Виктория Токарева - Банкетный зал (сборник)
– В эпоху раннего плейстоцена, – ответила Кира Владимировна и включила в розетку электрический чайник.
– Правильно. А сейчас какой год?
– 1984-й после Рождества Христова.
– Правильно. А почему вымерли мамонты?
– Изменился климат. Изменилась флора. Им стало нечего есть. Очень просто.
– При чем тут твой инженер?
– Несоответствие индивида и окружающей среды. Ген обреченности.
– Это гипотеза, – возразил Колька.
– Ничего подобного. Недавно в Якутии в вечной мерзлоте нашли мамонтенка. Подробно обследовали и обнаружили этот ген: икс, игрек, зет, один к двум.
– Неужели ты думаешь, что от эпохи плейстоцена что-то сохранилось в наши дни?
– Папоротники, клопы и муравьи. Выжили те, кто приспособился.
– Интересно… – Колька почесал нос. – Муравьи работали, а клопы присосались.
Кира Владимировна выключила закипевший электрический чайник. Разлила чай по стаканам.
– А как ты собираешься его лечить? – спросил Колька.
– Приспособить индивид к окружающей среде.
– А если не приспособится? – спросил Колька.
– Значит, надо приспособить среду к индивиду. Пусть эмигрирует, пока не вымер.
– Он еврей?
– Нет, по-моему.
– Диссидент?
– Биологический диссидент.
В дверь постучали. Заглянул Алексей.
– Можно? – спросил он.
– Заходите, – отозвалась Кира Владимировна. – Хотите горячего чаю?
– Очень хочу, – признался Алексей. – Спасибо. У меня есть сушки. Я их все время грызу.
Алексей положил на стол пакет с сушками и сухарями.
Колька с интересом рассматривал Алексея.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Кира Владимировна.
– У меня радикулит, – соврал Алексей. – Ни согнуться, ни разогнуться.
– Вы с кем живете? – спросил Колька.
– С женой. А что? – насторожился Алексей.
– А дети у вас есть?
– Есть. Дочь.
– Ну вот видишь, размножается, – отметил Колька, глядя на Киру Владимировну.
– Садитесь, – пригласила Кира Владимировна.
Алексей присел к столу, начал пить чай, грея руки о стакан.
– Вы где работаете? – спросил Колька.
– Мы проектируем строительство.
– А вы конкретно чем занимаетесь?
– Я придумал автономные дома, без коммуникаций. Батареи от солнца. Можно построить Белые города.
– Я это где-то читала, кажется, у Алексея Толстого: голубые города.
– Алексей Толстой, между прочим, впервые выдумал лазерный луч. В повести «Гиперболоид инженера Гарина». Это был плод его фантазии. А сейчас этот луч незаменим в науке и медицине.
– Вас поддерживают? – спросил Колька.
– Нет. Мои Белые города никому не нужны. Только мне.
– А любовница у вас есть? – вдруг спросил Колька.
Алексей покраснел и приблизил лицо к стакану.
– Не смущайтесь, – сказала Кира Владимировна. – Это мы не запишем в историю болезни.
Алексей молчал, грыз сухарь.
– А она тянет вас из семьи? – спросил Колька.
– Нет, – ответил Алексей.
– Ее устраивает статус любовницы?
– Не думаю, – ответил Алексей.
– Сколько вы зарабатываете?
– Сто восемьдесят рублей.
– Вам хватает?
– Нет.
– А как вы выкручиваетесь?
– Жена работает.
– Все ясно, – сказал Колька.
– Я попрошу вас пригласить ко мне вашу жену, – сказала Кира Владимировна.
– Зачем? – испугался Алексей.
– Небольшая формальность, – успокоила Кира Владимировна и посмотрела на часы. – Если сможет, пусть подойдет в течение часа.
– А бюллетень дадите? – настороженно поинтересовался Алексей.
– Ну конечно.
– На неделю, – уточнил Алексей и показал на пальцах семь дней.
– Можно и больше.
– Больше не надо, – благородно отказался Коржиков. – У меня дела, которые за меня никто не сделает.
– Это наше с вами заблуждение, – вставил Колька. – Все сделают и без нас. Всех нас можно заменить и подменить другими.
– Другие – это уже другие. А мы – это мы, – не согласился Алексей и поднялся.
Он попрощался и вышел за дверь.
Кира Владимировна и Колька молчали какое-то время.
– Никакой обреченности в нем нет, – заключил Колька. – Для стовосьмидесятирублевого инженера он неплохо приспособился. Жена работает. Любовница терпит. Белые города – это комплекс непонятого гения.
– Материальная неудовлетворенность. Гиперсексуальность. Отсутствие творческой реализации. Не приспособится. Вымрет.
Кира Владимировна стала молча пить чай и так же, как Коржиков, грела руки о стакан.Лена Коржикова, жена Алексея, обожала цветы, и ее квартира была похожа на зимний сад: цветы в горшках и горшочках, фикус в кадке и даже маленькая пальма с шерстяным стволом.
