Коллектив авторов - Альманах «Истоки». Выпуск 9
Сюжет и связанная с ним тема науки исходят из личных переживаний Демидова. Они слишком болезненны для него, чтобы он мог посвятить повесть лишь теме любви. Это дает знать о себе в явной, можно сказать, кричащей горечи концовки, когда герои встречаются на свободе: «Редкий для повестей о «Колыме лагерной» счастливый конец?» – спрашивает Демидов. И сам же отвечает: «Вряд ли на таком его названии следует особенно настаивать. В повести об одной из декабристок нашего столетия – их было не так уж мало – добродетель торжествует лишь после того, как главная жизненная линия ее героев оказывается сломанной, порок же не наказуется вовсе… Утрата огромного куска жизни в ее самом творческом периоде невосполнима ни для кого. Но особенно тяжела такая утрата для человека научного поиска…»
Что же касается художественного воплощения, то взаимоотношения персонажей, поданные через речь автора, выглядят, на мой взгляд, прикладными на фоне основной темы – науки. Это заложено уже в сопоставлении двух эпиграфов, взятых для повести и связанных с определением гена – единицы наследственности: из Большой советской энциклопедии 1952 и 1971 годов. Шоковой противоположностью своих смыслов они как бы предвосхищают сюжетное действие.
Возвращение
Юрий Влодов (1932–2009)
Стихи о войне
Поэт Юрий Влодов был кровно связан с Великой Отечественной войной: годы его детства и отрочества пришлись как раз на этот период. Не понаслышке он знал про бомбежки, разрывы снарядов, свист пуль, вражескую оккупацию и эвакуацию. Все это ему довелось пережить.
И об этом он и написал свою военную книгу.
«Война распяла детство…»
Война распяла детство.
Оставила наследство:
Сухую емкость фраз,
Почти звериный глаз,
Сверхбдительный рассудок,
Отравленный желудок,
Горячий камень сердца
И дух единоверца…
И нет моей вины,
Что я – поэт войны!
«Гуляло летом по европам…»
Гуляло летом по европам…
Так пастернаком и укропом
Пропахли городки.
И фрау – пышные, как лето,
В субботу шли на «Риголетто»,
Взбивая парики.
И натянув тугие гольфы,
Жестяно лаяли адольфы,
Выкатывая грудь!
И присягая кружкой пива,
Густого, злого, как крапива,
Не морщились ничуть.
Шипели праздничные фарши…
В Берлине взвизгивали марши! –
Вибрировал эфир.
И Сталин грыз мундштук устало,
И дабы робость не пристала
Грузинский пил чефир…
В Москве гулящие матросы
Швыряли лихо папиросы
На танцевальный круг!
Послы садились в лимузины,
Стоял горячий дух резины…
Но я родился вдруг!..
Все это было…было…было…
Ты, мама, все в земле забыла:
Шекспир, мечты, семья…
На довоенном фото – в раме,
Худрук цветы подносит маме!..
Но тут родился я!
«Танки шли по Руси, придыхая…»
Танки шли по Руси, придыхая…
Танки шли на восток по прямой…
И кричала дошкольница Хая:
«Мамка! Тракторы! Ой!..»
Подгорала земля, что коврига.
На подовом каленом листе,
И крестился пропойный расстрига:
«Иисусе Христе!..»
Круглосуточно вякали стекла,
Крались танки в туманах Руси…
И вздыхала двужильная Фекла:
«Сын родимый, спаси!»
А сыночек – румяный лицом,
В обороне залег с ружьецом,
И клубился над ним, молодым,
Трубок маршальских вдумчивый дым.
«Зимы военных лет…»
Зимы военных лет
Выпали полной мерой…
Греемся нашей верой, –
Другого топлива нет.
«Солдат любим седой старухой…»
Солдат любим седой старухой,
И молодой женой-стряпухой,
И малыми детьми…
Солдат врубился в голый пламень,
И превратился в голый камень…
Попробуй, обними!..
«Сгорел в подбитом старом танке…»
Сгорел в подбитом старом танке,
Останки вылизал огонь…
И мать на дальнем полустанке
В сундук поставила гармонь…
И прикорнула на лежанке,
Фитиль убавила на треть…
И снова сын в горящем танке!
Все сто ночей ему гореть!..
И тысячу ночей гореть!
Ни отдохнуть, ни умереть!
«Окружение…Свалка…Плен…»
Окружение…Свалка…Плен…
Кожа, стесанная с колен…
Автоматчики, псы, конвой…
А усталость – хоть сукой вой!
По морозной грязи – босой!
И она позади – с косой!
Только ветер гнусаво пел:
«Потерпите, и я терпел!»
