Кира Сапгир - Двор чудес (сборник)
На стыке мгновенного времени с точечным пространством, воды с сушей, формы с содержанием – пена, жизнь, капризная, кипящая, непрерывно меняющаяся. Приметы времени раскрываются с треском в пространстве, пространство осмысливается и измеряется временем.
Время сгущается, уплотняется, становится зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, чье силовое искривление дает уже не круг, но спираль —
Бессчетные мгновения,
Нанизаны извне
На тонкой нити времени,
Протянутой в уме…[36]
Ибо мы бессмертны, пока живем.
Треск творения
(Звуковая инсталляция)
Любовь моя, как ландыш мая,
Цветет в неведомом саду,
Где розы первый раз в году
Льют ароматы рая.
О, поспеши в тот сад прекрасный,
Где розы белые цветут,
Где птицы вешние поют
В тиши утра и в полдень ясный.
Увы! Лишь нежный соловей
Сегодня не поет.
В тени ветвей
Он ночи ждет,
Чтоб петь, от счастья умирая.
…Любовь моя – как ландыш мая[37]…
Мотет «L’amour de moy» в XIII веке сочинил Раймунд Луллий[39], автор Ars Magna, Мистической модели мира. Но прежде чем начать рассказ о нем, позвольте пригласить вас в ХХ век, в Париж, на улицу Чердака Святого Лазаря, в квартиру, похожую на скворечник, где обитаю я и где меня посещают почтенные и достойные гости из Москвы, Сан-Франциско, Санкт-Петербурга, Иерусалима – и прочих городов-героев. В их числе – мой друг Константин Кедров, поэт, прославленный создатель метаметафоры, основатель Добровольного Общества Охраны Стрекоз – ДООС. И, будь я живописцем, избрала бы Костю моделью для портрета ученого со свифтовской «Лапуты»…
Впервые Костю привел на улицу Чердака Святого Лазаря мой муж, поэт Генрих Сапгир.
– Да это же… компьютер Луллия! – вскричал, едва войдя Костя, и устремился к книжному шкафу, указывая на трехгранную бумажную пирамидку на деревянной ножке на книжной полке. – Откуда у тебя он?
И я рассказала, как было дело.
А дело было так. Шла я по улице Монморанси. Подле эзотерического магазинчика «Сферы музыки», притулившегося у дома алхимика Николая Фламеля – самого старого в Париже, – я увидела небольшую толпу. Перед магазином, прямо на улице в резном старинном кресле сидел, как на троне, седобородый старец. На старце была изрядно попахивающая нафталином и маскарадом мантия синего сукна, затканная золотыми звездочками, и тюрбан, увенчанный полумесяцем. На ладони «звездочета» я разглядела диковинный предмет: четырехгранную картонную пирамидку на деревянной ножке с подставкой из перемещающихся дощечек с какими-то цифрами и буквами, прорисованными от руки чернилами. Одна грань пирамидки была черной: «Сухо. Вечно. Много», читалось там. Три другие грани были белыми: «Светлое. Мгновенное. Обратное… Стоимость 15 евро», прочитала я из-за плеча мага.
Тот внезапно обернулся. Бегло взглянув на меня, молча протянул пирамидку мне.
– Что мне с ней делать? – спросила я, безропотно, как под гипнозом, выписывая чек.
Старец ничего не ответил – словно забыл о моем существовании. Так она у меня и заселилась – стояла без применения на книжной полке. Там, на полке, у меня полно диковинок – есть даже осколок Голгофы.
«Осколок ведает о целом…»
Осколок ведает о целом.
О вечности вещает миг.
И на клочке позеленелом —
Два-три значка —
Таблички, стелы
Таят неведомый язык.
Веками позабытых книг…
Как-то мой друг, московский художник Андрюша Р., ставший жителем Земли обетованной, в очередной раз решил заняться бизнесом – изготовлять сувениры для паломников из России. Андрюша уже много раз пробовал обогатиться. Сделал «тройничок», к примеру – три мерзавчика: один с водой из реки Иордан, набранной на Крещение (так значилось в рекламном буклете, опубликованном в телявивских «Вестях»). В другом было вино из Каны Галилейской (ITEM). В третьем было подлинное лампадное масло с могилы Николая Угодника (ITEM, ITEM). К сему продавались крестильные майки с молитвой, в которых предполагалось купаться в Иордане. Нынешний же проект был таков: отснять Иерусалимский храм, сделать набор открыток. А к открытке подвесить хрустальную капсулку в узорной серебряной оправе, которую изготовлял палестинский умелец. Там, внутри капсулки, хранился крошечный осколок Голгофы, отколотый от целого по блату.
Съемки назначили в полночь. В тот момент я, в очередной раз приехала к Андрюше на фотосессию в стольный град Иерусалим, и, само собой, увязалась за ним в храм.
