Мария Ряховская - Записки одной курёхи
– …Однажды сидим мы с Евдокией, чай пьем. Чувствуем: вонь, как в сортире. Откуда? Появляется Степка. Евдокия ему: входи, мол. Чего такой вонючий? Тот воет навзрыд. Прорвало конвейер. Камень попал. Запустил туда руку и возил, пока камень не нашелся. Я заслужил лучшей доли! Что я должен всю жизнь в дерьме копаться? Аристократ я! Плотник из меня, может, царский, и вообще я, может, одарен! Может, из меня и столяр бы вышел отличный!.. Евдокия впервые видела, как он плачет. Она уж было пошла за бутылкой, но заартачилась: опять в долг?
– Да, – злобно сказала мама, – и ты, конечно, заплатил за него. На всех дураков дурак.
Папа потупился:
– Ну, заплатил… Зато я презент вам привез, – он вытащил мокрый сверток, – телку зарезали. Скучала, говорят, последнее время, а потом вдруг запуталась в цепи, повисла. Степан подходит, а она уже хрипит. А тоску ее еще ветеринар засвидетельствовал. Зарезали.
– Парная! Ты, небось, Маш, и не ела парной говядины. С картошкой запечем, – счастливо сказала мама и ушла со свертком на кухню.
– Значит, мирно все, без конфликтов. Скука и зима объединяют жердяев, – резюмировала я.
– Да, без конфликтов, но мелкие бывали… – говорил папа, разбирая рюкзак, – вот огурцов послала еще тебе тетя Тоня. Та самая, у которой петухи клевачие. Однажды Степан с Серым заметили, что на ферме с каждым днем все мрачнее и мрачнее становится – кто-то выкручивает лампочки. Вот уже две осталось – в одном конце и в другом, а посреди фермы тьма – и везде чудятся горы навоза. Думать стали: кто же такое может делать, кроме Евдокии Степанны? Она, некому больше. Засели однажды вечером в кустах возле фермы и ждут. Серый ругаться на Степку стал: дурак ты, говорит, весь вечер здесь просидим, а она не появится. И вообще, может, не она это. Черепенина развлекается, тащит каждый вечер по лампочке и в холодильник к себе складывает – не в уме она. Только он это сказал, как видят – крадется Евдокия, в одной руке лампочку держит, другой везет сумку на колесиках – комбикорма для кур набила, видно. Тут друзья и выскочили с гиканьем – баба Дуня визг подняла. Вынимает Степка ручку и бумагу – акт составлять будем, говорит. Составили они акт и ведут ее под конвоем домой. Там торжественно сжигают бумагу с обвинением за две пол-литры, а потом заставляют платить за украденный комбикорм.
Еще рассказывал отец про Крёстную. Она боится голода и гражданской войны – сушит сухари. Они лежат на расстеленных газетах на печи, на полу – ими заняты все возможные плоскости. Мыши со звоном растаскивают сухари по всей избе. Степан с трудом уговорил Крёстную дать разрешение на перемещение ее тряпья из сундука в шкаф, чтобы переложить запасы туда. Через два дня Крёстная жалуется Гале:
– Степан с Серым пропили мое приданое. Пустили нас по миру, лихоимники окаянные!
– Да вот же оно, – отвечала Галя и показала ей развешанное в шкафу.
– Тут и половины нет, – уверенно сказала Крёстная.
Обиделась она на Степку, не принимает еду, которую он ей готовит. Галя уехала в Солнечногорск, на работу, обещалась возвратиться в пятницу. Так Крёстная полтора дня не ела!
К концу второго дня Степан несет ей яичницу, смотрит, а суп и каша, что были на обед, съедены.
– А, съела, моя птичка!
– Не ела я! Это кошка.
Кошка лежит на Крёстниной подушке, примурлыкивает.
– Кошка, значит? Эх ты, – смеется Степка. – Сама же говорила: кто кошку к себе в постель пускает, у того лягушки в голове заводятся.
И все-таки Крёстная любила Степку – своего ухажера.
После истории с транспортером Степан поехал в город мыться. Шел он на последний автобус, пришел ночью. Разбудил Крёстную громкий разговор мужского и женского голосов в другой комнате. Она через стенку начала ругать Галю:
– Ах ты, такая разэдакая, гулеванов водишь! Степке скажу!
Необходимо заметить, что происходило это после обиды на Степку, Крёстную тогда пришлось увозить из деревни, она не ела.
Оказалось, Галя приехала вместе со Степаном: ехали в Жердяи на попутке.
ПРЕСТОЛЫ, СИЛЫ И ГОСПОДСТВА, ПОМОГИТЕ!
В тоске проводила я дни свои, и только редкие концерты и тусовки озаряли жизнь мою быстро гаснущей вспышкой кайфа.
