Алексей Рыбин - «Кино» с самого начала
Андрей принадлежал к тому небольшому числу людей, чья карьера расцвела благодаря Великой Октябрьской социалистической революции. Ведь именно благодаря ей и почину рабочих станции Москва-Сортировочная, а также лично товарища Ленина в нашей стране укрепилась традиция коммунистических субботников.
В этот праздничный день работники всех учреждений Советского Союза с радостными бодрыми лицами собираются у себя на службе и выкидывают на помойку всякий хлам, мусор, а также списанное оборудование. Если оборудование находится в рабочем состоянии, а списывается только по истечении срока эксплуатации, то, прежде чем выкинуть, оборудование это предписывается изрубить топорами, раскурочить ломами и кувалдами до полной невозможности когда-нибудь использовать это оборудование по прямому назначению. И вот каждый год Андрей Тропилло активно принимал участие в ленинском коммунистическом субботнике. Начинал он готовиться к этому дню задолго – покупал большое количество водки и вина, куда-то ездил, с кем-то долго говорил по телефону и в день Великого почина приходил в какой-нибудь театр, институт или другое учреждение и терпеливо ждал, пока сотрудники, потея и весело матерясь, вытащат на двор какой-нибудь списанный пульт, или колонки, или неработающие усилители. Сотрудники, отпыхтев и перекурив, брали в руки топоры и ломики и уже было поднимали их к небу, готовясь с наслаждением опустить на разноцветные переплетения проводков и сверкающие шляпки транзисторов, как их вдруг останавливала вежливая рука Тропилло.
Не надо только думать, что Андрей был типажом из телесериала «Следствие ведут знатоки» – эдаким помоечным жуликом. Нет-нет, Андрей привозил с собой бумаги из Дома пионеров и школьников, где было черным по белому написано, что пионеры и школьники просят в порядке шефской помощи передать списанные аппараты их Дому, аппараты передавались Андрею, сотрудники, выпив водки или вина, грузили все это добро на грузовик, потом аппараты ставились на баланс Дома пионеров, Андрей получал благодарности от начальства, студия звукозаписи год от года росла, и альбомы «Аквариума» становились все лучше и лучше по качеству записи.
Прямо вслед за нами приехали Фан, Дюша и Сева. Все были в сборе, можно было начинать.
– Вы барабаны пишете? – спросил Тропилло.
– Да вообще-то надо бы, – начал Витька.
– А-а-а, у вас барабанщика нет, – понял звукорежиссер. – Хорошо. Драм-машину хотите?
– Драм-машину?..
– Витька, попробуй с машиной, – посоветовал Борис, – это будет интересно, ново и необычно. Новые романтики – новый звук.
– Хорошо, давайте попробуем.
Тропилло быстренько вытащил откуда-то драм-машину, и ею немедленно занялся Фан – мы с Витькой даже не подходили к такому чуду.
– Ну, проходите в камеру, – пригласил нас Тропилло.
Мы прошли в камеру звукозаписи – уютную, красивую, чистую и звукоизолированную. Там был полный порядок: стояли уже два стула, две стойки с микрофонами для нас и наших акустических гитар, лежали шнуры для наших электрических гитар, стояли барабаны для отсутствующего барабанщика… Мы настроили инструменты – Витька двенадцатиструнку, я – электрическую гитару, одолженную у Бориса.
– Сегодня будем писать болванки.
– Чего? – не поняли мы звукорежиссера.
– Болванки, – повторил Тропилло. Он сидел в аппаратной, говорил нам в микрофон, что нужно делать, и мы видели его через небольшое застекленное окно. Рядом с Тропилло торчали головы Бориса, Дюши, Севы и Фана, который уже что-то выжимал из драм-машины – какое-то пшиканье, шлепанье и бряканье.
– Бас пишем сегодня? – спросил Андрей у нас.
– Бас-гитары нет, – печально ответил Витька.
– Ладно, потом. Пишем акустику и вторую гитару. Рыба, играй подкладку, соло наложишь вместе с голосом. Поняли?
– Поняли.
– Ну, порепетируйте, отстроим заодно драм-машину.
Мы никак не предполагали, что с драм-машиной у нас будет столько возни. Тогда мы впервые столкнулись с этой штукой и никак не могли удержаться в нужном ритме – все время улетали вперед. Все дело было в том, что машину было очень плохо слышно, и Витькина гитара забивала пшиканье этого аппарата, а когда возникала пауза, то выяснялось, что мы опять вылезли из ритма. Поскольку закоммутировать машину иначе было невозможно, то решение проблемы нашел Фан – он стал размашисто дирижировать нам из аппаратной, мы смотрели на него и кое-как записали несколько болванок, придерживаясь нужного ритма.
– Ну все, на сегодня хватит, – сказал Тропилло.
– Как, все уже? – удивились мы.
– Ребята, мы уже почти пять часов пишем, пора заканчивать. У меня еще здесь куча работы. Через два дня продолжим. – Тропилло был категоричен.
Как – пять часов? Мы посмотрели на часы: действительно, уже близился вечер. Я понял, что неделя, взятая в ТЮЗе за свой счет, никак не покроет время записи, да и Витькина справка – тоже. Нужно будет как-то выкручиваться.
