Покаяться хотела. А вот время прошло и поняла: а не в чем каяться. Нет на мне вины. Не любила ты Витю по-настоящему. И не любишь. Ты в любви удовольствие ищешь и выгоду. И только!
– А ты? Ты-то сама? – заорала Ирка.
– А я ничего не ищу в ней, – вздохнула Серафима. – Вот настигла любовь меня много лет назад, мучает, покоя, сна не дает. Работать заставляет. Прощать. Чаще страдать, чем от счастья скакать на одной ножке… Но и за то спасибо. Вот есть у меня Витька – пить бросил, работает, веришь ли: книги стал читать. Есть Ванька – операцию перенес, живет как всякий другой ребенок. Вот мое счастье. А что дом у меня свой, так этими руками заработан. Молчишь, думаешь, легко? Каждому чиновнику – взятку, перед каждым начальником шапку сними. Ложусь в три, встаю в шесть. Вот оно как добывается счастье мое…
– Что пришла, жизни учить? Давай проваливай! – зло засмеялась хозяйка.
– Учиться ты никогда не любила, я знаю.
Сима подошла к Ире:
– Не губи себя и ребенка. Ты ж его в лучшем случае матери подкинешь, в худшем – в детдом. Отдай нам, пусть при отце будет.
– Ага, чтоб ему со спокойной совестью жилось? Во, видала! – Ира свернула кукиш прямо перед Симиным лицом. – Никогда, поняла, никогда!
Как кричала когда-то в родильном отделении Сима, теперь кричала от боли Ира, вся покрытая испариной.
Врач Морозов, суровый мужик, принимавший Ванечку у Симы, вышел из родильного отделения в коридор.
– Родственники? – спросил он у Зориных.
– Как она? – с беспокойством спросила Серафима.
– Вы домой идите. Муж пусть остается.
– Это мой муж, – тихо ответила Сима, кивнув на Витю.
– Я думал, что это отец ребенка.
– Да, это мой муж, он отец ребенка. Останемся мы вместе.
– Расклад, прямо скажем, необычный, – хмыкнул Морозов. – Только в нашем деле ничего он не меняет. Роды трудные. Да и она – не девочка. Сделаю все, что смогу.
– Пожалуйста, чтобы с ребенком было все в порядке! И… и чтобы она жива! – молила Сима, хватая его за рукав белого халата. – Доктор, вы ж все можете!
Сима и Мария Ивановна готовили еду на кухне, Ваня рядышком с ними учил уроки.
– Серафима, а ты уверена, что так надо? Сможешь ли ты Иркино чадо любить, как Ваньку? – спросила Мария Ивановна.
– Да. И хватит об этом. Сами знаете, не та мать, что родила, а та, что воспитала!
– Поговорка поговоркой, а жизнь-то сложнее поговорок.
– А я про сложности стараюсь не думать. Иначе совсем будет страшно и без просвета. А я не хочу так, Марь Иванна. Я хочу, чтоб всегда просвет был и он будет, – сказала Сима.
– Мам, можно я к лошадкам пойду? – спросил Ванечка.
– Можно, сынок. Поглядеть на них погляди. А под ногами не путайся. Договорились?
– Ага!
Мальчик убежал.
Сима сосредоточенно крошила овощи в большую кастрюлю.
– Помню, как в детдоме сидела у окна, а дождь шел страшный, беспросветный. И так на душе тяжко – меня тогда только привезли, ни друзей, ни близких. Струи дождя лупят со всех сторон по земле. Небо обложено облаками черными… А тут вдруг сквозь пелену воды с неба солнце – возьми да и выгляни… Сначала одним лучиком, потом десятью… И дождь страшным быть перестал. И жить снова захотелось. Потому как вся жизнь – это вот такое солнце, что сквозь ливень пробивается.
– Хорошо ты говоришь, Сима, – вздохнула Мария Ивановна, – красиво и правильно…
Она обняла Симу.
– Ой, Виктор, вон идет! – вздрогнула Сима.
Зашкварчали в тишине овощи в кастрюле, что поджаривала для борща хозяйка. Витя зашел, шапку снял. Сима и учительница уставились на него.
– Дочка! – произнес Витя не то радостно, не то растерянно.
Сима заплакала, кинулась к нему.
– Дочка у нас, Сима!
Они обнялись. Мария Ивановна отвернулась.
– А она, как она? Ира-то как? – не выдержала Серафима.
– Жива. Кесарево сделали, но жива. Морозов говорит, ничего страшного.
– Ну и слава богу! Ваня! Ванечка! – закричала Сима в окно. – Иди скорей, сынок, иди, у тебя сестричка родилась! Ну, беги же быстрее!
Ваня побежал к дому.
Сима обняла мужа.
– Валечкой назовем. Верно ведь? В честь мамы твоей.
Витя благодарно прижал к себе Симу. Ванька во дворе остановился и увидел в окне счастливых обнявшихся родителей.
– Эй! А чего это вы плачете?
– От радости, сынок, от радости!
Ира открыла дверь своим ключом. Вошла в квартиру, точно в чужой дом. Медленно, осторожно прошла в комнату, озираясь по сторонам. Бросила сумку, провела рукой по поверхности стола – вся рука в пыли. Ира стряхнула пыль с руки, подошла к зеркалу. Она сильно похудела и осунулась, под глазами залегли круги. Усмехнувшись своему отражению, она сказала печально:
– А все равно красивая! Красивая!
Ира достала из шкафа бутылку коньяку и запыленный бокал. Бокал протерла платочком, до краев коньяку налила. Снова подошла к зеркалу. Чокнулась со своим изображением.