Однажды к маме приехала ее знакомая. Маленькая, русоголовая, хрупкая доктор наук с большими голубыми глазами. Мама с некоторых пор стала окружать себя чудаковатыми личностями, в общем-то инженерами, а в душе – религиозными философами. Эта нынешняя наша гостья была… да кем только она не была!.. Прозорливицей, астрологом, православной верующей и последовательницей экуменизма. Работала в обсерватории одной из южных республик – предсказывала смерчи, ураганы и вспышки на Солнце, а еще раньше разбивала градовые тучи – из пушки. В тот момент своей жизни, когда она познакомилась с нашей мамой, эта дама как раз переезжала в Загорск из Нальчика. По словам этой Валентины, в Нальчике били русских и хлеб ей приносил на дом сотрудник по антиградовой службе, балкарец. Валентина продала квартиру и решила переехать поближе к святителю земли Русской Сергию Радонежскому.
Нам с мамой она рассказывала о «Новом Евангелии» Даниила Андреева, о жизни будущей, которая наступит в XXI столетии: всемирной столицей будет Москва и все станут говорить на церковнославянском.
Папа выглядывал из-за кухонной двери и хихикал, глядя на нее.
– Хитрец этот Андреев, – говорил он. – Шадданакар, уицрирор, хохха… Его птичий язык позволяет увернуться от критики. Будь у меня хоть пять высших образований – я все равно не пойму, что значат эти эгрегоры и прочие стихиали. Я должен или принять правила игры – и смотреть на мир глазами Андреева, – или отложить книгу. Дискуссия невозможна! Он создал свой космос и сочинил к нему свой язык.
– А не надо критиковать. Надо принять. Как откровение, – мягко, но властно сказала дама-градобойца. – Автор получил это знание в тюрьме и заплатил за него своими страданиями, пытками… Вот как я заплатила за свое знание страданиями! Боже, я стреляла пушкой в градовые тучи! В небо стреляла! Теперь мне надо молиться до смертного часа, чтоб отмолить такой грех! Молиться ангелу града и ветра, ангелам дождя… Как это сказано в апокрифах Еноха? И есть ангел града, и в небесах дом ангелов снега…
– Енох пишет про снег? – усомнилась я. – Разве в Палестине есть снег?
– Он пророк Божий – думаешь, он не знает, что в мире идет снег? Бо-оже! – блаженно выдохнула дама. – Еноху нужно молиться и громовержцу Илии. Не знаю, помилует ли он меня. Он стра-ашный!
– Да, – сказала я. – Может молнией вас поразить! Как Перун.
Мою иронию Валентина оставила без внимания. Зато папа, рассмеявшись от моих слов, не упустил случая оснастить мой ум знаниями:
– В Теогонии Гесиода читаем о Зевсе, Маша. Он появлялся с небес и с вершины Олимпа, меча молнии: стрелы вылетали из его руки и сопровождались громом и молнией, распространяли пламя. В индийской Ригведе говорится о верховном боге Индре, трясущем молниеносное копье. Индра несется в вихре и приносит на землю ливни. Он катит колесо Сурьи – солнце. У латышей и литовцев бог-громовик зовется Перкуном, слышишь наши балтославянские корни? Молниями он убивает злых духов. Почитают его в огне горящим и в дубовых рощах, как нашего Перуна. Громовержец Зевс (узнаешь? латинское деус !) – тоже мечет молнии и даже снисходит на своих полюбовниц в виде дождя и молнии. Скандинавский Тор, сын Одина, поражает молнией великанов, как и Зевс. Название домусульманских божков в Иране, Индии и у тюрков – дэвы – родственно латинскому деус и происходит из санскрита…
– Какая разница, как зовут бога, если ты не веришь в него? – раздраженно сказала Валентина: судя по всему, она совсем не переносила, когда внимание принадлежало кому-то другому.
Папа понял это и, улыбнувшись, замолчал.
– Не обращайте на него внимания! – сказала мама. – Вся эта его наука совершенно не нужна для жизни. И даже вредна! – И перевела на гостью свои восхищенные глаза.
– Богов-громовержцев боятся другие боги, – невозмутимо продолжал свою лекцию папа. – У шумеров и аккадцев Марту получает на пиру богов двойную порцию мяса, хотя он не женат. Хотя его коллегам подают по две, только если они семейные…
– На месте распорядителей банкета я бы исходила из того, какой супруг, – и за это награждала гостя мясной премией, – произнесла мама, выразительно глядя на отца. – К примеру, если супруг что-то там постоянно неумело создает на земле… как, например, некоторые ставят в деревне совершенно гнилые дома… а потом их еще обворовывают собственные строители…
– …если же у бога есть сын, ему полагалось три порции. То есть если ему жена родила сына… – уточнил папа.
– Еноха и Илию Господь забрал живыми на небо, – продолжала свой рассказ о небесном Валентина, не обратив внимания на ничтожные земные разборки. – Больше никого! Только их! Они явятся перед концом света – проповедовать.
