Наталья Костина - Билет в одну сторону
В метро он вежливо придержал передо мной дверь, а потом безучастно смотрел через стекло, как я на платформе жду поезда. Было уже поздно, и ждать пришлось долго. Я то и дело поворачивала голову в его сторону – и, если честно, мне очень хотелось, чтобы он ушел. Но он все стоял и стоял, и поэтому, когда причалил ночной, уставший и пустой состав, я вздохнула с облегчением.
Когда я приехала домой, Макс мне позвонил. В этом не было ничего удивительного – он всегда звонил и проверял, благополучно ли я добралась. По его голосу я поняла, что он невозможно, просто мертвецки пьян. Спрашивать про гопников я, конечно, не стала.
Дневник женщины, оставшейся неизвестной– Наше правительство пенсию учредило – шесть тысяч гривен. Во как! Не какие-то бандерштатские хухры-мухры!
– Да не бреши ты как кобель на привязи! Не шесть тыщ, а только три.
– Да все равно больше, чем раньше было, в два раза!
– А чем твоя Лэнээр ее платить будет, а?
– Ох, и дурная ты баба! Ну, не пиндосскими баксами, конечно. Гривнями будут платить, сам слыхал.
– Оно бы лучше баксами, конешно! А насчет ума я тебе так скажу: сам ты дурной, как самогон на дихлофосе. Где оно, правительство твое сраное, деньги возьмет? У него чего, золотой запас есть? Или, может, пенсионный фонд? Ничего у него нету, не было и никогда не будет! А может, оно, чтоб пенсию платить, на танки посидает и банки грабить поедет? Учредить чего хошь можно: я вот в собственном дворе завтра хоть десять тыщ учрежу! Продам золотые зубы и за месяц выплачу. А дальше ни зубов не будет, ни чего ими жрать. Картошка – сбеситься можно – пятнадцать гривен кило! Молока не купишь, масла сливочного уже сто лет не видели, автобусы не ходят – бензина тоже нет! А они пенсии учреждают! Полгорода с кравчучками шатается туда-сюда пешком, а энти бегают, лентами перевязанные, как укушенные в одно место!
– Точно. Як у нас кажуть: за шматком кішки сім кілометрів пішки!
– Вы того… чего разбушевались, бабы? А ну потише! А то и сдать куда надо могу!
– Та вы уже усе посдавали! И совесть тоже!
Мы с Маруськой все же выбрались в Антрацит: не за сахаром и консервными крышками, а больше людей посмотреть да и себя показать. Поехали мы, воспользовавшись многообещающей оказией. Тот самый дальний Маруськин родственник, который передал ей гречку – троюродный брат, что ли, – вдруг оказался крупной шишкой в ополчении. Поэтому мы временно спрятали свои убеждения в карман и ради того самого «шматка кішки» согласились приехать «в гости». Приглашалась, собственно, одна Маська, ну а меня она взяла для компании и чтоб, по ее собственному признанию, было не так страшно.
Выехали мы еще засветло – потому как в три часа и у нас, и в Антраците жизнь уже замирает. Сначала мы с грехом пополам сели в автобус до Ровенек, а оттуда нас уже забрала казенная машина Маруськиного брата – страшного вида джип, простреленный местах в пяти и с прикрученной проволокой бампером. Однако сие средство передвижения быстро и с успехом протряслось по всем ухабам рокады между Ровеньками и Антрацитом и укатило, оставив нас, ошеломленных скоростью доставки и незабываемыми впечатлениями.
Сам прием по случаю дня рождения намечается вечером, а пока мы бродим по городу. Города с гулькин нос, достопримечательности нас смотреть не тянет, но деваться все равно некуда. Денег у нас практически нет, правда, я захватила с собой золотое обручальное колечко – но вынимать и показывать его кому попало просто страшно. Везде, тряся бутафорскими медалями и свалявшимися бородами, шатаются казаки атамана Козицина – большей частью пьяные и опухшие, напоминающие не то ряженых после святочной недели, не то массовку на малобюджетных съемках. Говорят, что казаки ищут каких-то «диверсантов», – куда уж тут колечко продавать!
Заворачиваем на рынок, где и наблюдаем сцену, описанную выше. Антрацитовцы, видимо, уже не стесняются в выражениях, да и казаки, тащащие все, что плохо лежит, порядком достали город. Говорят, казачий блокпост ополченцы ЛНР даже обстреляли из танков. Казачки чего-то не поделили с местным ополчением, и те, не на шутку разобидясь, подогнали тяжелую технику и показали атаману Козицину, кто тут в городе будет главный. Правда, казаки уже успели учредить и свою собственную республику – внутри республики. Одним словом, получилась матрешка в камуфляже. По этому поводу КНР, или Казачья народная, и тащит к себе уголь и металл – это в порядке, так сказать, государственном. А в личное время, которого у них навалом, казачки попросту мародерствуют. Маруськин родственник нас даже предупредил, чтобы в случае чего и на выстрел к ним не подходили. Мы уже насмотрелись на опухших существ в папахах из окон автобуса, когда они за время пути до Ровенек несколько раз перетряхивали скудный багаж едущих, неизвестно что там ища, так что даже желания познакомиться с ними поближе у нас не возникает.
