Ольга Покровская - Пока горит огонь (сборник)
Предполагалось, что Никах будет проводиться в Восточной мечети, а последующий праздник – в небольшом кишлаке, примерно в пяти километрах по направлению к Гардез, где жил один из наиболее уважаемых Учителей – Исмаил Газнави. Именно туда Сухоруков и собирался направить своих людей.
Капитан дал команду, и темные фигуры в бронежилетах, стараясь не звякнуть лишний раз оружием, одна за другой исчезали в брюхе вертолета. Засвистели винты. Сергей вместе с другими бойцами уселся, пристегнулся. Вертолет взлетел.
Прибыв на место, засели в засаде. Процессия появилась через два часа. Сергей, следивший за дорогой в бинокль, посчитал заехавшие во двор большого дома, огороженного высоким забором, машины. Одна, две, три, пять… Он доложил об увиденном капитану Сухорукову, и тот кивнул:
– Итак – свадьба началась. Пора подавать сигнал.
Зеленая ракета взмыла из сухого арыка – и тут же, из-за недалекой гряды, из ближайшего ущелья, медленно, словно аэростат на привязи, всплыла страшная черно-зеленая туша вертолета. За ним появилась вторая. «Вертушки» величаво развернулись над самой дорогой и зависли прямо над маленькой площадью кишлака. Залп! От подкрылков отделились и стремительно рванули вниз белесые полосы с тусклыми огоньками впереди – ракеты. Звук доносился с некоторым опозданием, но теперь было слышно крупнокалиберный пулемет, стрекотавший, как гигантская швейная машинка. А на подходе уже двигались БМП, чтобы перекрыть западный выход из кишлака.
Кишлак был охвачен огнем, глинобитные стены домов разворочены, крыши провалились. Из разбитых ворот одного из домов с утробным визгом выскочила искалеченная собака с окровавленной мордой. Должно быть, это было единственное уцелевшее существо в кишлаке. Все вокруг дымно чадило, и казалось, не выжили даже мыши в амбаре.
Сухоруков дал красную ракету, и автоматические пушки с БМП замолкли, а два его подразделения отработанно и слаженно влетели в разбитые ворота дома.
Сергей отчетливо помнил, как вбежал за поваленную ограду, ворвался в дом и… ничего не обнаружил. Ни живых, ни трупов не было за забором – только в щепки разбитый помост, горевший удушливым, тяжелым, черным с красными прожилками пламенем старый дом, чадившие обугленные скелеты яблонь. А люди исчезли.
– Товарищ капитан, где все? – Сергей подбежал к Сухорукову. – Куда все гости делись? Под землю провалились? Неужели упустили?
– Точно! Под землю! – подтвердил Сухоруков. – Там они, в каризах спрятались. Им далеко не уйти, с ними бабы с выводком и старики – куда им сквозь подземелье брести…
Система каризов – каналов для стока воды и орошения сада – здесь была куда запутаннее и разветвленнее, чем канализационная система в ином европейском городе.
Два БМП тяжело вкатились во двор, вымощенный цветной керамической плиткой, захрустевшей под тяжестью машин, и лихо затормозили.
Все, что было потом, Сергей и хотел бы забыть, да не мог. Много лет спустя эти воспоминания преследовали его и в Москве, и в Париже, и в Нью-Йорке, и в других уголках Земли, куда забрасывала его служба. Он вспоминал, как с тяжелой грацией носорогов разворачивались БМП во дворе, по дороге сокрушая в щепки тонкие глинобитные стены, подъезжали вплотную, почти упирались обрезами выхлопных труб в темнеющие провалы – входы в кариз. Как газовали на холостом ходу, посылая в подземелье, где укрылись пировавшие на свадьбе, ядовитый выхлоп. Как томительно тянулись секунды…
И этот крик ему тоже не забыть никогда. Переходящий в вой стон – с той стороны жизни, из глубины подземного хода.
Странная фигура выскочила, согнулась от короткой очереди в упор из ПКТ, почти порванная пополам. И еще один человек выполз, двигаясь вслепую, на четвереньках, чтобы немедленно получить свою автоматную очередь и затихнуть, свернувшись в тугой клубок на битых плитках. А больше не выходил никто. И стон становился все тише, пока не замер совсем.
Сергей подошел, словно во сне, в голубоватой грязной дымке полусгоревшего дизельного выхлопа, и носком ботинка перевернул этот человеческий обмылок на спину. Лицо его показалось Сергею знакомым. Он едва подавил готовый сорваться с губ крик – Автархан! Как он здесь оказался?! Сергей быстро нагнулся над тем, кого уложила первая автоматная очередь, и остолбенел – это был лейтенант Копылов, командир десантного батальона, в котором они с Автарханом служили в первые месяцы в Афганистане.
