Александра Окатова - Дом на границе миров
Но он может это изменить! Он может найти кого-то, кому он отдаст амулет и обманет смерть. Глупо: он не обманет, даже если отдаст, она же сама подсказала ему, что он должен сделать.
Он как сомнамбула шел по улице, навстречу ему попалась парочка: у мужчины, который шёл, обнимая женщину, он увидел на лбу слабо светящееся пятно, метка, подумал он. Мужчина был занят своей дамой и вряд ли заметил такую же метку у Стаса. Ему, значит, тоже осталось не больше двух дней. Пара прошла мимо.
На скамейке у выхода из посёлка он заметил спящего мужчину. Он наклонился над ним и почувствовал, что тот сильно пьян. Метки на лбу не было. Он решился. Расстегнул рубашку, снял амулет смерти и осторожно надел его на спящего.
Как хорошо! Он свободен. Он с Дашкой. Впереди вся жизнь. Он откупился. Он развернулся и полетел к Дашиному дому. Картинка, на которой они с Дашкой стариками сидят и вспоминают всякую чепуху, наполнялась кровью и становилась реальностью, станет лет через пятьдесят, как всякому молодому, ему казалось, что это о-о-о-чень много. Только через пятьдесят лет он увидит, как это мало.
Он уже подбегал к дому, как вдруг развернулся и поспешил обратно. Он нёсся так, что у него закололо в боку, как в детстве. Он думал только о том, чтобы тот мужик пьяненький был на скамейке. Когда он добежал, то увидел, что его там нет. А он так надеялся!
Сейчас он больше всего на свете хотел вернуть время на пять минут назад, но бывают такие секунды в жизни, критические точки, после которых уже ничто не будет прежним, всё изменится. Это был как раз такой момент. Он уже не хотел на свете ничего, как только вернуть свой медальон.
Он сидел на скамейке и ощущал полную безнадежность. Счастья, что он избежал смерти, как не бывало. Он не мог далеко уйти, подумал он, поднялся и с новой энергией пробежал метров десять, внимательно вглядываясь в обочину: вот бы черепушка с глазами пригодилась. Потом он перешёл на другую сторону, и сердце чуть не выпрыгнуло у него из груди: прислонившись к забору, стоял тот мужик.
– Мужик, ты что, здесь живёшь? – спросил он. Тот отозвался: – Точно.
– Давай помогу, – предложил Стас и подставил плечо, помог ему открыть дверь, завёл его в дом и усадил на кухне, вскипятил чайник и напоил крепким кофе, тот протрезвел и стал жаловаться на жизнь, что развёлся с женой, она ушла с детьми к матери, а он художник, денег нет, вдохновение то приходит, то уходит, как вернуть жену, он ведь её любит, и так до самого утра.
– Мужик, мирись с ней, возвращай её, – посоветовал Стас и продолжал терпеливо слушать его, пока гостеприимный хозяин не захрапел, положив голову на стол. Стас наконец снял с него амулет и ушёл, прикрыв за собой дверь.
Светало. Стас нырнул в лёгкий светящийся туман. Ему стало легче на душе. Хотя амулет смерти опять был у него, но чистая совесть оказалась лучше, чем долгая жизнь, никогда бы не подумал, что это так, мелькнуло у него в голове.
– Дашка, как я рад тебя видеть, – сказал он.
Она, теплая и ничего не понимающая со сна, всё равно первым делом протянула к нему руки и подставила губы.
Как хорошо! Только как он сможет пробыть с ней последний день и не сказать, что его скоро, очень скоро не будет, а вдруг она уже к нему привыкла? Вдруг ей будет больно? Что она подумает потом, когда его не станет, – почему не сказал? Он подумает об этом завтра, то есть сегодня, ведь ещё целый день!
Бабушка покормила их завтраком, они чувствовали себя, как Гензель и Гретель, только бабушка была добрая, а не ведьма из пряничного домика. День пролетел как минута.
Сегодня они после университета поехали сразу в пряничный домик, потому что дед с бабкой решили предоставить им свободу и поехали к своему сыну, Дашиному папе, тоже Илье Ильичу, с ночевкой, чтобы не смущать Ромео и Джульетту, как они между собой их называли. Вот они и вдвоем, совсем как в его видениях.
Даша, как сумела, приготовила сырники, бывает вкуснее, как у его мамы, но съедобно, со сметаной сойдёт, он-то, конечно, сказал, что очень вкусно.
Он долго не мог решиться рассказать ей о метке смерти, об амулете, о трёх часах ночи последнего дня, но всё-таки раскололся. Дашка кажется не поверила, он вздохнул свободнее и рассмеялся от облегчения. Отлично. Она не поверила. Это очень хорошо! Самое лучшее, что могло быть! Он успокоился, и она тоже расслабилась, и в одиннадцать вечера они отправились спать.
В Дашиной комнате, как в сторожевой башне, было четыре окна на все стороны. Шторы она, как и он, не любила. Свет они не зажигали и чувствовали себя невидимыми для посторонних глаз. У них было ощущение, что они не в центре Москвы, а на острове, в безбрежном океане, и нет ни соседей, ни домов вокруг, ни улиц с оживленным, несмотря на позднее время, движением, вообще никого на свете, кроме них двоих.
