Максим Гуреев - Мама тебя любит, а ты её бесишь! (сборник)
Так вот, приехав в Судак, они оказались у входа в кафе быстрого питания под символическим названием «Перекрёсток».
– Что ты будешь, деточка?
– Макароны, пюре и тефтели.
– А супчик? Куриный, с вермишелькой, как ты любишь.
– И супчик, и пампушки, – невозмутимо добавила девочка.
Стоящие рядом знакомые по вилле переглянулись и вовремя уточнили:
– А попить?
– И попить. Сок. Мультифруктовый.
Мать загрустила, ибо представила свой похудевший кошелёк и расцвеченный несъеденными яствами стол. Мягко спросила:
– Ты уверена?
– Конечно, мамуля.
Прогноз оправдался: золотистый бульон сиротливо плескался в белоснежной пиале, пюре застыло, пампушка обгрызенным боком подмигивала с хлебной тарелочки.
– Больше не могу, – выдавила девочка.
«Я тоже», – подумала мать.
– Пошли очки покупать. Плавательные.
«Ага, не забыла», – отметила про себя путешественница и, вздохнув, взяла дочь за руку. «Не горячая, слава богу».
– Пошли, обжора.
«Ох вы, кони мои, кони…»Развлечений в Крыму оказалось гораздо меньше, чем предполагали путешественники. Вариант с многочасовыми экскурсиями был отметён без обсуждения. Чехов и Ялта, Голицын и шампанское, Воронцовский дворец, Ливадия, Генуэзская крепость, Карадагский заповедник, Севастополь – ничего не возбуждало. Дочери было «по балде», и понятно почему: в свои семь лет она была дремучим созданием и, кроме кинотеатра, боулинга и кафе, ничем не интересовалась. Мать было встрепенулась от звуков названий туристических святынь, но быстро остыла.
Обеим нравилось море. Дочь сидела в воде безвылазно, мать лениво за ней наблюдала.
– Давай, выходи, – время от времени приказывала она.
На что девочка выбрасывала из воды руку с растопыренными пальцами. Жест символизировал пять минут. Мать отрицательно мотала головой ровно пять раз: пять пальцев, четыре, три, два, один. Дочь кривила личико и, чертыхаясь, выходила из воды, умудряясь неоднократно упасть по дороге. Так она продлевала удовольствие.
На суше торг продолжался. Перемирие наступало в момент поглощения пищи: обе любили кукурузу и приноровились покупать её у одного торговца. Весь пляж почтительно называл его дядя Саша. Его появление среди отдыхающих всегда сопровождалось улыбками: по гальке передвигалось облако в парусиновых штанах, увенчанное парусиновой шляпой. У облака были ярко-голубые глаза, беззубый шамкающий рот на закопчённом лице. Дядя Саша никогда не торговался, ибо кукурузой своей гордился. Действительно, початки были крупные («с метр»), хорошо проваренные и всегда горячие. Красная цена им была гривны четыре, но постоянные клиенты безоговорочно платили шесть. К их числу принадлежали мать и дитя.
Насытившись, каждая из них приступала к любимому занятию: старшая – к написанию заметок, младшая – к водным процедурам. Через некоторое время ритуал повторялся: кукуруза менялась на пахлаву, пахлава – на персики, персики – на виноград. Аппетит разгорался, солнце палило всё жарче, вода мутнела, а людей всё прибавлялось. В одиннадцать они уходили.
Обедали уже на вилле: сочная дыня, домашний сыр и беседа, состоящая из одного и того же перечня фраз.
– Твои планы? – спрашивала подобревшая мамаша.
– А твои? – отвечала дочь.
– Я сплю. Потом – на море.
– Мы же собирались на лошадях кататься! – вопил ребёнок.
– Может, в другой раз?
– Ты мне уже пять дней обещаешь.
– Ты тоже мне пять дней обещаешь до конца выучить таблицу умножения.
– Я выучила.
– Восемью восемь?
– Сорок восемь, – не задумываясь, ответила девочка.
– Нормально. Лошади подождут.
– Пожалуйста, мам, – с дрожью в голосе попросила нерадивая ученица.
И крепость пала.
Дорога на конеферму была недолгой, но богатой на испытания: палило солнце, из-под ног выстреливала саранча, и каждый выстрел сопровождался оглушительным детским визгом. Наша героиня испытывала ужас, но демонстрировала ледяное спокойствие. Поэтому со стороны казалось, что мать с дочерью пробираются к цели перебежками, подпрыгивая и зависая в воздухе.
На минуту девочка отвлеклась на пони-альбиноса, стоящего в загоне для больных животных. Изумлению ребёнка не было конца при виде градусника в попе несчастной клячи.
– Мама, что они делают? – прошептала юная гринписовка.
– Температуру ему меряют.
– В попе?
– В попе.
– А что, под мышку нельзя градусник поставить?
– А где ты видишь у этого зверя подмышку?
