Валерий Граждан - Кровавая пасть Югры (сборник)
Личико у девочки зарозовело, а косички будто стали толще и золотистее. В школу сестра Павла ходила с большой охотой и тоже мечтала стать врачом. Иногда помогала маме лечить дедушку. Теперь Макар работал «за жалованье» у батюшки в церкви. Занятие ему подыскали «не пыльное», хотя и потребное для всех. Ночью он дремал у телефона, а днём как бы диспетчерствовал. Память его ещё не подводила и дедом батюшка был доволен. А выражал он своё удовлетворение скупо и немногословно: «Это мне по нраву!».
Держал же церковный служитель хозяйство немалое. Так что под его началом трудились «с благословения господня» слесари, сварщики, резчики по дереву, маляры и художники с завидным умением, да и ещё немало трудового люда. Всех обходил утром «на рукоцелование». Это вроде бы «по доброй воле и Господа». А там кто его знает, ведь всё это уже со слов самого Макара. Да и приметили работники, нежели кто чурался целовать длань, так не долог оказывался его «праведный труд» на подворье. Не забалуешь у батюшки!
А Макар Семёнович был старых понятий и целовал руку священнослужителя не подобострастия ради, а в угоду Богу истинно. Не раз забегал Паша к дедушке. И замечал тот, что не спроста отрок вьётся на подворье. Никакое другое рукомесло так не тянуло его к себе, как резьба по дереву. И мало того, приходил его внук спозаранку и… шасть в мастерскую. Часами, затаив дыхание, он отслеживал каждое движение резца мастера. Полюбился он бригаде. Да и батюшка его заприметил: «Чей будешь, сын мой? Интересуешься, гляжу? Инда сие зело пристойно, это мне по нраву!»
Последние слова «это мне по нраву» были произнесены как-то особенно, с расстановкой, будто золотой песок отмерял. Вроде боялся пересыпать. Да почти так оно и было. Эта фраза слыла своеобразной меркой труда его подопечных. Святой отец Тихон оценивал готовую поделку подолгу и молча. И, если произносилась заветная фраза, то плата тоже была «по нраву». Иначе трудяга оставался ни с чем. А то и за порчу материала вычтет, коли далее не употребить.
Знал дед Макар, что в семье бедность несусветная. Весь доход состоял из мизерной зарплаты и подработок Марии, да его, почти смехотворной пенсии. От продажи поделок доход если и был, то невелик. Лена с Гришей из деревни то картошки на зиму, то мяса подбросят с оказией, а без них, почитай впроголодь жили бы вовсе. На одежонку совсем ничего не оставалось. Павлик после седьмого класса хотел идти работать. Но куда такого мальца возьмут? Да и по закону нельзя.
Вот и двинул с челобитной дед к священнику, дозволь, мол мальчонке в бригаде работать? На что отец Тихон неспешно ответил: «Мал он ещё… Но, вижу, не от праздности просишь. А богу угодно, чтобы помогали мы чадам своим… Пусть под началом мастера Никодима поработает. Завтра и приводи!»
Чуть свет, Павлушка со всех ног мчался к дедушке в его каморку, именуемую им как «кабинет». Мать ему с вечера погладила умело заштопанные брюки. Так что к приходу Никодима старый и малый ждали его к открытию мастерской.
Мастера батюшка уведомил, а с парнишкой тот и подавно ознакомился вчистую. Сперва выказал весь инструмент. Подмастерье любовался: «Я себе такой же сделаю!» Ладный был инструмент, как с виду, так и в руке: будто влитый!
Пришёл отец Тихон. Здоровался с каждым, протягивая руку. Протянул и Павлику. Тот с достоинством последовал примеру деда. Встретились со священнослужителем взглядами. Словно святой огонь между ними блеснул. И замер батюшка, будто впал в глубокое раздумье, давно терзавшее душу. Молвил тихо: «А дам-ка я тебе моего ангела в ночи… Есть что-то в тебе! Никому не дозволял, а тебя благословлю. Дай ему, Никодим, во-он ту доску! Пойдём со мной, сыне, покажу ангела.»
Храм с колокольней стоял посреди широкого церковного двора. Раньше Павлу креститься не сподобилось. но богобоязненный Макар упредил внука: «На храм божий осенись крестом: вот так!» И на подходе к паперти перекрестились оба.
Внутри отец Тихон обогнул алтарь и вошёл в ризницу. Оттуда он вынес большой лист картона.
– Вот, гляди! Это я видел в обители на горе Афон в святой обители. Роспись скопировал православный монах. Душевно сделал инок. Прочтя молитву, приступай. Никодим поможет. А взор твой чист, аки душа!» И ушёл обратно в церковь.
А молодой резчик стоял, поражённый увиденным. На твёрдом картоне, угольно чёрным грифелем был начертан скорее некий ангелоподобный дух тьмы с распластанными крыльями. Откуда навеян сюжет, трудно определить, не зная досконально Библию и другие конфессионные документы. Но даже эскиз поражал своей силой и контрастностью. Сила духа в чистом виде и горящие в ночи глаза.
В этот вечер Павел остался в «кабинете» – сторожке. Макар пошёл за ужином сам. Парень все три дня, отведённые на работу, почти не спал и резал, резал, резал. Перья, волосы, глаза – всё поражало скрупулёзностью исполнения. Здесь было даже не мастерство маститого резчика, а его душа, вложенная в каждый штрих. Никодим лишь изредка заходил к юному ваятелю, но мешать ему советами не посмел. Его ученик творил ЧУДО.
На последнюю, третью ночь Паша перенёс свою поделку в мастерскую. Там мастера придавали барельефам оттенки цвета, а то и делали их в чёрнобелом, коричневом исполнении. Была у них для этого некая волшебная «лампа Алладина». С обеда до вечера Павел жадно впитывал от учителя секреты «оживления» фигур и поделок с её помощью. В эту ночь мастерскую снаружи не закрывали: внутри остался на ночь подмастерье Никодима.
Утром резчики у двери своей мастерской увидели деда, крепко спящего на скамеечке, опершись на стену. Разбудили его и тихо вошли. У верстака, что определили Павлу, в ворохе духмяной липовой стружки спал новоявленный МАСТЕР. Никто не заметил, как сюда же вошёл святой отец Тихон. И он, слегка расталкивая стоящих, переместился прямо к верстаку. А на нём стояли рядышком его картонка и… О боже, так это тот самый «ангел в ночи» со стены монастыря в Афоне! Ведь мальчик воплотил ЧУДО! И священнослужитель произнес, чётко расставляя слова: «Это…мне зело…по нраву! Не будите его, пусть выспится. А деда ко мне подошлите!»
А позвал он Макара, чтобы сказать, что берёт парня в мастерскую. И назначает ему… Тут батюшка назвал сумму, почти вдвое превышающую жалованье взрослых мастеров.
Уже с первой получки купили Павлу костюм, а Леночке пальтишко. Из старого она давно выросла. Уже много позже Мария, теребя платок, спросила: «Сынок, а может учиться пойдёшь? Хотя бы в вечернюю?» На что тот баском ответил:
– Ленке ещё три года учиться. Вот поставим её на ноги. Да и дедушке пора отдохнуть. Замаялся он!
Заводь лешего
Сибирь полна загадок, причём таящих истинное волшебство едва не столетиями. В одном из таких чудес мы убедились, побывав по случаю на одном из многочисленных озёр Томской области. Можно бы всё нами увиденное и услышанное отнести к таёжной скептике: «Эка невидаль! А вот мы в прошлой экспедиции…» Но тут сразу же оговоримся, что в тайге не новички и повидали немало, но тут…
Приехали к брату жены в один из тогда богатых совхозов. Как водится – сибирское застолье, охотничьи байки за полночь и обещание свозить нас, если Леший пустит, на одно озерцо необычное. «А сколько твой «Леший» на лапу берёт за охоту летом?», – спросил я шурина. Но от такого вопроса за столом затихли. А шурин Коля, переглянувшись со взрослым сыном Саней и женой Евгенией, чуть ли не прошептал, поперхнувшись: «Ты, Валера, так не шуткуй! Здесь не город, тайга кругом, а Леший, он везде бывает в наших местах. Сам видел его штучки. Вблизи-то он не показывается, но и издаля шуганёт, подштанники не удержишь. Прости, Галя, перегнул малость.» Моя супруга лишь пожала плечами: «А мне-то что! Хотя одним глазком посмотрела бы. А?! Мужики! Заодно и рыбки половим. Есть хоть чего ловить в твоём расчудесном озере?»
– А ты, сестрёнка, не подначивай! Рыбой нас моя Евгения накормит наивкуснейшей. А вот ловить её вы втроём будете. Ты с мужем, да вот, Санёк ещё. Он там с Лешим в дружбе. Старик мало кого жалует, а то и обидеть крепко может, бывало – до смерти.
– Ну уж, прямо-таки до смерти?! Давно ли заливать выучился, а? Коль, скажи честно: спьяну болтанул.
– А вот и неправда твоя, Галя. А чтобы не трёпа ради, то завтра же и поедем. Мне как раз на дальние дойки заглянуть надобно, коровок попользовать от слепней. А там и до Лешевой заводи на Чудо-озере рукой подать. Только чур, ни на дойке, ни по дороге, а тем паче на заводи Лешего не поминайте: не то быть беде. А уж страху натерпитесь вдосталь. А что до рыбы, так её там прорва. Не больно-то туда рыбачки захаживают, а уж охотников Леший и подавно не жалует: либо в болоте утопит, а то загонит так, что неделю, не-то и боле плутать будешь. Так-вот…
Под впечатлением разговора молча разошлись по спальням. Благо, у главного ветврача, кем работал в совхозе Николай, хоромы были далеко не тесные. «На вырост», как шутил он сам, кивая на сына: «Вот, ужо, поженим…»