Она стала снимать с него рубашку. «Я стою в рубашке чёрной, а под ней уже я мёртвый», никогда ещё Стас не ощущал себя более живым, чем сейчас, он стал осторожно расстегивать её блузку, одежда упала на пол, она сняла с него медальон и спросила,
– А профиль чей?
Он ответил почти правду: – Это мама.
– Красивая, – сказала она. – Можно? – подняла руки над головой, груди мягко дрогнули, она надела амулет на себя, и он подумал: надо обязательно забрать его до трёх часов, но не стал ей говорить: немедленно сними, чтобы не обидеть, и придвинулся ближе, она была такая тоненькая, что он мог бы обнять её в два оборота.
Они слышали удары сердец друг друга всем телом, как будто у каждого было по два сердца, своё и любимого. Они как будто играли незнакомую мелодию вдвоём, без ошибки, верно, без единой фальшивой ноты, импровизировали, вступали точно и без опоздания, вроде поднимались по лестнице, всё выше и выше, ближе и ближе.
Когда близость дошла до блаженства, которое терпеть невозможно, наступила нежность, они заснули, едва-едва касаясь друг друга. Рядом, но отдельно, только с памятью о том, что секунду назад они были одним целым, без сожаления, но с надеждой.
Он проснулся утром, когда в окна бил яркий утренний розовый свет и птицы гомонили так, будто сошли с ума. Со страхом и уверенностью он понял, что амулета на нём нет.
24–25.06.13
Труп моего врага
«Сиди спокойно на берегу реки, и мимо тебя проплывёт труп твоего врага».
Сегодня мне удалось провести на берегу реки всего десять минут, ну разве что-нибудь путное может проплыть за такой короткий промежуток времени. Почему к нашему берегу то дерьмо, то щепки. Может, я не там сижу, и надо сидеть на берегу какой-то другой реки. Нет. Я сижу правильно. И буду сидеть. Только сегодня у меня уже нет времени. Пора домой. Завтра на работу.
Здравствуй, река. Я пришёл. Сегодня ветрено. Облака как сумасшедшие бегут, кувыркаются, тают, спотыкаются, переворачиваются и катятся дальше. Солнце подсвечивает их снизу. Говорят же, у каждой тучки есть розовая подкладка. Красиво. Сочетание серо-фиолетового и розово-красного придает картинке неоднозначность.
Будущий труп моего врага где-то гуляет, наверное, пьет, закусывает, веселится. И вовсе не собирается становиться трупом и проплывать мимо меня. Пока только облака несутся мимо вместо трупа.
Сегодня. Сего дня. То есть текущего дня, какое ёмкое слово, охота мне тратить своё драгоценное время на ожидание трупа, который должен, но вовсе не собирается мимо меня проплыть. Кто его обязал? А если он не хочет проплывать, то кто ж его заставит, сам он, что ли, себя убьет, ага, сначала приготовит лодку, завяжет канат посвободнее, станет на пристань, застрелится с тем расчетом, чтобы упасть прямёхонько в лодку, верёвка мягко скользнёт и узел развяжется, смотря какой, конечно, узел, если морской, так фиг развяжется, ну, если развяжется, а он, труп, уже в лодке, это надо было ему выше по течению, значит, стреляться, чтобы, застрелившись, упасть в лодку, и она под действием различных физических сил и процессов проплывет мимо меня с трупом моего врага, ага, а я как раз за минуту до этого преспокойно домой уже ушёл и нечего не увидел.
И с какой такой радости он должен так всё обставить, делать ему не фига, стреляться на пристани, предварительно привязав канатом со слабым узлом лодку. Кто вообще придумал эту глупость: «Сиди спокойно на берегу реки и мимо тебя проплывёт труп твоего врага»?
Глупость. Пошёл я домой. Замёрз уже. Он уже, небось, дома сидит, в тепле, чай попивает, а я, дурак, жду здесь, пока его труп мимо меня, болвана, проплывет.
У меня с завтрашнего дня отпуск. Все нормальные люди едут на море, в отель. С женами и детьми, или любовницами, или молодёжной компанией, и только я буду сидеть спокойно на берегу реки, пока мимо меня проплывёт труп моего врага. А они там, на море, купаются, бухают, ездят на экскурсии, обнимаются с женщинами, а я маюсь. Жду, когда труп моего врага, и так далее, и тому подобное.
Сижу, жду, сам не знаю чего, а он, будущий труп то есть, живёт полной жизнью, недавно женился. Я всё отслеживаю. Жена его с нами в институте училась. Мне она тоже нравилась. Такая симпатичная девочка. Лиза. Елизавета, Лизавета. Лизавета, полюби меня за это. За это. За что? За что меня можно полюбить? Я спокойный, мирный, незлобивый. А его за что? За то, что он плохой мальчик. Гоняет на мотоцикле как сумасшедший, ещё в школе попробовал алкоголь, дня не проходило, чтобы он с кем-нибудь не подрался.