Сама Лена тоже походила на нежный цветок: бледная блондинка с тонкими руками и тихим голосом.
В данную минуту она сидела за машинкой и печатала одним пальцем. Диктовала себе:
– Условия квалификационного соответствия…
Дочь Наташа, пятнадцатилетняя девушка, слушала Челентано. Наташа любила мерить купальники и ходить в них под музыку. Может быть, она готовилась к конкурсу на фотомодель.
Наташа поет вместе с Челентано. У них вместе получается просто замечательно.
– Кайф, правда?
– Поди проверь жаркое, – предложила Лена.
– Щас. Представляешь, ко мне Ленка Харлампьева подходит и говорит: «Какое ты имеешь право любить Сорокина, если я уже его первая полюбила. Я его давно люблю». Я говорю: «Когда это ты успела его полюбить, если он в третьем классе уехал с родителями в Бельгию, а вернулся только в этом году?» А она мне: «Вот в третьем классе я его и полюбила». Представляешь? Идиотка.
– Все у тебя психи и идиоты, одна ты хорошая.
– Не знаю, хорошая я или нет, но все вокруг действительно психи ненормальные.
– По-моему, горит, – предположила Лена.
– А Сорокин мне сказал: «Исполнится восемнадцать лет – поженимся». Я с его родителями буду жить.
– У его мамаши шапочка из перьев. А папаша – вообще мордоворот, – прокомментировала Лена.
– Откуда ты знаешь?
– На классном собрании видела. Лысый. Нос, как клубника. Сорок лет, а выглядит на шестьдесят. Вон наш папочка – как мальчик.
– Ответственная работа делает ответственную внешность, – защищает Наташа своего будущего свекра.
Появляется Алексей:
– По-моему, чем-то пахнет.
– В духовке обед пропадает, – спокойно доложила Наташа.
Алексей отвешивает дочери подзатыльник. Она живо выходит на кухню. Он неодобрительно смотрит ей вслед.
– А я третью главу закончила печатать, – доложила Лена. – С семи утра сижу. Спина затекла.
– Напрасно ты эту главу перепечатала. Шеф сегодня все зарубил.
– Боже мой… Это не кончится никогда. Это какая-то прорва!
– Значит, так… Быстро одевайся и беги в поликлинику. Кабинет 24. На третьем этаже. Возьмешь мой бюллетень. На неделю.
– Ты болен?
– Да. Радикулит. Ни согнуться, ни разогнуться.
– По-моему, ты прекрасно сгибаешься и разгибаешься.
– Некогда. Беги быстрей. А то она уйдет.
– Ничего не понимаю: почему я должна идти к врачу, если ты болен?
– Так надо.
– Дом на мне. Студенты на мне. Твоя диссертация на мне. Так еще и твой радикулит на мне.
– Она сказала: в течение часа, а уже прошло сорок минут. Здесь еще ходу пятнадцать минут.
– Но у меня обед на огне.
– А эта корова на что?
– Это не корова, а девушка.
Лена набрасывает пальто. Уходит.
Появляется Наташа, в халате поверх купальника.
– Что ты получила по истории? – строго спросил Алексей.
– Ничего. Меня не спрашивали.
– А ну покажи дневник.
– Я его в школе забыла.
Алеша находит портфель. Достает оттуда дневник:
– Вот он.
Наташа опускает голову, нервно кусает губы. Рыдает. Входит Лена:
– Ну что, опять гражданская война?
– Заявляю официально: твоя дочь тупица и врунья!
Протягивает Лене дневник с двойкой.
– Что за манера унижать? – заступается Лена.
– Это не унижение, а объективная реальность. Чтобы выучить историю, не надо никаких специальных способностей. Надо только сесть и выучить. И больше ничего. А за вранье я не буду тебя бить. Я буду тебя убивать. Поняла?
Наташа рыдает во всю силу души и тела.
– Алексей… – пытается остановить Лена.
Коржиков всем корпусом оборачивается к жене, совершенно забыв о том, что ему ни согнуться, ни разогнуться.
– Вот к чему приводит твоя демократия! У них практика – ты освобождаешь ее от практики. Все должны таскать в библиотеке книги, а она не должна. Ей тяжело. Отдаешь ей свою дубленку, сама всю зиму ходишь в лыжной куртке. Все – пыль населения, а она звезда в тумане. Подожди, она начнет курить, а ты умиляться и говорить, что это патология одаренности.
– А ты держишь ее под плетью, как раба. Нарабатываешь в ней комплексы неполноценности.
Чувствуя поддержку одной из сторон, Наташа рыдает с упоением.
– Поди к себе в комнату, – распоряжается Лена. – Поди и подумай.
– «Поди и подумай», – передразнивает Алексей. – Английское воспитание. Англичанка. Взять бы сейчас ремень и высечь. Чтобы сесть не могла. Не хочет учиться из любви к знаниям, пусть учится из страха. Но учится! У нее же ни к чему нет никакого интереса. Никого не любит. Ничего не делает. И выражение лица, как у мизантропа.
