Олег Рой - Писатель и балерина
Непонятно кем быть решительно не хотелось. Он и не будет, вот еще.
Ах, какие наконец-то открываются возможности!
В каком-то английском или американском детективе он читал про частную лечебницу, где доживали свои дни VIP-пациенты, чьи близкие готовы были оплачивать «профессиональную» заботу о чем-то неудобных родственниках. Мнение этих самых родственников в расчет, разумеется, не принималось. В детективе владельца лечебницы разоблачили и покарали – превышал, дескать, полномочия и вообще злодей. Ну так он был идиот! Да и Россия – не Грейт Бритн и не Штаты, частная психиатрия тут, мягко говоря, не в почете. Да и муторное это дело – психиатрия. И слово уж больно пугающее. Это в Штатах каждому личный психиатр положен, без него как-то вроде и неприлично. Деньги у этих самых личных психиатров, конечно, неплохие, и живут они как у Христа за пазухой, но… Ответственность, проверяльщики, еще чего-нибудь – сплошная морока. И зачем?
Пусть это называется… ну, скажем, клиника душевного здоровья – куда как красиво и внушительно. И боже упаси от шизофрений или каких-нибудь психозов. Этим пусть государственные лечебные учреждения занимаются, им положено. Зато «помощь в решении психологических проблем» – и ответственности никакой, и клиентура обеспечена. Приличная клиентура. Почему-то эти самые «проблемы», как грибы, вырастают у тех, кто в состоянии заплатить за помощь в их «решении». То есть, может, у всех остальных они тоже наличествуют, но только обеспеченный человек пойдет их решать к специалисту. Решать – Эдик хихикнул – это ведь не значит «решить», «решать» можно бесконечно. Ну или регулярно.
Вот, к примеру, нервный срыв – ведь чудо какой распрекрасный диагноз! Главное – абсолютно бессмысленный. Вроде знаменитого целлюлита или вошедшего недавно в моду дисбактериоза. И ничего, что их ни в одном медицинском классификаторе не найти. Зато у каждого второго клиента, ох, простите, пациента – пожалуйста.
Идея так с тех пор и застряла в голове.
Пусть не сразу, сразу такие дела не делаются. И деньги нужны сумасшедшие. И связи, и клиентура, и вообще…
Денег – настоящих, больших – Эдику хотелось до звона в ушах. Не ради личного самолета или там яхты и виллы на Багамах. Он никогда не мечтал ни о чем таком. Не из‑за того, что боялся высоты (хотя действительно боялся), страдал морской болезнью (его укачивало даже на речном трамвайчике, какая яхта, что вы) или не любил моря. Или что там, на Багамах, океан? И море, и океан Эдик как раз любил, но не до такой же степени, чтоб сидеть на этих Багамах, млея от счастья при виде зеленого прибоя. А если не сидеть, то зачем? Нельзя, что ли, буде возникнет желание поплескаться в океане, найти отель с персональными бунгало? Ах да, собственная вилла – это же так круто…
Ну круто, спору нет. Однако не настолько, чтоб о ней мечтать. Это ж все… цацки. Фантики. Все-таки он был психолог, в потребных для счастья ценностях кое-что понимал. Конфета или вкусная или нет, в какой фантик ее ни замотай, хоть из платиновой фольги с бриллиантовыми инкрустациями. Часы «Полет» показывают время ничуть не хуже какого-нибудь навороченного «Лонжина». Ну ладно, ладно, чуть хуже. Возможно. И даже скорее всего. «Лонжин», предположим, отстает на секунду за двадцать лет, да хоть бы и за сто, а «Полет», предположим, на ту же секунду – за день. И что? Секунда в день – это минута за два месяца. Здравомыслящего человека может это напрячь? Зачем обычному человеку точность «секундное отставание за столетие»? И вообще: зачем часы, если время показывает любой телефон? «Полет» выйдет из строя через десять лет, а «Лонжин» будет работать вечно? Но он-то, Эдик, не вечен, он даже проверить не сможет – вправду ли часы «вечные» или это так, рекламное преувеличение. Просто не доживет. А насчет «Эти часы послужат вашим внукам»… А если внуков не будет? Или они захотят другие часы?
В общем, глупость это.
Сами по себе личный самолет, яхта или вилла – это, конечно, очень здорово и приятно. И обладание цацками от модных – и от того сверхдорогих – брендов тоже греет самолюбие. Вот только если у человека, кроме этих милых фантиков, ничего больше нет (к примеру, наследство получил или банк ограбил и шикует) – он никому не интересен. Он – никто.
