Наринэ Абгарян - Две повести о Манюне
– Сейчас будем знакомиться, – голос прогремел прямо за моей спиной.
Мне стало страшно, как в приемной у врача.
Но выхода не было, пришлось оборачиваться. Ба пристально смотрела на меня поверх своих больших очков. У нее оказались светлые карие глаза и седые вьющиеся волосы, которые она стянула в пучок на затылке. Она была достаточно грузной, но, как потом оказалось, совершенно легкой на подъем и несла свое большое тело с невероятным достоинством. Еще у нее была родинка на щеке – кругленькая и смешная. Я вздохнула с облегчением. Это была обычная бабушка, а не огнедышащее чудище!
Маня подошла к Ба и обняла ее за талию. Прижалась щекой к ее животу.
– Скажи, Нарка – ПРЕЛЕСТЬ? – спросила.
– Вы все прелестные, только когда спите, – отрезала Ба и обратилась ко мне: – Ну что, девочка, будешь со мной здороваться или как?
– Здрасссьти, – пискнула я.
– Здравствуй, коль не шутишь, – Ба фыркнула, а потом коротко рассмеялась.
Я чуть не лишилась чувств – Ба смеялась так, словно где-то у нее в животе терзают несчастное животное.
– Тебя как зовут? – спросила она.
– Ба, ну я же тебе говорила, – встряла Маня.
– Помолчи, Мария, не с тобой разговаривают, – одернула ее Ба. Манюня надулась, но промолчала.
– Наринэ, – пискнула я, а потом, мобилизовав остатки сил, добавила: – Очень приятно с вами познакомиться!
Видимо, несчастное животное внутри практически домучивали, потому что хохот, который издала Ба, больше напоминал агонизирующий хрип.
– Долго репетировала речь? – спросила она меня сквозь свой апокалипсический смех.
– Долго! – призналась я виновато.
– А что это у тебя в руках?
– Пакет, это подарок вам!
– Ты мне в подарок пакет принесла? – прищурилась Ба. – Это до чего же дефицит людей довел, что в подарок уже пакеты несут!
– Там еще конфеты и наш семейный альбом, – я сделала нерешительный шаг и протянула пакет.
– Спасибо, – Ба заглянула в пакет, – ооооо, трюфели, это же мои любимые конфеты!
У меня словно камень с души свалился. Я счастливо вздохнула и выпятила грудь.
– Ты чего такая худющая? – Она подозрительно окинула меня взглядом с ног до головы и сделала пальцем круговое движение. – Ну-ка повертись!
Я повертелась.
– Мама мне по две пары колготок надевает, потому что ноги у меня такие тонкие! Она боится – люди скажут, что меня дома голодом морят, – пожаловалась я.
Ба расхохоталась, да так, что стало ясно – палач, сидевший в ее животе, взялся за новую жертву. Отсмеявшись, она снова принялась меня изучать. Мне очень хотелось произвести на нее хорошее впечатление. Я вспомнила, как мама учила нас держать спину правильно, – задрала плечи к ушам, отвела их сильно назад и опустила – теперь моя осанка была идеальной.
Видимо, Ба оценила мои старания. Она еще с минуту глядела на меня, потом хмыкнула:
– Грудь моряка, жопа индюка!
Я решила, что это комплимент, поэтому вздохнула с облегчением и смело подняла глаза.
Тем временем Ба достала из шкафчика большой розовый фартук и протянула его мне.
– Это мой фартук, надень его, ничего страшного, что он тебе велик. Заляпаешь свое красивое платье – мама потом по головке не погладит, верно?
Я виновато кивнула и напялила фартук. Манюня помогла мне завязать его сзади. Я прошлась по кухне – фартук болтался на мне, словно флаг на мачте корабля при сильном ветре.
– Сойдет, – благосклонно кивнула Ба.
Потом она усадила нас за стол, и я впервые в жизни попробовала ее выпечку.
Вы знаете, какое восхитительное печенье пекла Ба? Я больше никогда и нигде в жизни не ела такого печенья. Оно было хрупкое и тоненькое, почти прозрачное. Берешь аккуратно двумя пальцами невесомый песочный лепесток и испуганно задерживаешь дыхание – иначе ненароком выдохнешь, и он разлетится в пыль. Нужно было отломить кусочек и подержать его во рту – печенье моментально таяло, и язык обволакивало щекочущее тепло. И только потом, по маленькому осторожному глоточку, можно было это сладкое счастье отправлять себе прямиком в душу.
Ба сидела напротив, листала альбом и спрашивала меня: а кто это, а это кто?
Потом, узнав, что мамина родня живет в Кировабаде, всплеснула руками: «Так она моя землячка, я ведь родом из Баку!»
Потребовала наш домашний телефон, позвонить маме.
– Как ее по отчеству? – спросила.
Я от волнения забыла значение слова «отчество». Глаза заметались по лицу, я густо покраснела.
– Не знаю, – пискнула.
– Ты не знаешь, как твоего деда зовут? – глянула поверх очков на меня Ба.