– Выкрутимся, – сказал Витька, поняв то, о чем я подумал. – Мы должны сделать эту запись.
Мало того, что Тропилло постоянно находился в состоянии самосозерцания, он еще был весь погружен в вечные и непрекращающиеся эксперименты. Когда мы собрались в следующий назначенный им день, он сообщил, что болванки писать пока не будем, что с этим переждем, а наложим недостающие партии на уже записанную основу нескольких песен и послушаем, что получится.
– Надо чередовать приятное с полезным, – сказал он и зачем-то подмигнул нам.
Мы тоже ему для чего-то подмигнули и отправились в камеру. У Витьки в руках на этот раз была бас-гитара, принесенная хозяйственным Фаном, я готовился играть соло. За два захода мы записали оставшуюся музыку к первой песне, потом с четвертого или пятого дубля Витька наложил свой голос, потом мы послушали то, что получилось, и Борис сказал:
– Лешка, ты не против, если я наложу здесь еще одну гитару?
– Пожалуйста, – сказал я.
Потом он спросил у Витьки:
– Витька, тебе не кажется, что здесь на рефрене нужно наложить еще несколько голосов?
– Давай попробуем, – согласился Витька.
– Да, да, да, – оживился Тропилло, – я тоже спою.
И мы все вместе спели хором: «Время есть, а денег нет, и в гости некуда пойти». Борис при этом играл на гитаре, пущенной через ревербератор, дикое атональное соло, и в целом вещь получилась довольно мрачной.
Дождь идет с утра, будет, был и есть,
И карман мой пуст, а на часах – шесть.
Папирос нет, и огня нет,
И в окне знакомом не горит свет.
Время есть, а денег нет,
И в гости некуда пойти.
И куда-то все подевались вдруг,
Я попал в какой-то не такой круг.
Я хочу пить, я хочу есть,
Я хочу просто где-нибудь сесть.
Время есть, а денег нет,
И в гости некуда пойти…
Мы намучились с настройкой инструментов при наложении сольных партий – тюнеров у нас тогда еще не было, и при записи болванок гитары были настроены не по камертону. И теперь мы подтягивали и подтягивали струны, крутили колки и недовольно крутили головами. Времени на все это, включая девять или десять дублей записи, ушло опять очень много, и мы успели в этот день записать музыку без вокала еще к паре песен – и «смена» закончилась. После всеобщего перекура мы послушали еще раз «Время есть…» и пришли в восторг. Это понравилось всем – и нам, и Борису, и Фану с Дюшей, и даже Тропилло. Ему вообще-то трудно было угодить, но на этот раз нам это удалось, тем более что в рефрене был явственно слышен его демонический голос.
Глава 9
Время нашей записи уже перевалило за две недели, а до конца было еще довольно далеко. Витька наконец решил, какие песни точно должны войти в альбом, и насчитал четырнадцать штук, а записано было еще только семь или восемь. Мы писали по новому методу Тропилло – блоками, по нескольку песен, доводя работу над ними до полного завершения – с голосом, подпевками и всем остальным. И вдруг мы спохватились – меньше недели оставалось до нашего первого рок-клубовского концерта. Пора уже было что-то решать с составом, и главный вопрос вставал о барабанах – кто за ними будет сидеть? Фан сказал, что он может смело поиграть на бас-гитаре, – он уже успел выучить все песни, пока мучился с драм-машиной в аппаратной Тропилло, а Б. Г. предложил:
– А почему бы вам не использовать драм-машину и на концерте? Это будет очень необычно и очень здорово.
– А как это сделать? Ее же нужно на каждую вещь перестраивать, – засомневался Витька, но не отверг эту идею.
– А мы запишем ее на магнитофон, – сказал я. – И будем работать под фонограмму.
На том и порешили. Можно смело сказать, что «Кино» было первой группой в Ленинграде, использовавшей на сцене фонограмму с записью драм-машины, – шел 1982 год, и о таких технических новшествах никто еще не думал.
Тут же в студии мы произвели запись драм-машины – выбрали семь наиболее боевых песен, и Фан перенес пшиканье и бульканье ритм-бокса на магнитофонную ленту, скорость 19,5. Итак, теперь у нас были уже барабаны, две гитары и бас. Дюша предложил попеть на концерте бэк-вокал и поиграть на рояле для большей плотности звука, и мы с Витькой поддержали эту идею. Однако нужно было порепетировать, хоть несколько раз всем вместе прогнать программу на хорошем громком звуке, выяснить чисто акустические нюансы и так далее. И Борис предложил собраться на следующий день в Доме культуры имени Цюрюпы – кто-то из «Аквариума» был оформлен там на полставки руководителем местного какого-то вокально-инструментального ансамбля и имел, соответственно, право пользоваться комнатой, где стоял комплект аппаратуры советского производства, и далеко не первой свежести, но раздолбанные усилители еще могли кое-как усилить, колонки еще держались в положении «стоя» и выдавливали из себя звук, были микрофоны, стойки для них, и никто не мешал там грохотать и орать, насилуя все это барахло.
