Владислав Князев - Русская комедия (сборник)
Асы колдыбанской мысли в изнеможении умолкли. Пожалуй, хватит. И так переплюнули и Гомера, и Гюго, не говоря уж о выступальщиках со столичного телевидения.
– Специальный сюжет… Сериал… Сайт в Интернете… – завороженно зашептала предводительша женсовета. – Это действительно предел мечтаний. Но…
– Вы подумали, что будут делать мои подруги в прямом телеэфире? – обратилась она к нам. – Выбить ковер на улице. Вбить гвозди в стену. Принести с базара мешок картошки. Это все ведь для мужчин – трудовой подвиг. А для женщины – всех дел на пять минут. Сюжет для небольшого ролика. А что дальше по вашему сценарному замыслу? Хотя бы на одну серию…
Эх, какой крутой вираж! Как говорится, на вылет. Эллинские мудрецы летели бы после такого виража до самых Афин. Московские, которые, естественно, похитрее – прямо до ресторана «Москва». Но что такое десять древних и десять тысяч нынешних мудрецов перед одним Колдыбанским умником в образе ночного трижды сторожа! Вы поняли: речь идет о нашем врио. Он все еще в тылу у противника, но рвется нам на подмогу.
– Благородные дочери Колдыбанщины! – обратился он к женсовету с проникновенностью партийного трибуна перед выборами или базарного торгаша перед обвесом покупателя. – Вам не придется заниматься на глазах всего человечества какими-то мелкими хозяйственными делами. При чем тут гвозди, коврики и картошка? Как только вы станете вдовами, то немедленно приступите к своим прямым и истинным обязанностям. Вы будете…
В глазах боевых подруг колдыбанских лихачей засветилась робкая надежда: может быть, им сейчас завещают секрет какого-нибудь клада разбойных предков?
– …плакать. Вы будете плакать и только плакать! – обрадовал их сценарист в болотных сапогах. – Сейчас, в безвременье, нет истинных вдов. Мир забыл, что истинная вдова – не та, которая ищет себе утешение. Это вдова… безутешная!
– Вы, дочери Колдыбанщины, и явите миру этот вдохновляющий пример истинной вдовьей судьбы. Уверен, что вашей печали и ваших слез хватит не только на десять серий… При чем тут вообще какие-то телесериалы? Вы будете печалиться и плакать десять лет. Двадцать лет. Всю оставшуюся жизнь. Я верю в вас!
Какой удачный контрвираж! Аж самих слеза прошибает.
– Весь мир ужаснется от вашей скорби, – твердо пообещал наш супер обалдевшим женсоветчицам. – Ужаснется, но вместе с тем и восхитится: «Ах, какие безутешные вдовы! Не было еще таких безутешных вдов. Ни в какие времена. Только в наше время!»
– Что это означает? Это означает, что безвременью не удалось столкнуть нашу эпоху в реку забвения. Вашими рыданиями эпоха будет прославлена и спасена. Какая завидная судьба! Позвольте от всей души заранее поздравить вас.
Такой удивительной пакости не сулили нашим женам даже в советские времена. Молодец! Настоящий главарь. Знает, что говорит. И главное – полностью верит себе на слово.
Противник, то бишь женсовет, безмолвствовал. Самое время идти на прорыв. Вперед, удальцы! В рукопашную!
– Лука Самарыч!
Да, именно так сказали мы. Принципиально, демонстративно, с вызовом. Чтобы эта змей-хунта знала: здесь и сейчас нет ни Луковича, ни Реповича, ни Хреновича, ни как там еще у них, на кухне, водится. Здесь и сейчас – наш вожак, наш супервоевода, наш колдыбанский Геракл номер два.
– Лука Самарыч! – воззвали неоудальцы. – Во имя родной эпохи пошлите нас на…
Мы судорожно глотнули воздух.
– На смерть. На верную, на неминуемую, на лютую смерть-погибель!
– Немедленно! – ликующим хором протрубил весь зал. – Буквально сию минуту!
Во загнули! Змеи совершенно растерялись и готовы были ужалить хоть самих себя, лишь бы понять: уж не спят ли они?
Признаться, мы тоже немного сомневались: не во сне ли все это? Во всяком случае, еще не очень верили себе на слово. Но ничего, сейчас свое слово скажет супер-врио.
Эй, атаман, где ты там? Твой ход. Не подведи. Сыграй как надо!
И атаман сыграл. Как надо. По-колдыбански.
– Слушайте меня, затаив дыхание! – призвал он наших жен. – Буквально через минуту над Волгой появится невиданный туман, поднимется неслыханная буря, начнется невообразимый шторм. Такого разгула стихии не ведали наши лихие предки. Да, их потомкам, вашим мужьям, повезло на зависть. Никто из них не вернется живым. Все они погибнут как один.
Атаман уставился в пространство, чтобы увидеть, как мы идем на заклание.
