Татьяна Любецкая - Бретер и две девушки
– Вот тебе адрес, неуемный ты чел.
– Спасибо, Лизок. Я вот еще что думаю – может, к нему со шпагой пойти? Может, он меня теперь по-настоящему поучит?..
Вот уже пару месяцев (четыре? пять?) я тихо слабею, хирею, дурею. Определить же время точнее не могу, так как ни календаря, ни часов у меня давно нет – потерял. Телевизор же под замком – отвалился и куда-то закатился рычажок включателя. В общем, как выяснилось, не счастливые, а именно несчастные, изверившиеся часов не наблюдают. Потому что у них уже нет никаких упований и дел. Иной раз могу проспать сутки и двое, и тогда ночь у меня как бы удваивается, учетверяется… А то, напротив, вообще не сплю, и таким образом непомерно раздувается период, если можно так выразиться, бодрствования…
Иногда прибегаю к помощи снотворного, и что интересно! Перепробовав за последнее время кучу всяких таблеток, я вдруг заметил, что каждое снотворное навевает вполне определенные сны! Таким образом, я приноровился ставить их, как диски, с тем чтобы просмотреть то или иное «кино». Например, радедорм показывает исключительно черно-белое кино, в основном о войне. А допустим, таблетки эльзепама содержат нечто вроде тех заграничных сериалов, где такое буйство красок и страстей, что я все их выбросил. Кстати, режиссеров, не знакомых с полутонами, я бы близко не подпустил к съемочной площадке! Что же касается пантелмана, то если я по неосторожности проглочу две-три капли, то получу такие оргии вурдалаков, притом с моим участием, что потом долго не могу прийти в себя. Тоже выбросил. Вообще у меня набралось много всяких этих записей-таблеток – коллекция классической музыки (керанол), новое шведское кино (меданол) и даже несколько эротических заморочек (такие маленькие застенчивые горошины), которые я иногда, как мужчина, могу просмотреть, но не смотрю…
…А вот и Николай пришел… Кто это Николай? Сроду не знал никаких Николаев… Видно, забрел в мою голову из какой-нибудь другой. Вполне возможно, что бесхозные Николаи шатаются по расстроенным головам, как бездомные псы, в надежде, что их кто-нибудь прикормит и оставит у себя. Ну, ладно, Николаша, оставайся… Все же, ты кто? Хрен в пальто. Тогда раздевайся…
…А по вечерам стали вдруг появляться какие-то подсветки в углах глаз. Вдруг остро блеснет в темноте – вот опять!..
…Где-то слышал или читал, будто бы здорово драться канделябрами. Очень может быть.
…А все же до чего хорошо, когда не надо каждый день думать, кого бы еще наказать… Светит солнышко, порхают птички, тихо… Жизнь пронеслась как один день – мысль, прямо скажем, не новая. Но и не старая. Спрашивается, зачем же тогда спешить? Пока был юн, все рвался вперед – скорей, все успеть, не пропустить! Вся жизнь впереди!.. Потом понимаешь, что уже не вся… Потом, что не впереди. А тут еще рухнувшая Идея… Если бы я умел залить все это водкой, я бы пил и пил и в конце концов утопил бы себя и Идею, и мы поплыли бы с ней по бескрайним водам Стикса, как всадник с конем: я, обняв ее за шею, она, время от времени отфыркиваясь и косясь на меня своим лиловым глазом…
В другой раз, если еще случится родиться, ни за что не стану торопиться и даже буду нарочно растягивать эту жизнь, замедлять процесс мужания, потому что только тогда это и возможно, а как возмужал – все! Дальше – сломя голову в тартарары. И лишь перед самым концом тебя замедляют, чтобы осмотрелся и напоследок запомнил что-нибудь. Теперь понятна эта великая торжественность, замедленность стариков – идут еле-еле, говорят с расстановкой, и появляется этот светлый, изумленный взгляд – что ни говори, а предстоит неведомое. Но как уйти? Я теперь часто думаю об этом, и вот сейчас пришло в голову, что неплохо бы, как подстреленный на бегу волк, – перекувыркнулся в воздухе, и готово. И никогда не знаешь, в какой момент случится. Вот и хорошо, что не знаешь. Все знать – шагу не ступишь… Наверное, когда собираешься на этот свет, ту же панику и тот же ужас испытываешь, что при переходе на тот, и не хочешь, не хочешь… Просто мы этого не помним. О, ужас предстоящего рождения! Это удушающее протискивание через утробу в мир! А если не удастся и навеки застрянешь между мирами совсем один?! Ведь воплощения удостоятся лишь единицы! Остальные погибнут в жестокой и неравной борьбе. Сначала лишь один сперматозоид – один из миллионов! – прорвется, одному ему известно, как и куда, но и потом на каждом этапе воплощения преддетеныша будут преследовать микробы, инфекции, грубые руки повитух и другие, до конца не изученные враги. Как-то в телевизоре наткнулся на рождение крокодилов, и теперь мне понятна их вурдалачья свирепость. Маленькие, нежные детеныши, уже готовые к «высадке», послушно сидели, каждый в своем яйце, и оставалось лишь проклюнуться и добежать до весело блестевшей неподалеку полоски воды. Но лишь только они начинали проклевываться, в яйца, откуда ни возьмись, врывались свирепые муравьи и принимались выедать у малышей глаза, внутренности – все! И, только еще увидев свет, они безнадежно, мучительно погибали. Лишь немногим удалось вырваться и добежать до воды, где муравьи были уже не властны. Я был расстроен до слез…
