Ярослав Питерский - Падшие в небеса.1937
– Не верь, не бойся, не проси!
Старик покосился на Клюфта и, одобрительно кивнув головой, подтолкнул его в открытую дверь камеры. Павел переступил порог. Скрип замка за спиной. Хлопок железной обшивки и темнота…
Глава девятая
Несколько секунд глаза привыкали к полумраку. Тишина. В нос ударил запах прелого, грязного тела, мочи, фекалий и сырости. Клюфт невольно поморщился. В темноте Павел рассмотрел три пирамиды двухъярусных нар. Одна стояла возле небольшого окошка, зарешеченного толстыми прутьями. Снаружи окошко было закрыто железным коробом. Хотя все-таки дневной свет в помещение через него попадал. Но сейчас было темно. Павел нерешительно двинулся к нарам. Он попытался рассмотреть, есть ли где свободное место. Неожиданно на нижней шконке поднялась бесформенная куча, зашевелилась и подала голос:
– Вон там свободно. У окна. Ложись туда, – прошептал обитатель камеры.
Павел не стал ничего расспрашивать и прошел к нарам, что стояли возле окна. Нижнее место действительно оказалось свободным. Клюфт спешно размотал матрас, бросил подушку, одеяло и лег. Опустил голову на грязную тряпку и закрыл глаза. Руки непроизвольно попытались натянуть одеяло до подбородка, но Клюфт отдернул накидку, вспомнив предупреждение старика-надзирателя: «Руки должны быть поверх!»
Сверху показалась всклоченная голова. Она зашептала:
– С воли? Со свободы? Когда взяли? За что? – засыпал вопросами сосед.
Павел напрягся. Сначала он хотел промолчать. Но, подумав, тихо ответил:
– Я не знаю, когда меня взяли. Сколько тут – тоже. Может, сутки. За что – тоже не знаю.
– Сам местный? – не успокаивался сосед.
– Да. Красноярец.
– А! А то тут все с районов. Ладно. Что нового на воле? Что слышно?
Павел задумался: «А действительно, что нового на воле? Что там происходит? Вопрос был слишком сложный или до банальности простой. Если так тебя спрашивает сосед по камере, значит он тут уже давно. Месяц. Полгода? Как ответить человеку? Что сказать? На свободе. Да, как там на свободе?»
– Так я не понял, что нового? На воле? – не унимался верхний обитатель нар.
На него зашипел еще один человек. Он лежал сбоку, на нижней шконке. Голос был напористый и властный:
– А ну, Федор, заткнись! Спать дай. Не ровен час на допрос вызовут! Хоть полчаса вздремнуть!
Верхний сосед тяжело и обиженно вздохнул и отвалился к стене. Павел понял: в камере дорожат каждой минутой сна. Клюфт закрыл глаза. Яркие круги. Мозг хаотично перерабатывал информацию. Карусель мыслей! Тревога вперемешку с надеждой. Ненависть и безразличие. Все смешалось! Павел повернулся на бок. «Уснуть! Уснуть! И видеть сны! Какие сны в смертельном сне приснятся? Кто это? Гамлет? Шекспир? Тогда тоже мучались вопросом? Но он был поставлен немного не так. Быть иль не быть? Нет. Тут в камере: жить, иль не жить?! Да и стоит ли жить? Страшно! Мерзко! Неужели все, жизнь кончилась? Все! Больше ничего не будет. Или вот так. Будет, но самое плохое! Нет, не за этим же я появился на свет, чтобы вот так, сгнить тут, на нарах в камере. Ни за что?! Неужели я появился на свет только для этого? Бесполезная жизнь. Не может быть! Я не мог появиться на свет только для того, что бы вот так бесполезно сгинуть в этой тюрьме? Уснуть! Уснуть и умереть, и видеть сны! Какие сны в смертельном сне приснятся? Перевод, конечно, не точный. Шекспир так не писал. Нет. Я не могу вот так уснуть и умереть! Это будет неправильно», – Павел понял, что мысли вновь начинают его мозг загружать по полной программе. Еще немного – и можно сойти с ума. «А что это – сойти с ума? Почему человек называет какое-то состояние «сойти с ума»? А вот это скотство, которое творится со мной, – оно ли не сумасшествие?»
…Легкий шорох. Клюфт вздрогнул и открыл глаза. На краю его нар сидел человек. Павел старался рассмотреть его лицо. «Что нужно этому человеку? Может, он захочет меня придушить? Нет. Не похоже», Клюфт с тревогой замер. Он даже перестал дышать. Сердце билось предательски быстро и, как казалось, громко. Павел следил за человеком, и вот он повернулся и наклонился. Нет, не может быть! Это был богослов. Иоиль! Он. Точно он! «Что он тут делает? Неужели его тоже арестовали? Господи!» – с ужасом подумал Павел.
– Вот видишь, ты уже призываешь Бога, – ласково прошептал Иоиль.
Павел обомлел. «Этот человек опять появился как во сне. Он появился перед арестом и вновь! Этот человек – предвестник беды! Нет. Гнать его и не разговаривать! Не разговаривать!» – Павел вздохнул и закрыл глаза.