– Гляди, гляди! – толкает меня Маруська в бок.
Я смотрю на прилавок – и ошалеваю. Рядками, аккуратно, разложены гранаты, с виду очень даже боевые, поблескивают патроны в ящиках, возле мордатого дядьки-продавца стоят калаши и еще что-то, с виду очень неприятное – толстая зеленая труба, от одного взгляда на которую почему-то мурашки бегут по коже. Осторожно, как будто дядька сейчас начнет в нас палить, подходим и интересуемся:
– Это что… продается?
Дядьку, видимо, уже забодали такие вопросы, но Маруська так трогательно прижимает ручки к груди, что он оттаивает:
– Та вы сами откуда? Чего у вас, и базара нету?
– Есть. Но там такого не продают.
– Эх, провинция! – смеется мордатый. – Небось у вас и не стреляют?
– Стреляют…
Маруська смелеет, подходит вплотную и просит подержать гранату. Берет ее в руки и тихонько повизгивает. Дядька млеет. Глаза у Маруськи загораются, и она предлагает:
– Давай Сереге на день рождения купим?!
– Я думаю, у него этого есть, – резонно замечаю я.
– А Серега – это хто? – интересуется дядька.
Узнав фамилию и должность, он чуть ли не становится по стойке смирно и заверяет нас, что у Сереги этого есть точно, ну просто сто пудов. И даже большая зеленая зловещая труба, которую, оказывается, можно покупать не всем, а только по особому разрешению с печатью, у Маськиного братца имеется. Гранаты же и патроны отсюда можно нести просто сумками – были бы деньги. И камуфляж любой, и маскхалат можно купить, и берцы, и балаклаву – как простую, так и утепленную, – и пистолет, чтобы в дамский сумке носить для самообороны. А вот сала нет.
– Нету сала, – вздыхая, говорит продавец патронов и прочей милитаристской хрени. – Вже с полгода як нету. Ото перекрутить его, с чесночком, с петрушечкой, со всякой зеленью, и на хлебушек мазать… так нету. А магазинное – то не то. И вкусу в нем нет, и от отих консервантов оно такое… скользкое. Хляки, одним словом.
Я сглатываю слюну, так вкусно вдруг неизвестно откуда пахнуло салом «с чесночком, с петрушечкой, со всякой зеленью»… Вижу, что у Маруськи в животе тоже грянули походные марши, и утягиваю ее от прилавка с военными игрушками, хотя дядька уже и подобрел, и готов предоставить нам скидки «как родственникам», и даже продать зеленую трубу без справки.
Оставшееся до назначенного часа время просто тихо коротаем в скверике, стараясь не сильно отсвечивать. По магазинам ходить незачем: продуктов все равно нет, а где есть – они нереально дорогие. Промышленных же товаров – удочек, солнцезащитных очков, песцовых шапок из искусственного китайского меха и бельевой веревки, при виде которой в голову почему-то приходит не стирка, а слово «повеситься», – нам и даром не надо. Тем более что большинство антрацитовских лавочек, которые молодая республика обложила запредельным налогом, закрыты: налог платить не с чего, народу интересно только пшено, тушенка, подсолнечное масло, по крайности – овощи. Вещи, особенно дорогие, – ненужная в войну роскошь, к тому же привлекают грабителей. Говорят, в Луганске даже бутики открылись – под крылом правительства ЛНР, но нас с Маруськой и бутики сейчас прельщают не более, чем та же бельевая веревка.
Мы сидим, а мимо идут люди: кто с баллонами, прикрученными к тачке уже упомянутой веревкой (вот, оказывается, зачем она нужна!), едет в поход за водой – в городе ее сейчас практически нет, в частном секторе работают некоторые колонки и колодцы, к которым всегда очередь и куда местные чужих не пускают – воды и так не хватает. Идут куда-то «к танку» за хлебом – но его выдают не всем, а только многодетным и инвалидам, да по специальным справкам – одну буханку раз в неделю. Потом вдруг проносится целая толпа: прошел слух, что где-то привезли так называемую «гуманитарку».
– Беги бегом, кило риса дают, банку тушенки и консерву! – возбужденно кричит встрепанная женщина отстающей подруге.
