Владислав Князев - Русская комедия (сборник)
Теперь бы… да кабы… Но поздно.
– Ну что, друзья? – развел руками флагманский столик. – Наше время вышло.
– До лучших времен, – печально подхватил зал, отвешивая унылый поклон в сторону источника истины и его служителя.
На глазах Ю. Ц. Подстаканникова были слезы.
Вот уже широкопятый достал увесистую авторучку, чтобы провести перепись баранов, дабы ни один не пропал по дороге. Вот уже он нажал клавишу карманного калькулятора, чтобы посчитать, на сколько процентов увеличится поголовье НУДного стада. Вот уже входная дверь завела мелодию популярной песенки «Остались от козлика рожки да ножки». Как вдруг…
Вы уже догадываетесь, что произошло дальше. Раздался такой грохот, будто сам Зевс метнул свои молнии точно в «Утес». Это из подсобки диким соколом, точнее, щукой вылетел многопудовый мешок, точнее – наш врио и опять умудрился-таки долбануться о дубовую диванную ножку. Когда он поднялся и попытался принять вид монумента, на лбу его по доброй традиции горел свежезажженный фонарь.
– Мне стыдно за вас, мои сотоварищи! – сурово объявил якобы монумент. – Вы опять забыли, что на вас, затаив дыхание, с верой и надеждой смотрит все благородное человечество.
Действительно: весь мир смотрит на нас, а мы, такие-сякие, любуемся передней фарой нашего локомотива-лидера. Стыдно, конечно, но… хороша фара! Вполне могла бы освещать пирушку разбойных волжских атаманов, хотя они в этом и не нуждались, ибо любили гулять по-черному. Ах, какая фара!
А врио, прочитав нам нотацию, уже обращался к Краснощекову.
– О достойный и благородный сын славной Пемзенщины! – вещал он так патетично, будто озвучивал фильм, который выдвигали на Государственную премию. – Мне как никому понятны те благие порывы, которые движут вами.
Вот это загнул! В головастой гидре заНУДства, в толстопятом душителе колдыбанской мысли узреть благие порывы. Да, на такое способен только наш умник в болотных сапогах. Интересно, куда же он дальше зарулит.
– Я сразу распознал, кто вы такой, – продолжал умничать наш супер. – Вы – чуткая, отзывчивая, сострадательная душа.
Каков поворот. Ну-ну.
– Уж я-то знаю, в чем высшее благо чуткой и сострадательной души. Вы жаждете того, о чем мечтали все народы во все времена. Чтобы все были равны. Чтобы наша эпоха стала для внуков и правнуков образцом равенства.
Агент столичных ЗЛИ-КОЗЛИ судорожно глотнул воздух, как рыба на берегу или как аквалангист на дне. Нырять на такие глубины философской мысли ему до сих пор явно не приходилось…
– Но понапрасну мечется и не знает угомону сострадательная душа, – продолжал распинаться вития с багром. – Ложные истины овладели ею и ведут не туда. Дескать, люди делятся на белых и серых. Не хочешь быть серостью, не хочешь затеряться на задворках жизни? Тогда отталкивай себе подобных, пробивайся поближе к тем, кого именуют светлостями. Пристраивайся им в затылок и поспешай за ними вслед… Куда? Так называемые «звезды» нынче пусты и ничтожны. Они мерцают над пропастью бесславия и забвения.
Башка у гидры определенно закружилась и поплыла, глаза остекленели и потеряли осмысленное выражение. Погоди! Сейчас будет новый поворот, еще покруче.
– О жестокое безвременье! – простонал вития, гремя своей прорезиненной плащ-палаткой. – С помощью своей пособницы безыдейщины ты сделало серыми и заурядными всех. Серость и заурядность – вот клеймо нашей эпохи!
Болотные сапоги вдохновенно захлюпали, чувствуя, что сейчас их носитель превратится в монумент.
– Достойный сын Пемзенщины! – возгласил колдыбанский обличитель безвременья. – Сейчас вы услышите нечто такое, что враз перевернет вашу жизнь. Знайте же: вам достаточно стать моим верным единомышленником и союзником. И буквально в ту же минуту вы станете глашатаем истинного равенства.
Эти слова произвели на Краснощекова необыкновенное впечатление. Наверное, он уже почувствовал себя белым, во всяком случае, начал белеть с лица.
– П-п-простите, – вдруг стал заикаться колорадский жук НУДной нивы. – Но вы-то, собственно, кто та-та-кой?
Вопрос на засыпку. «Кто такой?» – и любой смертный, считай, в яме. И засыпан сырой землей. Без лопаты, без оркестра, без цветов. Любой смертный, но… не наш сокол-пузан. Не упал он замертво перед змеями. И перед гидрой тоже не умрет. Сами понимаете, не умрет от скромности.