– Вот лихо гибнет Самосудов! – радостно возвестил он. – Его сменяет Безмочалкин. На место павшего Безмочалкина становится Молекулов. Вслед за ним идет на верную гибель Профанов. Затем, восхищаясь своими капитанами, спешит с улыбкой на устах сложить голову юноша Ухажеров… И вот уже в живых не осталось никого.
Он торжественно замолк.
– А вы? – пискнула Рогнеда. – Разве вы не погибнете?
– О нет! – вздохнул кровожадный супер. – Я лишен радости сложить голову вместе со своими соратниками. Я останусь в живых. Чтобы принять на себя бремя славы и зреть торжество Колдыбанской Истины.
Молодец, супер! Даже мы одурели. Что уж говорить о жен-совете, который, если верить признаниям его собственных членов, состоял сплошь из дур. У террария, в смысле у жен-совета, начали сдавать нервы.
– У тебя же колит! – забеспокоилась Самосудова, обращаясь к своему Мегрэ. – Тебе не на утес надо, а к врачу.
– Какая тебе еще буря! Про радикулит забыл? В процедурный кабинет пора, – призвала своего Макаренко Молекулова.
– Куда тебе с твоей аллергией в шторм? Марш в теп лую постель! – потребовала Безмочалкина от своего Мойдодыра.
– На верную смерть, видишь ли, собрался. Ты здоров как бык. Заболей сначала чем-нибудь для приличия! – приказала своему Дидро Профанова.
Ага! Мы ломим…
– Сотоварищи по подвигу! – игнорируя малосодержательные призывы женсовета, сурово и скорбно воззвал капитанский столик. – Простимся перед смертью. Обнимем в последний раз своего атамана.
Первым обнимал врио мент Самосудов. Он сделал это по-военному сдержанно. Лишь кобура слегка съехала набок, а погоны стали на попа. Молекулов обнял Самарыча так крепко, что у самого у него вступило в поясницу, и он слегка согнулся, будто после генеральной уборки в своем шестом «А». Безмочалкин старался держаться подальше от брезентовой плащ-палатки, но все же среагировал на этот аллерген и слегка чихнул. Профанов никак не пострадал от процедуры прощания и даже успел незаметно подтянуть штаны на предводителе. Ухажеров, понятно, расчувствовался, всхлипнул, но взял себя в руки и сумел не разрыдаться и не упасть в обморок.
Так же трогательно и достойно простились с вожаком все остальные удальцы.
Удивительная колдыбанская быль шла как по маслу. На всех парах. Как под горку. Мы уже верили себе на слово.
– Вам будет что порассказать, – пообещал женсовету Самосудов.
– И внукам, и правнукам, – добавил Безмочалкин.
– И составителям энциклопедий, – усилил Профанов.
– И даже кумушкам-сплетницам, – поставил точку Молекулов. – Я имею в виду очных и заочных участниц телешоу «Мадамский клуб».
– Как пить дать! – воскликнул зал.
«И вот вы уже на берегу Волги!» – восхищается читатель.
Нет, читатель, на сей раз ты абсолютно не прав. Ну при чем тут берег Волги? Мы решительно двинули совсем в другую сторону. Прямо к барной стойке. Как и подобает колдыбанским удальцам. Чтобы перед смертью в последний раз прильнуть к источнику истины. Ну?
Едва мы приблизились к барной стойке, как Юрий Цезаревич профессионально взмахнул рукой, и полотенце, покрывавшее стаканы, словно взмыло над ними. Стаканы были… уже наполнены!
– Юрий Цезаревич, – сказали мы. – Извините, что не смогли расплатиться с вами при жизни.
– О чем речь! – отмахнулся благородный бармен.
– Но ручаемся, что за нас расплатятся наши внуки и правнуки, которые, несомненно, будут постоянными клиентами «Утеса».
– Как пить дать! – воскликнул Подстаканников, будто уже видел перед барной стойкой наших наследников.
– Пить дать – хорошо, – согласились мы, – а дать пить – лучше. Тем более в последний раз. Перед смертью.
– Да, перед смертью – это особое событие, – запричитал Юрий Цезаревич. – Дать. Пить. В кредит. Хоть до премии. Хоть до похоронных.
Вы слышали? Кредит до похоронных! Нет, вы такого еще не слышали. Мы – тоже. Если честно, то и не мечтали. Неудивительно поэтому, что не только женсовет, но даже мы сами не успели моргнуть глазом, как полные стаканы оказались в наших удалых дланях.
И все сразу стало на свои места.
– Я боюсь, – заш-ш-шептала вдруг Самосудова.
– Мне страш-ш-шно, – призналась Безмочалкина.
– Это просто уж-ж-жас, – задрож-ж-жала Молекулова.
– Кош-ш-шмар, – заш-ш-шепелявила Профанова.
– Ой! – схватилась за сердце и юная невеста Рогнеда. – А с каким же бантом ходят на похороны героев?
Даже главкобра, она же люкс-гюрза, почувствовала, что дело принимает какой-то уж очень особый оборот. И что ответственность за чужих мужей ляжет на нее. Она закатила к небу свои импортные очки:
