Маша Трауб - Соня и Александра
Откровенно говоря, ему не хотелось ни плавать, ни возвращаться в дом. Он поднялся на террасу с видом на море. Только там ему было спокойно. Балдахины создавали ощущение защищенности. Правда, место, которое он считал своим тайным убежищем, уже было занято – там сидел Давид. Уходить было невежливо, и Владимир присел за стол. Давид смотрел не на море, а на детскую площадку, где играл маленький мальчик. Он скатывался с горки, забирался и снова скатывался. Методично, без видимой радости, как будто отрабатывал положенное время катания.
– Что-то случилось? – Давид переключился на Владимира.
– Да нет, все в порядке, – ответил тот.
– Видите того мальчика? – Давид указал на малыша, который продолжал свое занятие. – Это внук.
– Хорошо, – ответил Владимир без особого интереса. – Я, знаете, не очень люблю детей. То есть, конечно же, люблю, но у меня их нет, и пока не собираюсь… сами понимаете.
Давид посмотрел на Владимира с удивлением и даже обидой. Его сообщение не произвело ожидаемого впечатления.
– Вы не поняли! Это внебрачный внук! – Давид хмыкнул и перешел на интригующий шепот: – От сына. Мальчика привозят сюда на каникулы.
– Да, замечательно, – пожал плечами Владимир, не понимая, почему Давид так увлечен этой темой. – Ребенок проводит лето на море.
– Но дети-то ни в чем не виноваты, правильно? – Давид все еще сидел с видом человека, который только что раскрыл страшную тайну.
– Конечно.
Владимир уже подумывал сбежать. Он бы предпочел смотреть на море, а не на играющего мальчика.
Александра заводила речь о ребенке. Она очень хотела детей. Но Владимир был не готов. Не то чтобы не готов. Он вообще не представлял себе детей – рядом с собой, в своей квартире, в соседней комнате. Нет, когда-нибудь он, конечно же, будет не против, но не сейчас. Не было в нем такого страстного желания обзавестись наследником, продолжателем рода. Если бы Александра забеременела, то он бы принял этот факт как должное. Но вот чтобы решать когда, в какой момент, готовиться, думать, планировать, покупать, обустраивать и жить всем этим, нет, он не хотел, не представлял. О чем честно и сказал Александре. Она тогда не обиделась, не расстроилась. Просто перестала улыбаться. Потом Владимир забыл об этом разговоре и даже не думал на эту тему. Видимо, для Александры тогда что-то изменилось, а он и не заметил. Не придал значения своим словам, ее словам. А надо было. Наверное, тогда она решила для себя, что ей нужен другой мужчина, и начала отдаляться от него. Или он начал от нее отдаляться, подспудно чувствуя ловушку. Или они оба отшатнулись друг от друга, пусть и не так явно, без скандалов – но что-то было потеряно, точнее, не приобретено, не дополнено. Владимир и Александра застыли в безвременье. Требовалось сделать шаг вперед, а они топтались на месте. Александра по-прежнему была мила, готовила, ждала его с работы, они ходили в кино, в театры, ужинали, ложились спать, завтракали – но в этом не было ничего, кроме размеренности и рутины. Пустота. Вернись все назад, Владимир бы согласился на ребенка. И сделал бы все, что положено в таких случаях – волновался, бегал в магазин, планировал, покупал кроватку и коляску.
Он уже собирался откланяться и пойти купаться, но на тропинке появилась Соня в компании домработницы. Обе заплаканные, что не предвещало ничего хорошего. Надя держала в руках утюг, видимо, забыв поставить его на гладильную доску. Давид, увидев женщин, вжался в стул.
– Вы-то мне и нужны! – заявила Соня, нависая над Давидом. Владимир на всякий случай отошел к краю террасы и принялся разглядывать цветочный горшок. – Почему вы все врете? Зачем? Или это тоже мужское качество?
– Я? – Давид опешил.
– Да, вы! Вы аферист? Признайтесь! Зачем вы вводите людей в заблуждение? Сознательно? Вы шантажист? Или извращенец? Откуда у вас такая больная фантазия? Как вы могли? Или вам хотелось посмеяться? Или это такое изощренное издевательство? Ну? Что вы молчите? Или не думали, что вас выведут на чистую воду? А ведь я вам поверила! И даже думала о вас!
– О чем ты говоришь?
Владимир посмотрел на подругу с удивлением и некоторым облегчением. Он ожидал, что Соня набросится с упреками на него, и обрадовался, что она переключилась на Давида. И что такого сделал Давид, если обе женщины готовы его растерзать? В любом случае его можно только поблагодарить – Владимир не хотел бы оказаться на его месте.