– Ты можешь ничего не говорить мне. Ты сейчас ничего и не можешь говорить. Тебе плохо. Ты хочешь умереть, но боишься. Ты даже не знаешь, спросить ли у кого-то совета? Ты хочешь спросить совета? Тебе давал совет тот старик, который тебя сюда привел? Ты послушал его совет? Что он тебе сказал? Каков совет этого человека?
Павел тяжело дышал. Он непроизвольно тихо шепнул:
– Не верь, не бойся, не проси…
Иоиль задумался. Павел открыл глаза, попытался рассмотреть в полумраке выражение лица богослова. Но тот отвернулся. Молчал минуту, тихо и печально сказал:
– Так мог ответить только дьявол. Или человек, с ним соприкоснувшийся. Не верить и не просить – две основные заповеди дьявола. И не бояться. Тоже в какой-то вере. Он призывает тебя ни во что не верить. Не просить у Господа милости. И не бояться его наказания. Тюрьма – это лишь репетиция ада. И нередко человек, попадая сюда, думает, что хуже быть ничего не может. Я тебя огорчу. Может! Может и хуже! И не важно, что здесь невыносимо физически. Это полбеды. Важно, что здесь очень трудно морально. Важно здесь не потерять себя морально. Физически все можно стерпеть. А вот морально… очень трудно. Очень трудно укротить душу. Ты веришь, что у тебя есть душа?
Павел задумался: «Есть ли у меня душа? Как он может? Он? Он, говорящий о каком-то Боге? Спрашивать вот так о душе тут, в тюрьме?»
– Да пошел ты со своим Богом и душой! Я спать хочу! Отвали! – грубо прошептал богослову.
Но тот лишь ухмыльнулся в ответ. Павел это почувствовал. Иоиль неожиданно погладил Клюфта по руке:
– Ты сейчас в смятении. Это нужно пройти. Ты ищешь сам себя. Это трудно. Но это нужно пройти. Так бывает. И не надо обижаться на Бога. Бог не виноват. Бог любит всех. Не надо на него обижаться. Тем более, это ничего не даст. И знай: наказания Господня, сын мой, не отвергай и не тяготись обличением его. Ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему. Блажен человек, который снискал мудрость, и человек, который приобрел разум!
– Да пошел ты! Пошел! Мне твои проповеди до лампочки! До лампочки! Понял! И знай, я тебя покрывать не буду! Так и скажу следователю, кто мне продиктовал тогда цитаты из этой твоей библии! Знай! Я тебя покрывать, не намерен! – Павел пихнул ногой богослова.
Он упал с нар на пол. Медленно поднявшись, лишь тяжело вздохнул и, как будто ничего не случилось, вновь ласково ответил:
– Ярость тоже показатель разума. Но лишь при короткой вспышке. А этот старик, которого ты послушал, – он палач. Он палач, он знает, что такое смерть. Он ее видит часто. Помни это!
Павел замер. Он прислушался. Богослов тихо отошел куда-то вглубь камеры. Клюфт приподнял голову, чтобы посмотреть, куда делся святоша. Но ничего не рассмотрел. Клюфт даже хотел пихнуть ногой в верхнюю полку, чтобы спросить соседа про Иоиля. Но тут раздался грубый окрик:
– Угдажеков, на допрос!
…Клюфт открыл глаза. Камера озарилась светом. В проеме двери стоял надзиратель. Но это был не старик. Молодой тюремщик. Сбоку с нар встал человек. Его смуглое лицо с раскосыми глазами было невозмутимо. Было видно – он ничему не удивляется. Арестант быстро надел ботинки и подбежал к выходу. В глубине коридора раздался еще один окрик.
– Лицом к стене! Стоять!
И вновь хлопок железной двери. Тишина. Полумрак. Павел приподнял голову. «Это был сон! Иоиль вновь появился во сне! Да и как он тут мог оказаться?!» – подумал с облегчением Клюфт и смахнул со лба холодный пот. В этот момент сверху показалась всклоченная голова. Сосед прошептал:
– Суки, пятый раз на допрос за ночь. Сломается хакас. Явно сломается, хотя держится молодцом!
– А за что этого хакаса? Что его так часто допрашивают? – поинтересовался Павел.
– Да хрен его знает. Говорят, он шпион. Мол, на Японию работал. Он прокурором в районе был. Там, мол, в Хакасии сажал невиновных. И вот попался. Держал, мол, какого-то бедолагу в тюрьме. Тот написал письмо в крайком партии. Оказался коммунистом со стажем. И вот хакаса повязали. Теперь из прокурора превратился в арестанта. Чудны дела твои, Господи!
– А ну замолчите оба! Мне неохота под утро, чтобы вот камеру подняли! Дайте спать! – раздался зловещий шепот с боковой шконки.
Павел и сосед сверху испуганно откинулись на свои места. Клюфт вздохнул и, дотянув одеяло до подбородка, положил руки сверху. Показалось, что прошла всего минута. И опять дикий окрик! Надзиратель бил ключами по железу и орал:
