Наталья Горская - Корова (сборник)
– И это в то время, когда США осуществляет свою хищничус… хишнищас… хищ-нищ-ческую политику экспансии! – риторически заканчивала она свои обличительные речи, когда наш класс не добирал положенные тонны металлолома или макулатуры.
В толпе учеников кто-то сдавленно захихикал. Хлорка сдвинула бровки и направилась к источнику этого плохо скрываемого смеха твёрдой и гневной поступью. Через секунду она уже схватила за ухо пионера нашего звена Витьку Плахова, который позволил себе захихикать над её «хишничаскими» потугами, и вывела его к нам с Надькой:
– А вот у нас готовая бригада для разгрузки угля в котельной, раз вы не умеете собирать металлолом.
Витька трёт ухо, Надька ревёт в три ручья, а я как-то сразу воспарила духом, что мне предстоит заниматься чем-то более разумным, а не рыскать по округе в поиске того, что под ногами не валяется. Ведь согласитесь, что даже в безалаберное советское время, когда ещё не были повсюду открыты пункты приёма металла, железо так просто на земле не лежало, как червяки после дождя.
Кочегар школьной котельной Степан Игнатьевич выдал нам с Надькой лопаты, а Витька где-то затихарился. Работа в котельной не хитрая: на дворе располагается гора из угля, из которой надо накидать его в тележку, откатить её в котельную и высыпать там, чтобы кочегару было удобнее бросать уголь в топку, а не бегать за каждой лопатой на улицу. Степан Игнатьевич был в какой-то степени джентльменом: он выдал нам с Надеждой перчатки, чтобы «барышни ручек не замарали» и приказал особо не надрываться:
– Весна ведь. Весной много топить не надо. Я сам натаскал бы, да Флора Юрьевна, придумала какое-то воспитание трудом. Две тележки мне привезите и баста.
Мы привезли пять тележек, кочегар замахал на нас руками «хватит!» и вручил нам по кусочку угля:
– Держите, барышни, вам брульянты.
– Какие же это бриллианты?
– Самые настоящие! Уголь – это же старший брат алмаза. Да-да. Вы химию ещё не изучаете, а вот будете изучать и узнаете, что алмаз – это одна из модификаций углерода.
– А чего ж он такой чёрный?
– Мало ли. Я вот в котельной весь день сижу и тоже чёрным становлюсь, как чёрт, ха-ха-ха. Но уголь полезнее алмазов.
– Как это?
– А что хорошего в алмазах? Ведь сколько людей погибло из-за этих алмазов, что и счёта нет, а уголь тепло даёт. Сгорает, но не даром.
– А алмаз горит?
– Ещё как!
– Горит?!
– У него та же конструкция, что и у угля.
– Ничего себе! Никогда бы не подумала…
– Да, горит, – подтвердил Степан Игнатьевич и почесал лоб в чёрных складках морщин, куда уже должно быть навсегда въелась угольная пыль. – Ещё легенда такая была, как полководец один знаменитый, Александр, царь Македонский, увидел, что его армия где-то на Востоке погрязла в роскоши, в золоте-бриллиантах. То есть наметилось полное разложение в рядах. И он повелел собрать все кольцы и браслеты и всё сжечь. И вот злато-серебро только расплавилось, а бриллианты сгорели.
– Как?
– Дотла.
– И ничего не осталось?
– Ни молекулы. Они жар выделяют и испаряются.
– А золото?
– Осталось. Чего ему будет? Расплавилось, да это для металла не беда. Э-хе-хе, металл – это ж совсем другая субстанция, нежели углерод… Ну, вы идите, а то у вас там сегодня как раз металл собирают. Только руки вымойте от угля: негоже барышням с такими руками ходить, – и он насыпал нам в ладошки по горстке стирального порошка.
Мы сначала умылись от угольной пыли, а заодно отмыли два кусочка угля. Вымытый уголь совершенно не пачкался, и у нас даже возникла мысль носить его на ниточке, как драгоценное украшение. Когда вырастем. В те годы украшения в школе приравнивались к каким-то там нездоровым страстям загнивающего империализма. Надька до того размечталась, что решила этот кусок угля распилить и сделать себе из него вставки в серёжки и колечко.
– Это у меня будет… как это называется-то?..
– Гарнитур.
– Точно!
Мы пришли на пустырь, где измождённые школьники таскали какую-то ржавую арматуру и ругались, если злоумышленники утаскивали и чужой кучи кусочек полакомей. С унылой добросовестностью, словно исполняя каторжную, но очень нужную работу, некоторые любимчики Хлорки таскали какие-то ржавые рельсы, пыхтели, шипели, и чуть ли не выпускали пар. Никакой забавы в этой игре нет, но это любимейшая игра нашей Лоры, которой она готова предаваться с угрюмым азартом хоть каждый день.
