Леонид Васильев - Солнце над лесом (сборник)
Старик, надышавшись, слег, прижавшись головой к ручке фляги, и на разговоры не реагировал.
Вот снова мост через Шуверню. Он уже не дымит, а объят пламенем. Двигаться опасно, рельсы могли прогнуться, тележка полетит вниз. Но другого пути нет. Петров накрыл бензобак плащом, набрал в легкие воздуху, прикрыл глаза ладонями. «Пионерка» ринулась в полымя и, к счастью, его миновала. Много позднее после прошедшей стихии сюда прибыли железнодорожники, моста не обнаружили – сгорел дотла, а рельсы изогнуло, будто струны сломанной балалайки.
… Прорвавшись через пламя на мосту, мужики снова обрадовались, но обрадовались рановато. Недалеко от поселка на крутом повороте им навстречу так же быстро задом вперед двигалась дрезина с людьми.
Водитель дрезины, уверенный, что путь свободен – он запрашивался у диспетчера, а Витька – нет, вез людей на пожар.
Все произошло так быстро, что тормозить было поздно, парень крикнул своим пассажирам:
– Прыгайте!..
И мужики с тележки сиганули, кроме старика. Он как лежал головой к ручке фляги, так и не пошевелился.
После встречного удара от маленькой тележки остались искореженная рама с колесами, помятая фляга, да бездыханное тело старика с глубокой вмятиной на голове.
После оханий да аханий люди поспешили тушить огонь. Пчеловод пошел к жене Вере, а Витька на руках понес старика к фельдшеру.
Больница оказалась на замке, положив сторожа на скамейку, парень пошел искать врача Ельсукову.
– Где Антонина Григорьевна… не видали? – спрашивал он у встречных.
Ему отвечали, что видели ее с медицинской сумкой там-то, махая рукой в сторону. Витька бежал в указанном направлении, но врача уж след простыл. Часа через два безрезультатных поисков парень с тяжелым чувством возвращался к скамейке, где оставил бездыханное тело Матвея. Его преследовала карающая мысль: «Интересно, кому больше срок дадут – водителю дрезины или «Пионерки»?»
Вот и больница, а скамейка пуста. Рожков направился к старухе Матвея рассказать правду о произошедшей трагедии.
А жаль, что вот так банально обрывается мечта, теперь его ждет скамья не студенческая, и куда ни глянь – всюду решетки. «Да-а, вот как в жизни все непредсказуемо», – грустно размышлял Витька.
Матвей с женой живут в двухквартирном щитовом домике финской конструкции. Иногда этого старика называют колдуном – он умеет отнимать у коров молоко. Витька вбежал на крыльцо, отдышавшись, придумал, что сказать старухе об аварии, и постучал в дверь:
– Заходите-заходите! – услышал он женский голос.
Рожков, отворив дверь, зашел в комнату. От того, что он увидел, зарябило в глазах, закружилось в голове – за столом рядом с женой во всем белом сидел ее старик Матвей и пил чай.
Парень будто онемел. Старик поманил его рукой:
– Садись, Витька, на скамью, будем чай пить! Спасибо… спас от огня! Когда-нибудь коньяк куплю!
Спаситель нерешительно, как во сне, подошел к Матвею и глянул на его череп. Там, где недавно была глубокая вмятина, теперь возвышалась продолговатая шишка. «Это ж надо… старик-то ожил?»
Рожков посмотрел ему в подслеповатые глаза, вытер себе взмокший лоб грязным рукавом и вышел…
Две недели карасьярцы, не видя солнца, в дыму боролись с пожарами: Закидают огонь с одной стороны, а пламя нежданно-негаданно появляется с другой. Возгорания случались и в самом поселке. Люди, натерпевшись страху, боялись затоплять печи для готовки еды. ОРС привозил тушенку, хлеб. Участников пожаротушения кормили бесплатно.
Трагедия 1972 года нанесла леспромхозу неповторимый урон: сгорели тысячи гектаров лесосырьевой базы. Дотла сгорел лесоучасток Эрикша, а за Ветлугой поселок Красная Горка, заживо сгорели сборщики живицы.
Карасьярцы героически отстояли свое жилье, объекты соцкультбыта, мастерские, депо без малейших человеческих потерь.
Правда, без одной травмы не обошлось: начальник назначил ночное дежурство, дабы не дать огню бесконтрольно разгореться. Вот ходят мужики по гари с лопатами, высматривая очаги возгорания, и ударом лопаты гасят. Один мужик по фамилии Костюнин присел возле пенечка и закурил. Сидит себе спокойненько, дым пускает, а огонек-то заметил высокий Колька Вершинин. Подошел он да с размаху ударил, как потом выяснилось, по окурку – в дыму-то ночью не видать. Потом мужики говорили: «Сам виноват, курить запретили строго. Хорошо, что лопатой по морде съездил плашмя, а то бы хуже было».
Пожар штурмовал несколько раз. В итоге вокруг выгорела площадь шириной в десять километров и длиной в пятьдесят. Сгорели сосновые боры, березовые рощи, грибные места, ягодные болота. Находили обгоревшие трупы диких животных. Беспощадный огонь уничтожил все пасеки медового края, сотни стогов заготовленного сена.
Уже потом, когда народ успокоился, втайне молясь за спасение Богу, пошли по поселку разговоры, из которых можно было узнать, кто из поселковых оказался героем, а кто и вовсе трусом, сбежавшим по первому звуку набата.
Лесорубы еще несколько лет рубили горельники, но вскоре лесосырьевая база закончилась, люди покидали насиженные места, уезжая в основном в строящийся город Новочебоксарск.