Значит, Автархан уговорил-таки лейтенанта быть его посаженным отцом на свадьбе – или как там это у них называется? Значит, добился-таки своего – женился на Фатиме. Выходит, это ее брат был полевым командиром, на которого они охотились? Как же так? Как все это могло произойти?
Потом мгновения бежали, словно взбесившись, и мало что отпечаталось отчетливо. Кто-то вытаскивал трупы из кариза, складывал их вдоль побеленной стены, считал. Из присутствовавших на свадьбе не выжил никто. Полевые командиры были уничтожены, а вместе с ними и гости, и родители невесты, и сама невеста, и жених, оказавшийся служащим Советской армии.
Капитан Сухоруков угрюмо курил, меряя шагами разнесенный в щепки двор. Должно быть, соображал, какая разборка ему теперь предстоит. Как объяснить начальству гибель двух советских военнослужащих, которые никак присутствовать на операции не могли? А Сергей, не в силах подняться с земли, все смотрел на скорчившегося на ступеньках мертвого Автархана. Остановившиеся глаза его, казалось, смотрели на брошенное у стены тоненькое тело молодой девушки. Будто бы и после смерти Автархан не мог отвести взгляд от лица жены, на которое только несколько часов назад получил право смотреть открыто.
В тот же вечер капитан Сухоруков объявил ему свое решение – ему пришло в голову поменять их с погибшим Копыловым местами: сделать так, чтобы погибшим числился Сергей Казанцев, служащий его спецгруппы, гибель которого была легко объяснима. Лейтенант Копылов же, которого в этом месте быть никак не должно, по документам якобы перейдет под подчинение Сухорукова и отправится в спецшколу ГРУ, в Союз.
И после некоторых нехитрых комбинаций старший сержант Сергей Казанцев был признан попавшим в число «безвозвратных потерь на операции» и отправился на Родину в виде груза-200, в запаянном цинковом гробу. Собственно, дома, в Волгограде, его и не ждал никто – мать умерла три года назад, а папаша пил по-черному и, вероятно, не заметил бы подмены, даже если бы труп его якобы сына привезли в открытом гробу.
А вот лейтенант Иван Копылов, который на операции никак погибнуть не мог, неожиданно для всех сослуживцев в тот день не вернулся на базу, а получил перевод в спецгруппу Сухорукова. Разумеется, поменяв фотографию на военном билете. С этого момента его никто из прежних знакомых не видел. Никогда.
На Тверской было многолюдно, со стороны Красной площади доносились хриплые крики в мегафон:
– Дорогие москвичи и гости столицы, приглашаем вас на увлекательную экскурсию…
Иван пошел вниз по улице к подземному переходу. В высоких стеклах витрин магазинов плавились осколки апрельского солнца. Дина зачем-то семенила за ним.
– Ты чего ушел из бара? – пристала она.
– «Тынц-тынц-тынц» это достало, в ушах звенит, – объяснил он.
– Ты что, вообще не любишь музыку? – хмыкнула она, спускаясь за ним по ступенькам в переход.
Он обратил внимание, что на ногах у нее смешные полосатые гольфы. Черт возьми, вот прицепилась!
– Люблю. Только не такую. Джаз, например.
– Пфе-е, старперские песенки, – скривилась она. Потом засмеялась: – Вообще-то это я тебя нарочно троллю. Я тоже люблю джаз. Даже одно время пела в джазовом ансамбле. Не веришь? Смотри!
Она метнулась к стене подземного перехода, встала, как обычно стоят уличные попрошайки, и вдруг запела сильным, резким, мгновенно разнесшимся по всему подземному коридору голосом:
– Summertime and the living is easy…
Прохожие оборачивались на них, кто-то хмурился, кто-то недоуменно покачивал головой. Он грубо дернул ее за рукав:
– Перестань! Что ты паясничаешь?
– А что? Не понравилось, как я пою? – невинно спросила она.
– Хорошо поешь, – подтвердил он. – Голос сильный.
– Вот! – торжествующе заключила она. – У меня много разных талантов. Только мозгов нет, поэтому я ими, талантами, не умею пользоваться.
Они вышли из перехода на другой стороне Тверской. Иван свернул на Моховую. Дина скорчила рожу стоявшему у дверей «Националя» швейцару в ливрее с золотыми пуговицами.
– А куда мы идем? – Она догнала Ивана и уцепилась за его рукав.
– Я иду по своим делам. А куда ты идешь – я не знаю. – Он аккуратно отцепил ее пальцы от своей куртки. – Если хочешь, возвращайся в бар, может, найдешь там какую-нибудь компанию.