Но бодрящий тычок в плечо:
«Слышь, товарищ, держись, ты чё?!».
«В барак вселили смерть, как ровню…»
В барак вселили смерть, как ровню,
Чтоб страхом сбить усталость,
Швырнули душу на жаровню,
Чтоб тело пресмыкалось.
А ты достал клочок бумаги
И грифеля огрызок,
И написал: «Шумят овраги,
Уж первый ливень близок…»
«Да, были Ожеговы, Дали…»
Да, были Ожеговы, Дали,
Россия оными горда.
Но словари в гробу видали
В те рукопашные года.
В горах горящего металла
Война явила свой словарь
В молельном страхе трепетала
Черно-коричневая тварь!
Мы обнищали, отощали,
Осатанели, как зверье…
Зато язык обогащали, –
Славянский дух раскрепощали,
О Русь, во здравие твое!
Рождались в мальчиках мужчины.
Спасал Россию род мужской.
Взбухало знамя матерщины
Над медной бюргерской башкой!
Гремела мощь неологизма!
Ивана только растрави!
Он шел к победе сталинизма
По локти в собственной крови!
«Бежал, поджимая живот…»
Бежал, поджимая живот,
От фрица, от жалкого прусса,
И знал, что уже не живет,
Поскольку «отпраздновал труса»…
В осоке лежал мертвецом,
Сжимая позорную бритву…
И терся о влагу лицом…
И слушал ударную битву.
Но встал сапогом на судьбу!
И труса – видал он в гробу…
Прошел, будто шел против ветра,
Немыслимых два километра!..
Он душу тащил на горбу!
«На соборе профиль прусский…»
На соборе профиль прусский –
Благородный Бах.
А в камнях – солдатик русский
С кровью на губах…
На руке наколка – «Ира»,
Медное кольцо…
А всесильный Бах от мира
Отвернул лицо.
«Улетели луга…»
Улетели луга,
Улетели сады и леса…
И в колодезной мгле
Холода голубые стояли,
А бечевочный змей
Навсегда уходил в небеса,
В облака, в облака,
Что снегами уже накипали.
(Ах, мамочка, милая мама!)
Пел слепой замполит
На ступенях сельмага о том,
Как под польским холмом
Закопал он глаза ледяные,
Василиса ему выносила
Казенный батон,
Опускала потом
На ладони его земляные.
(Ах, мамочка, милая мама!)
Из воды выходил
Полуночный голодный налим,
По низовьям Оки
Дымовая плутала истома,
А в глазницах у вдов,
Словно луны из голых долин,
Возникали глаза
Недошедших до отчего дома.
«Не смотри солдат слепой…»
Не смотри солдат слепой
Черной жабой.
Ты гуляй себе с рябой,
Потной бабой.
Посоли-ка огурец,
Кружку выдуй.
Не завидуй мне, слепец,
Не завидуй.
Возвращение
Людмила Осокина
Люди Влодова
Юрий Влодов, как воистину народный поэт, никогда не был один. Около него всегда кто-то находился: ученики ли, женщины ли. Он был настоящий поэтический король, а короля, как говорится, делает свита.
Поэтому я решила, помимо собственно воспоминаний о нем самом, написать еще воспоминания о некоторых людях из его ближайшего окружения, о ключевых фигурах, которые долгое время около него пробыли.
Цапин или Апостол Владимир(Цапин Владимир Александрович, 1954 г. р… Находился около Влодова где-то с конца 1970-х до последних дней).
Цапин играет во всех «людях Влодова» для меня главную роль, так как именно он меня с Влодовым и познакомил в марте 1982 года.
Помимо всего прочего, Цапин прошел бок о бок почти через всю мою с Влодовым жизнь.
На фото: В. Цапин, Ю. Влодов, Л. Осокина. 1982 г.
С самим Цапиным меня познакомил один молодой поэт – Валера Романчук, года за полтора до этого. Это произошло на литобъединении «Весы», куда я тогда ходила. И вот с Романчуком они и приходили ко мне в гости, и мы проводили вместе какой-либо из выходных дней. Но никаких дел лямурного плана у меня ни с кем из них никогда не было, нам и в голову это почему-то не приходило. Мы были просто поэтическими товарищами.
В первое время нашего общения Цапин про Влодова мне ничего не говорил. Вообще ничего. Но, где-то спустя год, Цапин почему-то вдруг решил меня с ним познакомить. Он сказал мне, что есть такой поэт – Влодов, он нигде не живет, и что он может меня к нему отвести на какую-то из квартир, где он в данный момент обретался. Конечно, слово «нигде не живет» меня немножко поразило, я даже не понимала тогда, как такое может быть, но тем не менее, я согласилась.
