Татьяна Соломатина - Мало ли что говорят
Слава богам, борьба «бабла с несправедливостью» – это было не по Сониной части. Так что она этих сколопендр не разочаровывала – против дискриминации по половому и возрастному признакам не выступала. Агрессивный плебс не переубедить. А вот лишить одну такую «гиппократшу» права врачебной деятельности ей однажды удалось. (+1.) Увы, на летальной врачебной комиссии. (И сразу -2.) Докторша, заламывая пальцы-сосиски со впившимися в них золото-бриллиантовыми изделиями на полкило – мода такая была у акушеров-гинекологов, вышедших из совка, – блеяла какую-то несуразицу на предмет предполагаемых причин смерти юной девчушки, умершей от кровотечения лишь потому, что этот «золотообогатительный комбинат» перепутал последовательность введения растворов. А разницу действия коллоидов и кристаллоидов, а также методику правильного их введения в случае шокового состояния должен знать любой студент второго курса медицинского института, сдавший пропедевтику хотя бы на «удовлетворительно». Так что о каких «золотых стандартах» могла идти речь, кроме как на пальцах и шеях? Им бы колёса научиться менять, прежде чем в двигателе Land Rover’а ковыряться! (-1 за несдержанность.)
Тёткам же на их злобные выпады и многочисленные сплетни Соня всегда отвечала со спокойствием сфинкса, что «трахаться» – это основное дело её жизни. А в свободное от «Камасутры» время она не вылезает из родильного зала, успевает два раза в день в операционной отстоять, а под утро читает специальную литературу на двух языках, в количествах, которое они в макулатуру сдавали на очередной томик Фейхтвангера в своё время. Так что, может, им оторвать свои жирные задницы от диванов и, вместо того чтобы пациенток на бабки разводить, задуматься о действительно профессиональном росте! (-1 персонально от Сфинкса, за ту же несдержанность.)
Тётки брызгали слюной, писали жалобы в деканат – безрезультатно. В то время Соня была пока единственной активно «трахающейся» с этой тематикой в их клинике… или в городе… или в области… или даже… Смутные, в общем, были времена.
На широкие славянские просторы нагрянул вирус иммунодефицита человека, и не замечать этого уже не представлялось никакой возможности. «Спущенной» темой заниматься не хотели. Кто боялся, кто думал: «бесперспективняк» – клинические исследования затянутся на долгие годы, то есть ни денег, ни карьеры и так далее. Профессорским и министерским деткам «спускали» незамысловатые «быстрые диссеры», темы которых мажоры узнавали за полчаса до предварительно купленной защиты. Сонечка же взялась за работу со всем пылом «крестьянской дочери», страдающей «синдромом Ломоносова». Фиксируя все подробности течения единичных случаев беременности на фоне ВИЧ-инфекции. А потом количество ВИЧ-позитивных среди беременных стало расти в арифметической прогрессии, и Соня, к искреннему своему сожалению (+1), очень быстро дописала и защитила диссертацию.
Пока омерзительные кликуши в женских консультациях клеили «чёрные метки» на каждую несчастную беременную с положительным анализом «на СПИД», как они выражались, Соня успела смотаться в сопредельные европейские страны на пару-тройку тренингов и теперь, по мере сил и возможностей, читала лекции на факультете усовершенствования врачей по темам: «Лабораторная диагностика ВИЧ-инфекции», «Ведение беременности, родов и послеродового периода у ВИЧ-позитивных женщин» и так далее и тому подобное. Выматывало это изрядно. Плюс фоном накручиваемая на уровне государственной политики ненависть к «проституткам, наркоманам и пидорасам», тупое неприятие всего нового и элементарное нежелание будущих специалистов учиться. Ещё при царе Горохе «прекрасно обходились», авось и дальше обойдёмся. Ох, сколько раз уж аукалось нам это «авось»!
* * *Сонечка с Валерой подъезжали к Harvard Medical School.
Вчера за обильным ужином (-1 за обжорство) гостеприимный хозяин дома поинтересовался, не хотела бы Соня познакомиться с его другом – это может оказаться любопытно. Во-первых, сам товарищ – из Одессы («Ну наконец-то не из Москвы!»). Во-вторых, занимается тем, что наверняка вызовет её живейший профессиональный интерес. И удобно ли Соне будет «сорваться» в будний день из MGH, потому что рационально не просто познакомиться с этим человеком, но и посетить заведение, в котором тот имеет честь работать.
Из госпиталя Соню отпустили быстро, радостно заверив, что она может в любое время спокойно отлучаться куда и насколько ей угодно, никого не предупреждая.