– А ты вообще молчи!
Такой тон Соня вообще никогда себе не позволяла. И подобные выражения – тем более. В этом тоже заключалась загадка Сони: если она от кого-то зависела, будь то начальник, мужчина, с которым она живет, она никогда, ни разу не позволяла себе перечить, сколь абсурдным бы ни было замечание или просьба. Соня соглашалась на все с готовностью марионетки. Эта покорность плюс пустоты в голове, которые тот, от кого Соня зависела в данный момент, мог заполнить по собственному усмотрению, привлекали и завораживали. Она была универсальным солдатом, умеющим выполнять команды. Если бы ей сказали броситься вниз головой с обрыва, она бы ни секунды не раздумывала.
Такая пугающая готовность на все, во всех смыслах слова, ни единого слова поперек, никаких, даже невинных возражений, отталкивала от нее с такой же силой, с какой поначалу привлекала. Владимир убеждал себя в том, что в Соне, как в любом человеке, должны быть хотя бы базовые чувства – самосохранения, самозащиты, достоинства, порядочности. Сонина кукольная внешность обещала еще и невинность, искренность, бесхитростность. И вот сейчас, когда он решил, что ошибся в ней с самого начала, что бывают такие удивительные женщины, пластилиновые, податливые, она вдруг окриком заставила его замолчать. В этом было все, чего ему не хватало, – и сила, и возмущение, и призыв к порядочности. Соню возмутила ложь – грех, который, как ему казалось, был заложен в ней природой.
Он мог живо представить себе маленькую Соню, которая улыбается воспитательнице в детском саду, сверкает ямочками и напропалую врет, ничуть не смущаясь. Впрочем, за недолгую совместную жизнь Владимир убедился, что Соня органически не способна сказать правду. Если она ходила по магазинам, то ни за что бы в этом ни призналась. Сказала бы, что встречалась в кафе с подругой. А если бы встречалась с подругой, соврала, что ходила по магазинам. В логику он даже не пытался вникнуть. Соня, не моргнув глазом, могла сказать, что уснула днем, хотя смотрела телевизор. А когда спала, говорила, что смотрит кино. Ложь была по большому счету невинной, но своей бессмысленностью и регулярностью раздражала чуть ли не до истерики. Когда он призывал ее к ответу, Соня начинала плакать, не понимая, что ему не нравится и чем он недоволен. Но до последнего стояла на своем – врала до конца, хотя никакого смысла в этом не было. Владимир смирился и предоставил ей возможность обманывать тогда, когда ей этого хотелось. Но с другой стороны, Соня была верной. Она бы не стала скрывать интрижку на стороне или предательство. Соня не врала по-крупному, и Владимир это знал. В силу собственных представлений о порядочности и ценностях, она была не способна вести двойную жизнь, идти по головам или делать больно близким. Она не знала, что такое ложь во спасение. И если она молчала или умалчивала о чем-то, это совсем не означало, что держать язык за зубами ей подсказывает интуиция или женское чутье. Нет. Возможно, она просто не знала, что сказать. Но сейчас за словом в карман не лезла.
– Пусть он скажет, зачем врет! – ткнула Соня пальчиком в Давида. – Пусть объяснит!
Домработница стояла рядом, готовая подтвердить или опровергнуть каждое сказанное Давидом слово. С утюгом наперевес Надя выглядела как богиня правосудия – ведь только она знала, что правда, а что нет.
Владимир же, совсем не к месту, рассмеялся – Соня вспыхнула и тут же отреагировала.
– Ты мне тоже потом все объяснишь! – заявила она.
Владимир стер с лица улыбку, но продолжал думать, как она изменилась за это короткое время. Совсем недавно они гуляли в парке, где стоял традиционный уличный аттракцион – «уста истины». Соня наотрез отказалась проходить этот «детектор лжи» и засовывать руку в рот Тритона.
– Да не бойся, не откусит, – смеялся над ней Владимир, – это же уличный цирк.
– Нет, не буду, – серьезно ответила Соня и отдернула руку.
Сейчас ее лицо, побелевшее, разъяренное, тоже походило на маску. И Владимир не посоветовал бы Давиду лгать. Соня вполне могла откусить ему руку.
– Простите. Я не хотел никому причинить вреда, – сказал Давид. – Я не шантажист и не извращенец. Если хотите, я все объясню.
– Да, хотим! – воскликнула Соня, а домработница потрясла утюгом.
Давид, обойдя застывшую Соню, дошел до бара, взял из холодильника бутылку вина, бокалы и вернулся за столик. Пока он открывал бутылку и разливал по бокалам вино, Соня с Надей молчали. Впрочем, от вина не отказались.
– Я не хотел врать.
