Маргарита Азарова - Оцелот Куна
Василий, после того как к нему обратилась Катя, прося помощи для Нонны, неизменно её опекал. Карен с Майей были выдворены с законных квадратных метров Нонны, и Карен понёс наказание за нападение на неё и адвоката. Но психологическое состояние Нонны вновь вступило в фазу когнитивного диссонанса, оно было очень критичным: пережитое потрясение вызвало давно забытые рецидивы в ещё более сложной форме. И, боясь за её жизнь, попытки суицида, Василий периодически определял мать своего друга в частную психиатрическую клинику с самыми комфортабельными условиями проживания и лучшим набором медикаментов и процедур, требуемых для лечения Нонны.
5. Пиратские замашки
Эндрю, уже окунувшийся в ситуацию, владеющий, как переводчик, её теоретической частью лучше меня, был готов к дальнейшему распутыванию клубка неожиданностей. Повстречавшись с ним у театра, я вкратце изложил ему содержание тетради, и мы направились к Василию.
Фасад здания ювелирного магазина был обращён к дороге с узким тротуаром. Окна-витрины и входная дверь были снаружи наглухо закрыты автоматическими ставнями. Никаких признаков движения внутри здания невозможно было уловить. Я набрал сотовый номер мобильного Василия. Он встретил нас с противоположной стороны, во дворе здания, частично огороженном высокой кованой оградой.
Очень пристальный взгляд Василия некоторое время не давал мне возможности не только изложить причину нашего визита, но и элементарно приветствовать его. Эндрю сгладил неловкую ситуацию, протянув ему руку для рукопожатия, представился сам, представил меня и выпалил без всяких обиняков:
– Жанну похитили.
Василий, предложив нам сесть на диван, сам опустился в кресло напротив нас. Было видно, что он сильно взволнован.
Я протянул ему тетрадь с его записями.
– Значит, мы быстрее поймём друг друга, – произнёс он, беря тетрадь из моих рук.
– Я знаю о случившемся и до сего момента делал всё возможное для вызволения Жанны.
Несколько дней назад я вернулся из Питера, куда ездил с проверкой филиалов магазинов фирмы. Обнаружил, что незваные визитёры проникли в здание магазина, изуродовали и разбили несколько витрин…
– А что, в магазине не установлена сигнализация? – перебил его Эндрю.
– Во всех филиалах установлена сигнализация, а здесь, я полагаю, она мне не нужна, – и, предупреждая вопрос, пояснил, – и вот почему…
По винтовой лестнице из ценных пород дерева (на что невозможно было не обратить внимания) мы поднялись на второй этаж.
Остановились у одной из дверей. За этой дверью оказалась ещё одна дверь из металла, открыв которую мы очутились в тропическом лесу, с тропическими растениями, деревьями, увитыми лианами, диковинными птицами; на одном из деревьев, расположенном в углу, было большое дупло, из него глазами настороженного охотника на нас смотрел зверь, похожий на кошку с массивной песчано-жёлтой головой. Подёрнув округлыми небольшими ушками, он выпрыгнул из дупла и потянулся, грациозно изогнув золотое полосато-пятнистое тело.
Василий потрепал зверя за ухом и сказал:
– Это мой друг – оцелот. Его зовут Куна. Основное время он живёт здесь, я стараюсь поддерживать микроклимат его родной среды обитания.
– Ну, как живёшь, Куна? – напрочь забыв о чувстве самосохранения, я повторил жест Василия – ласково потрепал оцелота по голове.
Овальные зрачки оцелота в тёмно-коричневой радужной оболочке обратились ко мне с полным спокойствием.
Василий с удивлением посмотрел на меня, перевёл взгляд на оцелота и, улыбнувшись, сказал:
– Вы второй человек, кроме меня, конечно, которому Куна позволяет дотрагиваться до себя.
– А кто же первый?
– Жанна…
– Когда я ненадолго отлучаюсь, Куна – полноправный хозяин территории, это его ареал. У визитёров не было шансов. Удивительно, что ещё вовремя унесли ноги. Но на следующий день ко мне явился шаман Вэле, если вы читали тетрадь, то понимаете, о ком я говорю, и сказал, что пираты, которые промышляют в тех краях, помогли ему добраться до России, выкрали Жанну и требуют за неё выкуп миллион долларов.
– Ко мне он тоже приходил, – сказал я, – и просил вернуть ему жемчужину.
– Вот именно. Я передал Вэле выкуп за Жанну, а он пришёл снова и стал утверждать, что этого оказывается недостаточно, и пираты требуют ещё и жемчужину. Потом Вэле передал мне карту, на которой указано место, куда я должен доставить жемчужину в обмен на Жанну. Путь неблизкий, скажу я вам, очень неблизкий… Но даже не это главное, а то, что я не знаю, где жемчужина. Дело в том, что я сам отдал её Жанне…
– Мы знаем, у кого жемчужина, надо идти в театр.