А хотелось быть… кем-то. Да, например, владельцем клиники душевного здоровья, где «отдыхают» разные важные персоны. Вот это – действительно что-то. И все тебя знают и ахают восхищенно – ибо есть чем. Точнее – кем. И журналисты-идиоты с плохо скрываемой завистью спрашивают: вы ведь с нуля начинали? Поделитесь секретами успеха? И в телешоу, где по сюжету эксперт-психолог требуется, наперебой зовут. Шоу-то, ясный свет, глупее некуда, там любая тетя Клава за эксперта сойдет – если честно. Однако тетю Клаву в эксперты что-то не зовут. В телевизор-то еще могут позвать – если, к примеру, тетя Клава двадцать лет назад младенчика своего новорожденного в роддоме оставила, а теперь у нее материнский инстинкт взыграл, – но ведь не в эксперты зовут, а в… как бы это поточнее, но помягче, в экспонаты. Не потому что знаний у тети Клавы для экспертирования не хватает, а потому что не по чину. Статус, матушка, не тот.
Так что деньги – не цель. Деньги – средство. Впрочем, когда цель реализуется, она сама по себе начинает приносить деньги. И еще какие.
И ничего невозможного нет в подобном замысле! Все доступно. Все посильно. И даже – легко! Как любит говорить девочка Ксения. Глупенькая Ксения даже не поняла, что, какой роскошный шанс она Эдику подарила. Он все еще не раз обдумает и рассчитает, перед тем как начать «дергать за ниточки», но уже сейчас ясно: вот он – долгожданный Его Величество Шанс!
Ибо кроме глупенькой самоуверенной Ксении есть еще и Полина. Еще один элемент конструкции. Пусть знакомство их почти шапочное, но подходов искать уже не придется, а самое главное – Эдик отлично представляет, что она такое. Полина, с ее немереными амбициями, с ее ма-аленьким, как у цыпленка, мозгом. Непонятно пока, как ее амбиции развернуть в свою пользу, но он придумает. Чтоб он – да не придумал? Если Ксюшин папаша, писатель этот…
Вот чего, спрашивается, все вокруг него так носятся? Эдик полистал – ничего ж особенного. Когда он был на третьем курсе, занятия по общей психиатрии (кажется, это именно так называлось, сейчас уже и не вспомнить) проходили на базе соответствующей лечебницы. И тамошние пациенты такие «романы» заворачивали – уж ничуть не хуже, чем этот писатель. Ну, может, с грамотностью у тех психов похуже было. Так ведь за писателем-то, небось, десять корректоров ошибки исправляют. А в остальном – никакой разницы. Ну и с чего такие восторги? Ах да ах, возрождение русской литературы! Да Эдик сам бы ничуть не хуже написал бы. Только ведь не о чем. Ну ничего же в жизни не происходит!
Зато теперь… Если этот… Ксюшин папаша так на Полинку запал… очень, очень интересно может выйти, очень перспективно. Юная и прелестная (хоть и безмозглая, впрочем, может, потому и прелестная) девица из мужика в кризисе среднего возраста (или в каком он там сейчас кризисе) веревки сможет вить. При соответствующем руководстве и правильных советах. А уж это он обеспечит. Ну и все остальное – тоже.
И ни одна зараза не осмелится обратиться к нему иначе, чем по имени-отчеству!
Звали его очень красиво – Эдуард Львович Введенский. Когда спрашивали, не родня ли он знаменитому советскому психологу, Эдик лишь скромно опускал глаза, неопределенно поводя плечом: «Ну… так». Дескать, воспитание не позволяет к славе родственника примазываться. Хотя никакой он, конечно, был не родственник. Введенских в России, может, и не столько, сколько Ивановых с Кузнецовыми, но – немало. И ведь не пытался он соврать про родство. Если бы говорил напрямик – да, мол, внучатый племянник, – вполне могли бы и усомниться. А неопределенное «ну… так», ничего не подтверждая, оставляло впечатление. А впечатление – это, господа, ого-го! Это куда сильнее конкретной «информации». Хотя и там, и там – слова, и больше ничего.
Манипулятором Эдик был первоклассным. Не потому, что «на психолога» учился, а так, от природы. Единственное, чего он со всеми своими врожденными талантами и благоприобретенными знаниями не сумел добиться, – это сменить легковесное «Эдик» на уважительное «Эдуард Львович». Все, все подряд называли его Эдик. Просто ужас. Ну и карьеры пока не сделал. Но, разумно утешал он себя, и «Эдуард Львович», и карьера – вопрос времени, не более того. В конце концов, жизнь-то только началась, все впереди.
Получив невнятный диплом невнятного Международного гуманитарного университета – МГУ, а как же! – только имени не Ломоносова, а тоже кого-то невнятного, Эдик приступил к строительству карьеры. Благо при всей невнятности «МГУ непонятно чьего имени» имел все надобные государственные сертификаты, так что его диплом давал право работать психологом или психотерапевтом.
