Эдуард Тополь - Московский полет
– Пожалуйста, – сказал он ей по-русски. – Извините…
– Спасибо. – Я взял у него сумочку и тут же подхватил японку под локоть, потому что на ее мертвенно-бледном личике были теперь только глаза – расширенные до смертельного ужаса.
– You are an animal! Animal [Вы зверь! Животное]! – задыхаясь, выкрикнула она спортсмену и потянулась за своей сумочкой: – I wanna give them money [Я хочу дать им денег].
– Извините… – твердил ей спортсмен по-русски. На вид ему было лет двадцать пять, не больше.
Я хотел увести японку прочь, но она выхватила у меня сумочку и стала открывать ее дрожащими от истерики руками:
– I wanna give them money!
– Я ничего оттуда не взял, клянусь! – испуганно сказал ей спортсмен по-русски, и стало ясно, что они никогда не поймут друг друга.
– Let’s go! – сказал я японке, но она выхватила из сумочки пачку долларов и дернулась к окровавленным и уползающим по тротуару подросткам.
Тогда я просто обхватил ее, оторвал от земли и понес через проспект к стоянке такси. Японка болтала в воздухе ногами и кричала мне в истерике:
– Put me down! I wanna give them money! Put me down [Отпустите меня! Я хочу дать им денег! Отпустите меня]!!!
Какая-то машина взвизгнула тормозами буквально в метре от нас, за ней загудел автобус и весь поток нетерпеливых московских машин. А от станции метро на нас зырились два ряда кавказских спекулянтов цветами, таксисты и какие-то тетки с плакатами «Долой КПСС!» и «Руки прочь от Гдляна и Иванова». Японка продолжала болтать в воздухе ногами и кричать:
– I wanna give them money! Put me down!!!
– Shut up [Заткнись]! – рявкнул я на нее, и она замолкла.
Я поставил ее у такси, придерживая одной рукой, а второй открыл дверцу машины и буквально швырнул японку на заднее сиденье. Потом сел рядом с ней и сказал шоферу по-русски:
– Поехали!
– Куда? – спросил он лениво.
– В центр, в АПН.
– А сколько заплатишь?
– Десятку.
– Мало, – сказал он.
– И пачку «Мальборо».
– Вот это разговор! – Он сразу оживился и включил двигатель.
Я повернулся к японке:
– Никогда не открывай сумочку на улице! Понятно?
И вдруг она разрыдалась:
– I’m sorry! I’m sorry! Excuse me, Vadim!..
– All right, all right… – смягчился я. – I’ve never seen a furious Japanese woman. It was quite interesting [Я никогда не видел взбешенной японской женщины. Это было любопытно].
– Но зачем он так зверски избивал их? Зачем?
– Я думаю, он гэбэшник.
– Правда?! Следит за мной или за тобой?
– Этого я не знаю. Может быть, за нами обоими…
– КГБ! Конечно, КГБ! – вдруг по-русски сказал водитель, видимо, уловив в нашем разговоре знакомое слово «КГБ».
Я опять обратил внимание, на какой бешеной скорости – вдвое превышая московский лимит, мы несемся по проспекту Мира. И еще – с какой наглостью тут водят машины: подрезая друг друга без всякого сигнала, обгоняя, резко виляя из стороны в сторону и просто врезаясь в поток. Только в странах третьего мира, да еще в Бостоне, знаменитом своей бескультурной ездой, можно встретить таких водителей.
Но я не стал обсуждать с шофером ни его езду, ни эпизод с гэбэшником возле гостиницы «Космос». Потому что как минимум половина московских таксистов – тоже стукачи КГБ. Я только невольно оглянулся, впервые ощутив странное чувство незримой слежки. Вчера вечером нас без проверки пропустили в таможне, сегодня этот «спортсмен» избил мальчишек, которые нас обокрали, и еще извинялся за их воровство…
Но никакого «хвоста» я не обнаружил, да и вряд ли можно было угнаться за этим сумасшедшим московским водителем.
– Как тебя зовут? – спросил я у японки.
– Michiko, – сказала она. – Я уже называла тебе свое имя в Вене, но ты забыл. Я – Мичико Катояма.
Тут, перед Колхозной площадью, водитель вдруг резко нажал на тормоза и грязно выругался.
– В чем дело? – спросил я, но уже и сам понял, в чем дело. Впереди вся Колхозная площадь была запружена народом: там над гигантской толпой гремели мегафонные голоса ораторов и трепыхались плакаты и транспаранты: «ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!», «ДОЛОЙ КГБ!», «КОГДА МЫ ДОГОНИМ АФРИКУ ПО МЯСУ?», «СВОБОДУ ЭСТОНИИ!» и т. п. Я жадно вчитывался в эти надписи – такой Москвы я не видел никогда.
– Опять митинг! – недовольно сказал водитель такси, вертя головой в поисках объезда. – Надоели! Ездить невозможно!
И свернул направо, в переулок.