– Почему в театр?
– По дороге объясню. Только нужны деньги для выкупа…
– Выкупа?
– Ну, не выкупа… какой-нибудь эквивалент для обмена на жемчужину, деньги – товар, по Марксу, – неожиданно для самого себя закосноязычил я (какое-то размягчение мозгов от переживаний).
– Большая сумма? – его вопрос и моё объяснение по поводу выкупа прозвучали одновременно.
– Я думаю, что нет, но, сами понимаете, надо подстраховаться. Возьмите деньги и то, что сочтёте нужным для возможного обмена, а там разберёмся, – сказал я.
6. В любви – как на войне, все средства хороши
Анаида Адольфовна служила в театре. Она с детства мечтала стать актрисой и стала ею. И не просто стала, а была приглашена в труппу престижного столичного театра. Родители никакого отношения не имели к миру искусства и очень были удивлены её выбором, а главное – успехами в артистической карьере. У Анаиды было ещё две сестры и брат, и мать Анаиды всё своё время посвящала воспитанию детей и домашнему хозяйству; имея педагогическое образование, очень непродолжительное время работала воспитателем в детском саду. Отец очень любил свою безропотную жену и детей, старался, чтобы у них было всё не хуже других, работая водителем на большегрузных машинах без выходных и проходных. Мать, армянка по-национальности, назвала старшую дочь в честь её прабабушки – Анаида, а глава семьи, имеющий немецкие корни, наградил Анаиду отчеством Адольфовна.
Анаида умела ладить с людьми и обходить острые углы в общении с коллегами, сплетни и интриги – распространённое явление в театральной среде – каким-то волшебным образом не касались её. Взаимоотношения родителей служили для неё примером, пусть хлопотного, но полноценного семейного счастья, и она очень хотела быть женой такого же заботливого мужчины, каковым был её отец. Она и вышла замуж за человека, который предпочитал работать, осязая результат труда, а не витая в мире иллюзий. Её муж – Пётр, окончив техникум, работал мастером на заводе и был у руководства на хорошем счету. Ему очень нравилась его работа, он обладал явными организаторскими способностями, и его непререкаемый авторитет в первую очередь исходил от его колоссального трудолюбия. К тому же – не курил, а если выпивал, то не больше одной рюмки, да и то по праздникам. Анаида в театре оставалась успешной актрисой, но после замужества ощущение счастья для неё стало концентрироваться в муже. В ней произошла некая переоценка ценностей после встречи с ним. И если поставить на одну чашу весов триумф в театре с нескончаемыми криками «Браво», а на другую – вечер, проведённый в романтико-идиллической обстановке с её Петей, то перевес последнего будет очевиден.
И по прошествии даже нескольких лет брака она не накопила в себе раздражения против его храпа и любых других физиологических проявлений его организма.
Её не покидало желание всегда быть вместе с ним.
Он был её гордостью. Его забота о ней, помощь по хозяйству были предметом зависти кумушек в её ближайшем окружении, мужья которых считали ниже своего достоинства сделать и толику того, что делал Пётр. А приготовленный им горячий ужин поздним вечером после спектакля умилял её до слёз.
Чистоплотность у них была в чести, и Анаида, независимо от ненормированной загруженности в театре, считала своей первейшей обязанностью каждое утро обеспечить Петра чистой свежевыглаженной рубашкой и носками, пахнущими лавандой (это она переняла от мамы). Она стала воспринимать мужа как подарок судьбы и сама себе завидовала. Единственное, что порой смущало её – это его излишняя, по её мнению, молчаливость, но и этому она находила объяснение.
Она поняла, что ей достался клад, но «по-настоящему» распорядиться им не могла, потому что Пётр очень хотел детей, она тоже очень хотела детей, но в первую очередь не для себя, а для него, но никак не могла забеременеть. Она и в больницах лежала, и постоянно пробовала на себе всякие новые лекарства и методики, которые ей предлагали в институте репродукции и планировании семьи, но всё было напрасно. И ей казалось, что отсутствие детей и было той главной причиной его прогрессирующей молчаливости. Тяга и любовь к детям сгорали впустую, и нерастраченные отцовские чувства жгли его изнутри, и чем больше он становился накалённым изнутри, тем больше проявлялась его внешняя холодность и как следствие – молчаливость. Это было единственное горе для Анаиды, но оно было настолько огромным, что, казалось, ни одно другое переживание не сможет так сильно изматывать её душу. Она была уверена, что жизнь с Петром – это навсегда, что он такой положительный и порядочный и никогда не сможет ей изменить. Она дорожила им настолько, что будь это не так, она в душе его прощала заранее за все его прегрешения.