Магазины, клуб, школу и прочие объекты распилили на дрова. Узкоколейку, связующую Юркино, Карасьяры, Шушманку, Майский, Козиково списали и растащили на металлолом.
Оставшиеся люди, это кому некуда деваться, остались (без транспорта и каждодневного приобретения повседневных товаров).
Глава 3После памятного пожарного года прошло тридцать восемь долгих лет. Однажды в один из августовских дней в Карасьярах появились сестры Петровы, правда, под другими (замужними) фамилиями. Это уже не девчоночки-комсомолочки, а вполне сложившиеся солидные дамы в соломенных шляпках бродят по развалинам своей малой родины, вспоминая навсегда ушедшие годы юности.
Они проходят по Заводской улице, долго стоят у родного полуразрушенного домика, удивляясь, каким он стал маленьким, со слезами на глазах заглядывая в пустые глазницы окон – где когда-то стояла мебель и другие предметы обихода.
В желании пообщаться со старожилами, сестры зашли и в мой дом. Их удивила и рассмешила построенная из тонких стволов сосны беседка под названием Бар-Экстаз под липами!
Смеясь, Ирина Александровна рассуждает:
– У бара самобытный, оригинальный дизайн: есть шиферная крыша, длинный стол со скамейками, комод для посуды, а где экстаз?.. Липы вижу, экстаза не чувствую!
Я попросил дам оглянуться назад. Они, оглянувшись, увидели качели.
Взвизгнув, как в детстве, от радости, и раскачивая качели, они запели. Ветер сорвал с них шляпки, оголил округлые колени, а они поют детские песенки и все им по фигу.
Ирина Александровна вспоминает:
– Я работала в Карасьярском детском саду заведующей. Мне не хватало до семнадцати лет двух недель, но приняли воспитательницей. А через месяц Зина Царегородцева очень просила принять детсад. Она уходила в декретный отпуск. Меня папа поддерживал: «Не бойся, Иринка, соглашайся – отчеты и меню буду составлять сам!» Ну а потом я сама научилась… Ой, но я, кажется, уже в экстазе! – восклицала Ирина Александровна и, вспоминая былое, продолжала рассказ:
– Мы с мамой и Любашей ходили за грибами, насобирали много белых и потерялись в лесу, ходим туда-сюда, а дорогу найти не можем. Заблудились. Уже вечерело, стало страшно. И вдруг, на наше счастье, откуда ни возьмись появился Леня Шатохин с корзиной. Он и указал нам дорогу, а папа искал по лесу с ружьем.
У Любаши от качелей закружилась голова, но она не подает виду:
– Ой! У меня, кажется, тоже наступил стопроцентный экстаз…
Мы в баре пьем теплое парное молоко, жена Маргарита щедро подливает его в кружки.
– Какое вкусное! – восторгается Любовь Александровна.
– Так оно же настоящее – корова кушает луговое сено, в нем много цветов, молоко это лекарственное. Вот бы нам такое в городе! – размечталасъ Ирина Александровна.
– Ирин, а помнишь, у нас была корова? – спросила сестра.
– Конечно! Меня мама учила доить.
– А помнишь, как у нее пропало молоко?
– Да, отец пришел к колдуну и сказал: «Матвей, сознавайся, ты у нашей коровы отнял молоко?.. Вот, если к вечерней дойке молока у ней не будет, я на тебя всех пчел науськаю, даже не знаю, куда ты побежишь!
– Неужели такое колдовство существует? – удивился я.
– Да, но отцу не пришлось наказывать Матвея колдуна, – продолжала Ирина Александровна, – наш папа добрым был, он даже его к себе на работу взял.
– Постойте! – воскликнул я. – А как же корова, много дала молока?..
– Не выдоишь за день – устанет рука!..
Женщины обратили внимание на высокую стену леса в нескольких шагах от жилья.
– Любаша, посмотри, как лес вырос!? А в пожарный августовский день на этом месте он выгорел полностью, здесь проходили баталии: ой-ей-ей! – вспомнить страшно.
– Помню эти дни… В лесу было темно, и только огонь между деревьями освещал местность. Вначале было страшно, работали без отдыха, кидая землю на огонь. Нас, девчонок, поставили, где не такое сильное пламя, а парней отправили на передовую. До четырех часов работали. Потом объявили, что можно возвращаться домой. Оставили дежурных на случай непредвиденного возгорания. Домой я пришла, пропитанная дымом. Уснула крепко. А утром мне надо было уезжать в Морки на работу по направлению. Приехала в Йошкар-Олу, там над городом летает вертолет и в громкоговоритель сообщают, что горит поселок Сурок. А мне ехать в Морки надо по трассе через него. Автобус не пропустили, вернули назад. Пришлось переночевать в городе, а утром решила ехать на поезде до станции Шелангер, надеясь, что поезд пропустят – так и получилось. В районе Сурка все обгорело – жалко смотреть. Приехала я в Морки – и здесь пожары, снова пришлось поучаствовать в тушении… Через несколько дней узнала, что в Карасьярах снова бесновались «красные петухи», и сгорел лесоучасток Эрикша, даже домашних животных не смогли спасти. Весь август был в тревоге и переживаниях. Я беспокоилась за своих родителей, они ведь тоже были на пожарах, защищая поселок… А были прекрасные времена – до сих пор помню много добрых воспоминаний о Карасьярах, поэтому хочется хоть когда-нибудь приезжать сюда. До слез жалко – ничего здесь не осталось от былого. Даже наш домик вот-вот совсем рухнет. Спасибо, Леонид Михайлович, что ты остался верным нашему поселку, до сих пор живешь здесь! Я несколько десятилетий живу в Морках, но душа моя всегда полна воспоминаниями тех лет: детсад, школа, первая любовь…