Ну вот, с прибытием сюда, кажется, немного разобрались. Осталось подготовиться туда… И я было уж собрался. В тот день со мной уходили еще какие-то господа, они были достаточно спокойны и даже веселы. Но вдруг все стали очень важными, какая-то дама с наслаждением в голос разрыдалась, и мне сообщили, что проводить меня прибыли братья. Оба сразу. Я был польщен, но и удивлен, ведь, если вдуматься, у меня никогда не было братьев. Но вдуматься во сне – пустой номер, и я решил, пусть проводят. В конце концов, это же так трогательно – прискакали ради меня издалека! Я вообще люблю, когда скачут, особенно Вера… О, вот и она! Вера, Верочка, ты пришла меня проводить? Нет? Значит, со мной?! Ах, жаль, проснулся…
… А как, должно быть, посмеются люди, которые заявятся сюда потом – осмотреть, опечатать мое логово. В шкафу они найдут характерный набор старого бретера – колет, маску, перчатку и пучок превосходных шпаг, а в постели – свалявшийся «бабусин платок» и кучу шерстяных обмоток для артрозных плеч, локтей, коленей…
А ведь я раньше думал, что у меня могут быть только детство, юность и разные молодости (первая, вторая, десятая…), а старости не будет – такой я был крепкий и тупой… Но что там за шорох? Кто-то, кажется, возится у двери… Но кто? Алкаш из квартиры напротив ошибся дверью? Кажется, открывают… Открывают?! Идут… Перед ним вдруг предстал здоровенный тип. Это еще кто? На правую руку намотана металлическая цепь. А за его спиной маячит еще один… Вдруг первый грохнул цепью об пол и что-то прорычал.
Не вставая и кряхтя от боли в спине, Андрей Петрович потянулся к шкафу за шпагой и неожиданно ловко выдернул свою любимую – «итальянку». Развалина развалиной, подумал он, уж и не хожу почти, а рука на автомате делает, что нужно. Эту «итальянку» он купил пару лет назад в Бергамо. Их с Виконтом привел туда след одного нашего жиголо, обобравшего не одну богатую вдову и теперь счастливо косившего под итальянского графа. Не жизнь – сказка! Бергамиссимо! Профессиональный актеришка, фат, он эту свою последнюю роль играл подробно и со вкусом: по утрам – свежевыжатые соки, легкий завтрак, потом – верховая езда и фехтование. Дальше – светские рауты и поиск новой томящейся вдовушки. Когда мы с Виконтом проникли на его виллу и вручили ему вызов, он поднял нас на смех. Он прямо зашелся от хохота и никак не мог остановиться. Так, хохочущим, мы и привезли его на окраину Старого города, где состоялась дуэль. И должен сказать, он, как истый граф, дрался дерзко, вдохновенно, но от смеха все время мазал…
– Вздумал спать, свинячья морда! Нашел время… А ну, брось! Брось железку, я сказал! Она тебе больше не нужна.
– Как это? – спросил Андрей Петрович. Он хотел выиграть время.
– А так! Мы теперь будем драться по моим правилам и моим оружием! – Незнакомец снова ударил цепью об пол.
– Но кто ты? Почему?! – Андрей Петрович нахмурился, силясь понять, и с трудом поднялся с кресла. После долгого сидения и долгой жизни это была задача не из простых. Он покрепче сжал шпагу, и рукоятка плотно вошла в ладонь.
– По кочану.
– Теперь понятно. Хотя это и не ответ.
– Я брат Шакала. Еще вопросы есть?
– Вопросов нет. Хотя постой, как он там, э, где-то, кажется, на Севере?
– Заткнись!
Ну вот, подумал Андрей Петрович, этого следовало ожидать. Тут братец хлестнул цепью по его руке, шпага со звоном покатилась по полу, и от боли он присел, упал. А тот снова замахнулся, и второй, что был с ним, приблизился. И Андрей Петрович увидел, что в лапах у второго тоже что-то блестит…
– Минутку, минутку… – Он протестующе поднял руку. – Это все творится на самом деле или где? – Он все же хотел выиграть время, ибо в принципе считал, что выход всегда есть. Включая и самый последний. Если, скажем, гости – злокозненное порождение мрака и оптических штук или же сон, пусть и зверски убедительный, я сию же минуту постараюсь убраться в явь, проснуться. Если же они – из настоящих мускулов и цепей, я немедленно ныряю в спасительные волны миража и потом еще куда-нибудь, что называется, в два прыжка через пропасть. Ну а после по законам жанра, при попустительстве таможен и судеб, нам с Верочкой следует перебраться на какой-нибудь тихий, сияющий островок, где вечно солнце, а море такое ласковое, что из него совсем не хочется вылезать…