– Разрешите представиться, – с тихим достоинством великого человека молвил пузан. – Народный герой Самарской Луки – благородный и бесстрашный Лука Самарыч. Без пяти минут легендарный.
Багор слегка поклонился широкопятой заурядности в свиных чувяках и нутриевой шапке.
– А это, – жест в нашу сторону, – мои соратники, сотоварищи, собратья. Еще вчера они, как и вы, достойный сын Пемзенщины, как и ваши достойные научные друзья, как и наш достойный колдыбанский мэр, тоже были никем, равнялись абсолютному нулю. Но сегодня они преодолели свою никчемность, вырвались из плена серости и заурядности.
– Ликуйте! – приказал килька-кит толстопятой никчемности. – Перед вами – служители Особой Колдыбанской Истины, все слова – с большой буквы. Они выполняют великую историческую миссию: спасают эпоху от бесславия и забвения. А это значит, что они автоматически являются не серостью, а удальцами-героями. Без пяти минут легендарными.
Выдал без запинки (в смысле выдал нас), ну и, сами понимаете, застыл, как монумент.
Далее послушаем сначала героическую колдыбанскую былину.
* * *– Ах ты, мужичище-жлобище! – вскричал гидродракон, уже не прячась в образе м. н. н. с. Краснощекова. – Героя из себя корчить вздумал? На утес, што ли, всей своей оравой поплывете? Этим вы мое драконовское благородие не удивите.
– На Волге всегда есть место особому диву, – возражает Лука Самарыч и обращается к своей команде: – Что скажете, удальцы-молодцы?
– Как пить дать! – сказали удальцы.
И, не говоря лишних слов, дружно, как один отправились… Нет, не к своим челнам. Удалые деды и прадеды колдыбанцев прогремели не только тем, что в бурю и шторм плавали на неприступный утес за диковинными цветами для своих милых.
Исстари, например, славится Волга ледоходом.
Старожилы утверждают, что когда Волга-матушка пробуждается от зимней спячки, ледяной панцирь, случается, достигает десятиметровой толщины. Но могучая река как бы одним движением сбрасывает с себя зимние оковы и…
Вот уже плывут вниз по Волге громадные льдины. Каждая величиною со стадион «Лужники», а то и с Каспийское море. Глыбы громоздятся друг на друга и образуют чудовищные торосы. Если чем и отличаются они от гигантских айсбергов, то лишь тем, что находятся не в Антарктиде, а на Самарской Луке. Говорят, что с вершины самого гигантского тороса видна вся Москва, и особенно хорошо – Лобное место на Красной площади, где исстари у волжских атаманов публично конфисковывали с помощью секиры буйну голову…
Во время ледохода на Волге стоит оглушительный грохот. Эхо его долетает до Москвы, где воспринимается как гром среди ясного неба, и порождает всякие кривотолки. В том числе и политические, в результате чего в отношениях между Востоком и Западом периодически возникает напряженность. А в столичном ресторане «Москва» грохот волжского ледохода заглушает даже оркестр мощностью в тысячу децибел и становится так жутко, что официанты роняют на пол тарелки. А тарелки, между прочим, из фарфора. Да еще с позолотой. Да еще с супом из черепахи…
Волжане же тем временем толпятся на крутом берегу и, став на цыпочки и сделав ладони козырьком, подолгу смотрят на свою матушку-реку. Величественное явление наполняет их удалью. Наполняет до краев, потом переполняет и…
Волжане не могут больше устоять. Они срываются с места и бегут на лед. Смельчаки прыгают с одной льдины на другую и устремляются на самый стрежень. Туда, где их ждут неимоверные опасности.
Удальцы проваливаются в зияющие трещины, чудом выбираются на поверхность, вновь проваливаются и вновь чудом выбираются. Все это доставляет им огромную радость и неизъяснимое блаженство.
И вот смельчаки уже на середине Волги. Карабкаются на вершину самого гигантского тороса, который теперь если чем отличается от гигантского айсберга, то лишь тем, что резвятся на нем не пингвины, а волжане-колдыбанцы.
Восторг и ликование охватывают всех. Все снимают шапки и бросают их высоко вверх. Так высоко, что их видно на Рижском рынке в столице, в результате чего на меховые головные уборы сразу резко падают цены.
И грохот. Оглушительный грохот. Такой, что на Востоке думают, не начался ли уже вооруженный конфликт, а на Западе уверены, что русские уже устроили салют в честь победы…
– На ледоход! – скомандовал Лука Самарыч.
Но только вышли удальцы на берег, глядь, а стихия уже наготове. Будто кто ей заранее донес, нашпионил, насексотничал. И она озверела от ярости.
Откуда ни возьмись набежали полчища льдин, каждая величиною с Каспийское море. Огромные торосы-айсберги примчали не иначе как из Антарктиды. Во всяком случае, многие очевидцы узрели на вершинах этих громадин гуляющих пингвинов.