Их можно было понять – рутинная работа – обход, расписанный операционный день, ургентные ситуации – всё как всегда в любой клинике. Плюс – бесконечные разборки со страховыми компаниями, и как следствие – присутствия на судебных разбирательствах (к слову, в Штатах ты и врачом-то хорошим считаться не будешь, если на тебе как минимум процессов пятнадцать не «висит»). «Сор из избы», который у нас не принято выносить даже за пределы пресловутых «пятиминуток», длящихся порой по паре часов, в MGH выметали без лишних рефлексий. Американский вариант «За державу обидно!» – больше похож на сеанс психоанализа, отягощённый «любовью к Родине», и никак не сравним с нашим патриотически-хмельным рёвом «на всю губернию».
Соня была для них артефактом. Не надоедливым, но всё же за рамками алгоритма.
У Джоша рабочий день расписан по минутам. Однако он любезно таскал Соню за собой, даже прекрасно понимая, что обычные процедуры, хоть и в его исполнении, не вызовут ни малейшего интереса с её стороны. Тут он, кстати, ошибался – Соне, например, очень нравилось рисовать температурные графики на прикроватных планшетах, хулигански дописывая на них in Russian – «Общее состояние удовлетворительное. Физиологические отправления в норме. Жалоб на неуверенность в завтрашнем дне не предъявляет!» (-1 за ехидство. Наташин пример оказался заразительным.)
Кстати, фразеологические обороты типа: «Общее состояние удовлетворительное. Физиологические отправления в норме» – это устойчивая медицинская лексика родных лечебно-профилактических учреждений. Помнится, в бытность интерном Соня записала в дневнике истории болезни: «Общее состояние хорошее», за что была осмеяна начмедом, возненавидевшей её с первого взгляда. «В медицине нет ХОРОШЕГО состояния! – орала начмед на интерна. – Или – удовлетворительное, или – неудовлетворительное!» Месть была страшна – Соня давно и прочно писала сценарии команде вузовского КВН, разок дорвавшейся до финала. Не победили, но по «быдлоящику» на всю страну засветились. Результат – колобок пискля-доцент в кургузых юбочных костюмах стал СЛИШКОМ узнаваем. И толстая косноязычная коротышка Надежда Петровна возненавидела Соню до конца дней. Хирургом, надо признать, начмед была отменным и, в общем-то, многому Соню научила. Но и Соня в долгу не осталась – написала ей докторскую диссертацию, так что в общем и среднем они были квиты. Вот такой вот достаточно распространённый, не слишком причудливый взаимовыгодный симбиоз, если выражаться языком естественных наук.
Джош периодически «сватал» Соню на ассистирование в операционную, где первые пару раз она от души понервничала, чуть не вырывая скальпель из рук хирурга. Затем расслабилась. С великодушием «спецназовца», для которого обычное дело – степлером пришпилить к черепу оторванное ухо, она смотрела, как тща-а-ательно и методи-и-и-ично (и, следовательно, – до-о-олго) заокеанские коллеги производили кесарево сечение (-1 за отечественно-залихватский снобизм). Конечно! У них же никто не считает льющиеся в вену антибиотики, анестетики и прочие дорогостоящие чудеса современной «Феи-Фармацеи». У нас анестезиолог может запросто сказать хирургу во время операции: «Сонька, поторопись! Что ты там шьёшь? Брюшину? Перевожу на самостоятельное дыхание. Лимит казённых миорелаксантов исчерпан, а о моих личных запасах разговора не было!» И женщина, бедняга, после этого «встаёт дыбом» на операционном столе – мышцы напрягаются, и дальнейшее спокойное послойное ушивание раны становится практически невозможным.
По юности Соня совершала ошибки – торопилась ушивать, давала собственные деньги анестезиологам… Но позже более порядочные представители этой действительно героической профессии научили её. Объяснили: женщину живой и невредимой со стола должен «снять» именно врач-анестезиолог. В институте этому не учат. Так что в последующие годы Сониной практики если и попадался не совсем порядочный «наркотизатор» – после его «заездов не по теме» она делала вид, что отходит от «первой зоны стерильности» операционного стола со словами: «ОК, Серёга (Шура, Лёнчик). Переводи! Ща я размоюсь, выйду на крылечко покурю, потом снова помоюсь, вернусь и дооперирую. А ты тут пока, будь добр, разберись с материально-техническим обеспечением своей части работы. Ах да! Забыла сказать. Пациентка бесплатная». После чего у Серёги (Шурика, Лёнчика) или даже Владимира Николаевича, ввиду нехватки хватки «принять на себя», всегда находились в ургентном чемодане и запас наркотиков, и обезболивающие, и миорелаксанты (+1 за уместное, необходимое и достаточное манипулирование). Ужасно? Увы, это правда. Ужасно и таковое поведение хирургов и анестезиологов. Ужасно и то, что в том самом чемодане у тех самых ужасных анестезиологов действительно частенько шаром покати или последнее – на самый крайний случай. А работа такая, что каждый случай вполне может оказаться тем самым. Крайним.