Я ждала у Львиных ворот на заходе солнца. С Андрюшей явился фотограф, парень из местных в камуфляже и кипе.
– Сюда в кипе нельзя! – преградил нам дорогу служка.
– Как нельзя? Да я без кипы, как без головы! – заупрямился фотограф.
Нас все же пропустили. И – новое замешательство: под камуфляжной курткой у фотографа обнаружился «калашников»!
– Старик, ты что, о…ел? – зашипел Андрюша.
– Старичок, я без автомата, как без яиц! – заныл фотограф. Но автомат все-таки пришлось оставить в подсобке.
Был поздний час. Паломники разошлись. Непривычно пусто было в храме. Лишь на Голгофе стояла одна и пела столетняя сухая греческая монахиня в черном, да в углу две эфиопки в белых одеждах картинно, по-библейски, разместились на каменных мозаичных плитах пола.
Пригнувшись, я прошла в Кувуклию. Там странник в запыленной одежде, пришедший из необозримой временно-пространственной глубинки, распростерся перед камнем, прикрывающим Гроб Господень. Подняв лицо к потолку, странник молитвенно вздымал ввысь руки, доверху нагруженные какими-то образками, медальками, крестиками, четками – и немое ликование оглушительно звенело в нем!
Я вышла из Кувуклии. Было очень тихо. Вспыхивали на секунду сполохи фотоаппарата, после чего храм, казалось, еще глубже погружался в густеющий сумрак.
Выйдя из храма, я долго стояла у входа возле порфировой колонны, крест-накрест изрубленной мечами паладинов. В камне зияло отверстие. Считается, что несколько веков назад на Пасху армянская община, подкупив стражу, перекрыла в Кувуклию доступ православным в канун Святой Субботы, когда в полдень в храме нисходит благодатный Огонь. И тогда колонна у входа разверзлась, и из нее изошел Благодатный огонь.
Я приблизила ухо к отверстию, похожему на кричащий рот. Там, словно шум моря в раковине, неслышно плескалась мощная басовая нота – немыслимо низкий вселенский ультразвук.
Храм Господень пел.
…Никакого бизнеса у Андрюшки, конечно, не получилось. Не так давно он умер. Его похоронили у Иерусалимской стены, откуда виден весь Святой город. А осколок Голгофы добрался до Парижа. Красуется у меня на книжной полке – подле пирамидки Луллия.
Doctor Illuminatus
Философ, поэт, тайновидец, Раймунд Луллий, или, по-каталонски, Рамон Льюль, родился в Пальма-де-Майорке. Его судьба драматична. В юности, которая прошла при дворе короля Хайме (Jaume) I Арагонского, он был поэтом, повесой, рыцарем и вел жизнь, полную светских увлечений. Трагическая любовь изменила все. Луллий влюбился в знатную даму, чью прелестную грудь воспевал в мотетах. Дама была неприступна – и однажды, когда он подстерегал ее у порога церкви, она в припадке гнева разорвала платье у себя на груди, вскричав: «Вот что за грудь вы воспеваете!» Луллий отшатнулся – грудь была изъедена гнойной проказой! Потрясенный, он покинул двор и, вступил в орден францисканцев, где преуспел в создании эликсира бессмертия. Написал он также около трехсот трактатов по богословию, логике, философии, главный из которых – «Великое Искусство» – Ars Magna.
Не в пример алхимикам-прагматикам, поклонявшимся златому тельцу, Луллий не алкал «златоделия» (не пытался добывать с помощью банальной взгонки презренный металл). Его Великое делание было иным. На платоновско-герметической основе Луллий предпринял попытку создать всеобъемлющую науку или Искусство познания мира (лат. Ars Magna – «Великое Искусство»). Для этого он создал таблицу (в чем-то предтечу менделеевской), где выделил и расположил в определенном логическом порядке всеобщие определения или чистые категории, под которые должны были подпадать все на свете предметы. В свою таблицу Луллий поместил:
– 9 абсолютных предикатов;
– 9 относительных предикатов;
– 9 субстанций;
– 9 акциденций;
– 9 вопросов;
– 9 моральных добродетелей;
– 9 пороков.
Записав все исходные допущения (на языке особых знаков, похожих на современные математические), Луллий 700 лет тому назад сконструировал своего рода «логическую машину». Придуманное им приспособление состояло из семи концентрических вращающихся кругов разного диаметра. Круги были поделены на секторы, которые раскрашивались разными цветами и обозначались буквами, соответствующими тому или иному понятию. При повороте рычага, вращающего круги, разные секторы совмещались, и получались те или иные сочетания букв – подобие формул. Правила вращения, согласно которым это происходило, давали, по мнению Луллия, возможность исчерпать истину обо всех вещах во Вселенной. Луллий считал, что с помощью его машины можно даже доказать бытие Бога.