– Ааааааааа! – Я моментально вспомнила, что означает злополучное слово. – Андреевна она, Надежда Андреевна.
– Чудо в перьях! – хмыкнула Ба и стала важно крутить диск телефона.
Сначала они с мамой общались на русском. Потом Ба, покосившись на нас, перешла на французский. Мы с Маней вытянули шеи и выпучили глаза, но ни одного слова не поняли. По ходу разговора у Ба постепенно расцветало лицо, сначала она улыбалась, потом разразилась своим катастрофическим смехом – мама, наверное, на том конце провода выронила от неожиданности трубку.
– Ну, до свиданья, Надя, – закончила Ба разговор, – в гости придем, конечно, и вы приходите к нам, я испеку свой фирменный яблочный пирог.
Она положила трубку и посмотрела на меня долгим, чуть рассеянным взглядом.
– А ты, оказывается, хорошая девочка, Наринэ, – сказала.
Мне до сих пор удивительно, как я в тот момент умудрилась не лопнуть от распиравшей меня гордости!!!
Потом мы по второму кругу ели печенье. Потом мы ели мороженое. Потом мы пили кофе с молоком и чувствовали себя взрослыми, потом Ба пригладила рукой выбившуюся у меня прядь волос. «Горе луковое», – сказала, и ладонь у нее была большая и теплая, а Маня поцеловала меня в щечку, и губы у нее были липкие, а кончик носа совсем холодный.
Глава 2
Манюня, или Тумбаны бабы Розы
– У меня, кажется, завелись вошки, – задумчиво протянула Манюня. Мы сидели у нее в комнате, и я, перегнувшись через подлокотник кресла, доставала с полки шашки.
– Откуда ты это взяла? – На всякий случай я отодвинулась от Мани на безопасное расстояние.
– Я чувствую ШЕВЕЛЕНИЕ у себя в волосах, – Манюня многозначительно подняла вверх указательный палец, – какое-то ТАИНСТВЕННОЕ ШЕВЕЛЕНИЕ, понимаешь?
У меня тоже сразу таинственно зашевелилось в волосах. Я потянулась к голове и тут же отдернула руку.
– Что же нам делать? – Манюня была обескуражена. – Если кто узнает об этом, то мы опозоримся на весь город!
– А давай наберем полную ванну воды, нырнем туда с головой и будем сидеть на дне тихо, пока вошки не задохнутся! – предложила я.
– Сколько понадобится времени, чтобы они задохнулись? – спросила Маня.
– Ну, не знаю, где-то час, наверное.
У Маньки заблестели глаза, видно было, что идея ей пришлась по душе.
– Давай, – согласилась она, – только, чур, ни слова Ба, а то она запретит нам залезать в ванну.
– Клянусь всем, что у меня есть, – я не знала в годы моей глубокой молодости клятвы страшнее!
– Да? – засомневалась Маня. – А что с тобой будет, если ты не сдержишь своего слова? Тебя за это посадят в тюрьму и отберут все, что у тебя есть?
Я растерялась. Интересно, какая участь ожидает людей, нарушивших клятву? Воображение рисовало усеянные червями склизкие стены тюрьмы и мучительную, но заслуженную смерть в пытках. Мы какое-то время озадаченно помолчали. Манька убрала шашки обратно на полку.
– Не будем клясться, – решительно сказала она, – давай так: кто проболтается бабушке, тот говнюк!
– Давай, – с облегчением согласилась я. Перспектива быть говнюком пугала куда меньше, чем мучительная смерть в тюрьме.
Мы тихонечко выползли из комнаты подруги. Маня жила в доме весьма своеобразной планировки – чтобы попасть в ванную, нужно было спуститься на первый этаж и через большой холл, мимо кухни и гостиной, пройти по длинному коридору со скрипучим деревянным полом к совмещенному санузлу.
Манина бабушка Роза стряпала на кухне. Мы бесшумно, по стеночке, крались мимо. Пахло мясом, овощами и жареными грецкими орехами.
– Во шуршит! – прошептала мне Маня.
– Чего шуршит? – не поняла я.
– Ну, папа ей сегодня сказал: мам, ты там пошурши на кухне, вечером к нам Павел зайдет. Вишь, как шуршит, – над Маниным лбом кривеньким ирокезом развевалась непокорная челка, – она обещала еще пахлаву к вечеру нашуршать, чувствуешь, как орехами пахнет?
Я принюхалась. Пахло так вкусно, что рот у меня мигом наполнился слюной. В животе громко заурчало, но я усилием воли придушила предательский звук в зародыше.
Мы тихонечко пробрались по коридору к ванной комнате и тщательно заперли дверь на засов. «Как Ниф-Ниф и Нуф-Нуф», – захихикала Манька. Первое, что в ванной бросалось в глаза, – это внушительного размера, на широкой резинке, панталоны, именуемые в народе тумбанами. Они висели напротив газовой колонки и на вид были совершенно устрашающие.