13
Штаб-квартира агентства печати «Новости» находится в самом центре Москвы, на Садовом кольце, всего в нескольких кварталах от американского посольства. Я помню, как это агентство образовалось. Было самое начало шестидесятых годов, когда Хрущев принялся оснащать Кубу ракетами, собираясь не столько завоевывать США, сколько подчинить своему влиянию весь южноамериканский континент. Одновременно Кремль начал заигрывать с арабскими странами и Африкой. Для осуществления всей этой глобальной операции по расширению влияния Москве срочно понадобилась система по промывке мозгов южноамериканским, африканским и азиатским народам. Одной из составных частей этой системы стал Московский университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы, куда зазывали молодежь со всего мира, чтобы воспитать будущих лидеров прокоммунистических переворотов. Другую машину по промывке мозгов – агентство печати «Новости» – создали якобы на средства Комитета по защите мира и других так называемых «общественных» организаций. На самом же деле АПН напрямую подчинялось серому кардиналу КПСС Михаилу Суслову и с первых дней своего существования получало из фондов Кремля финскую бумагу, полиграфическую базу в ГДР, неограниченный бюджет, спецпайки для сотрудников плюс роскошный старинный особняк в самом центре Москвы, на Пушкинской площади, рядом с редакцией газеты «Известия».
Я был в это время студентом киноинститута и к своей скудной 22-рублевой стипендии подрабатывал писанием статей в московские газеты. Помню, в то лето среди нашего брата журналиста стремительно разнесся слух, будто на Пушкинской площади открылась новая замечательная «кормушка» – АПН, где платят совершенно фантастические гонорары – по десять рублей за страницу! Буквально через месяц после открытия АПН я пришел в это светло-желтое старинное здание, и первое, что меня там поразило, – обилие роскошных молодых девок в импортных шмотках и французской косметике. С ужасно творческим видом они сидели во всех кабинетах над пишмашинками, деловито пробегали по коридорам с оттисками свежих журнальных полос, пили настоящий колумбийский кофе в служебном буфете и курили только «Мальборо» и западногерманские сигареты «Астор». Среди них степенной походкой руководителей расхаживали молодые мужчины с фигурами теннисистов, в импортных костюмах и галстуках. Таких «фирменных» журналистов я не видел даже в иностранном отделе «Правды» или «Комсомолки». Разве только Мэлор Стуруа, корреспондент «Известий» по США, мог тягаться с ними в шике. Но Стуруа был известным журналистом, а эти кем?
Впрочем, стоило мне взглянуть на дверные таблички их кабинетов, как все стало ясно. Каждая фамилия на этих табличках говорила сама за себя – это были дети, племянники и племянницы самой высокопоставленной кремлевской элиты и советской дипломатуры. О, конечно, каждый из них окончил или Московский институт международных отношений, или Институт иностранных языков, а то и вовсе получил образование в Гарварде или Сорбонне. И они знали иностранные языки – так кому же, как не им, наследникам основных держателей акций советской империи, было пропагандировать советский образ жизни?
Поскольку в то время мои статьи уже довольно часто появлялись в московских газетах и журналах, меня принял сам заведующий латиноамериканским отделом – тоже молодой, подтянутый теннисист.
– Мы выпускаем вот такие журналы! – гордо сказал он и веером рассыпал передо мной пачку роскошно иллюстрированных журналов на испанском, французском и на еще каких-то непонятных мне языках. – Нам нужны материалы, пропагандирующие наш образ жизни. Никакой критики, только позитив! Я читал твои статьи, ты много ездишь по Заполярью, а это как раз та экзотика, которая нам нужна. Счастливая жизнь советских эскимосов! Лампочка Ильича в заполярной яранге! Напиши хоть пять очерков – мы хорошо платим, с каждого языка по десять рублей за страницу. То есть за одну статью можно получить столько гонораров, на сколько языков мы ее переведем. Так не платит никто в Москве, даже «Литгазета»! Но ты понял задачу? Эскимосы – равные среди равных! Олени – гости тюменских нефтяников! Весна приходит в кочевое стойбище! Усек?
Я «усек». Буквально за неделю до этого я прилетел из очередной газетной командировки по заполярному Ямалу. Там живут советские эскимосы-ненцы – 70 процентов из них больны сифилисом, 90 процентов – алкоголизмом, а статистика детской смертности вообще засекречена. Но мне не нужна была статистика, я сам ходил по их чумам и видел то, что эти кремлевские теннисисты в костюмах от Кардена никогда не увидят, да и не захотят. Я видел, как живут эти ненцы – в грязи, с собаками, на вонючих оленьих шкурах и постоянно пьяные от сознания того, что жизнь их тундры обречена: своими нефтяными вышками русские выпустили из-под земли духов зла и болезней, гусеницами тракторов уничтожили оленьи пастбища. Парадоксально, что именно за ненецкую нефть кремлевские теннисисты покупали себе тогда французскую косметику, колумбийский кофе, немецкие сигареты, образование в Сорбонне, пишущие машинки «Эрика» и типографские машины для печати рекламных журналов о счастливом советском образе жизни. Чаще всего на стандартных обложках таких журналов сияло круглое лицо ненецкого ребенка, улыбающегося на фоне заснеженной нефтяной вышки. Но, конечно, никто никогда не писал в этих журналах, как русские вертолеты каждое лето облетают ненецкие стойбища, на водку выменивают детей и увозят их в Салехард, в детские дома…