– А где ноги.
– А подмышки где находятся?
– Где руки.
– Нет у понь рук. Поэтому так меряют.
– Ужас! – обмерла девочка.
Конеферма являла собой какое-то Айболитово царство. Мало того, что парочка застала несимпатичный процесс измерения температуры, она ещё оказалась свидетельницей не менее экзотической процедуры. Модно одетый парнишка со стайлингом на голове согнулся над ванной и что-то в ней методично полоскал, приговаривая: «Не ссы. Щас. Уже всё». «Сумасшедший, – тоскливо подумала мать-героиня и присела под навес, пытаясь справиться с нахлынувшей тревогой. – Какого чёрта мы сюда притащились?»
Дочь так не считала. Она стояла, вытянув шею в сторону новоявленной прачки.
– Мам, он, по-моему, котят моет.
Сердце матери ёкнуло: «Может, не моет, а топит?!» Превозмогая страх, она крикнула:
– Эй, парень! Ты чего там делаешь?
Старатель обернулся на крик и двинулся навстречу, держа что-то чёрное в вытянутой руке.
– Это что? – нетвёрдо повторила свой вопрос Женщина. – Кошка?
– Не. Собака. – Юннат потряс ею фактически перед самым носом барышень.
Глаза обеих округлились. То, что висело на вытянутой руке, трудно было назвать животным. Это была драная каракулевая варежка с вытаращенными глазами и синим животом. Варежка подёргивалась в руках спасателя и нежно поскуливала.
– Ты где её взял?
– Выкинул кто-то. Она породистая. Только больная. Щас я её высушу и проглистогоню.
К горлу путешественницы подкатила тошнота – у неё было хорошо развитое воображение. Парень протянул ей мокрую варежку и скомандовал:
– Слушай, подержи. Я тряпку возьму.
– Я не могу, – выдавила она из себя и подумала, что катание на лошадях не состоится по причине утраты ею сознания.
– Мама, возьми, подержи, – гордо приосанившись от оказанного матери доверия, повторила девочка. – Смотри, он такой хороший, больной.
– Не он, а она, – пыталась остаться в сознании мать.
– Ну, ты держишь или нет? – уточнил парень.
– Нет. Клади её сюда, я посторожу, чтоб не свалилась.
Дрожащую варежку положили на импровизированный стол, на котором стояла импровизированная пепельница. Рассмотрев её, наша героиня совсем пала духом. Это было лошадиное копыто с подковой. Она передёрнулась и резко встала:
– Ну, с меня хватит. Дочь, пошли.
– Мама, как ты можешь! – запричитала юная любительница животных. – Нас же попросили посмотреть, чтобы собачка не упала, не разбилась.
– Если она не утопла, значит, и не разобьётся. Пошли.
Девочка вспыхнула. Слёзы навернулись на глаза. Она поджала губки:
– Мама, ты же обещала…
«Чёрт бы побрал это чувство справедливости! Эту верность слову! Чёрт бы всё это побрал!» – рыдала про себя измученная мамаша, но краем сознания понимала, что расстановка сил на конеферме меняется. Пространство заполнялось не только запахами конского дерьма, квохчущими курами и курлыкающими голубями, но и полуголыми туристами, размахивающими фотоаппаратами. Начинался инструктаж.
Босая девица с пергидрольными волосами, убранными в некое подобие хвоста, встала рядом с понурой лошадью и затараторила:
– Значит, так. Эта лошадь. К лошади нельзя заходить сзаду. Где хвост. Конячка пугается и может ляхнуть. К конячке нада подходить спереду. Эта вот уздечка. Эта стремячка. Эта сиделец.
– Чего?
– Сиэдло. Ставим левую ножку в стремячку, отталкиваемся правой ножкой и взгружаемся в сиделец.
Босоногая инструкторша демонстрировала свои таланты, при этом не переставая тараторить:
– Значит, так. Када нада трогаться, не нада гаварить: «Конячка, иди, вперёд», нада гаварить: «Чап-чап». А када нада встать, не нада гаварить: «Стой, пажалуста. Давай, встань», нада гаварить: «Трр».
– А если не послушается? – выкрикнула нервно переступающая с ноги на ногу девушка.
– Вы не бойтесь. Наши лошади обучены. Умные. Дальше – идём караваном. Друх за друхом. Если ваша конячка обгоняет ту, что впереди, гаварите «трр» и тяните уздечку. Резка. Вот так. А то другая конячка обидится и куснёт.
«Дурдом какой-то», – подумала наша героиня и шёпотом обратилась к дочери:
– Давай уйдём отсюда. Я боюсь.
– Зато я не боюсь, – так же шёпотом прошипела девочка.
– Дитё поедет на полупони. Полупони зовут Оля. Меня – Саша.
– Мама, – громко зашептала будущая наездница. – Я – на полупони. На Оле.
Девочка ликовала и рвалась в бой.