– Вы почему не в котельной?! – выросла грозная Хлорка над нами.
– А мы уже всё сделали.
– Да? А ну-ка покажите мне свои руки.
Мы показали ей свои руки, и она окончательно «растоптала» нас за сегодняшний день:
– Да где ж это видано, чтобы после работы в котельной были такие руки? И вам не стыдно ходить такими белоручками?!
– Но мы же умылись! – не выдержала Надька. – Мы же – женщины, а не трубочисты какие-нибудь…
– Да как ты смеешь принижать пролетарскую профессию трубочиста! – снова подвела политическую базу под чистые руки наша идейная Хлорка. – Я одного не понимаю: как вам не стыдно с такими чистыми руками ходить в такой ответственный день – день сбора металлолома!
И нам снова стало стыдно. До корней волос. Но кто это придумал, что человек дела, человек труда непременно должен ходить с грязными руками? Я уже потом много лет спустя видела фильмы про Пуаро с Дэвидом Суше или «Она написала убийство», где иногда показывают английскую глубинку, в которой мужчины в чистых рубашках, в жилетках и галстуках работают в сельском хозяйстве, водят трактора и кормят своих гусей и куриц. Там рабочий, умеющий хорошо одеваться, зоотехник или агроном, который находится с модой в самых дружеских отношениях – рядовое явление. У нас же почему-то всё устроено так, чтобы у человека после работы навоз с ушей свисал. А ежели оный не свисает в положенных объёмах, то человека начинают подозревать в безделье.
В наше пионерское детство было в ходу такое ругательство, как «белоручка». В любимом всеми фильме «Бронзовая птица» пионеры маршировали под песню на стихи Булата Окуджавы, где есть такие слова:
Барабан старается,
Трубач играет сбор,
И нет среди нас белоручек…
Намекается, что «наш человек» просто обязан ходить с мозолистыми и почерневшими от всех видов грязи руками. А я так думаю, что чистота рук зависит только от детских привычек, воспитания и традиций семьи. Иной человек и не шахтёром работает, а ногти у него обгрызены, руки же вовсе непонятно на что похожи – экскаваторные ковши чище будут. Вот у меня бабушка была трудяга, всю жизнь работала на земле, но я не помню, чтобы у неё когда-то были грязные руки. Она ещё говорила, что грязь к тем рукам липнет, которые работы боятся. Сунется в огород какая-нибудь дачница-горожанка и начнёт брезгливо двумя пальцами ковыряться в земле, а через минуту уже слышится: «Ой, ай, ноготь сломался! Заноза!.. Царапина!.. Мама!». С руками уже целая трагедия: под ногтями грязь, место занозы воспаляется, все ладони покрыты царапинами. А если человек знает, как с землёй обращаться и смело берёт её горстями, то она в самом деле не липнет к его рукам. Раньше были такие бабушки в деревнях, которые с утра и травы накосят, и корову подоят, и в огороде поработают, а потом вымоют руки в колодезной воде с мочалкой из какой-то особенной травы, и ладошки у них чистые, мягкие, даже белые. У моей бабушки были такие руки, мы в них выросли. Она вообще аккуратисткой была. Дед ещё шутил, что это влияние чухонской породы. Когда бабушка незадолго до смерти слегла и уже не вставала, я её навещала, и меня всегда удивляло, какая чистота царила у неё в доме и как аккуратно и тщательно она всегда была причёсана. У бабушки была коса до пояса, и никто никогда не видел, чтобы она ходила растрёпой.
Эти привычки старшего поколения по законам той же неумолимой биологии передались нам. Когда я много позже стала работать на производстве, то лишний раз убедилась, что рабочий человек не является синонимом грязнули. Хотя советская пропаганда против «белоручек» некоторых приучила к какой-то показной нечистоплотности. Один работяга идёт после смены умытый и красивый, а другой так уделался, что мазут у него даже из носа торчит. И он гордо несёт его, как медаль, даже не удосужился смыть. Так и тащит всю грязь домой, где об подушку размажет. Спрашивается, зачем он ему в носу? Чего он мог носом делать на работе? Гайки ноздрёй откручивал?
Я один раз пошла с подругами в парикмахерскую после работы, и одна из нас там даже истерику закатила по этому поводу. Мастер начала её стричь, смотрит, а у клиентки в ухе… целый кусок какой-то смолы! Где она этот кусок смолы ухом зачерпнула, если весь день в кабинете просидела и только на пять минут в цех выходила? Талант надо иметь, чтобы так изгваздаться. И вот она уже зычно кричит шокированным парикмахершам:
– Я на заводе работаю, а не на подиуме задницей кручу! Ишь, взяли моду на пролетарьят заводиться!
