Маргарита Хемлин - Искальщик
И так мне в голову ударил энтузиазм, что я и минуты не мог находиться в четырех стенах.
Глотнул, аж обжегся, кипятка и, не съевши и крошки хлеба, марш-марш на улицу!
Для начала ноги мои прямой дорогой двинули на базар. К людям, к народу, посмотреть, послушать, как говорится, суть минуты.
Хоть Розкины грошики по малости мой карман жгли не сильно, а тоже требовали участия.
Иду, слушаю, смотрю, между прочим, приценяюсь. Купил трошки хлебца, шматочек сала, картошки и пару леденцов для настроения на новый лад.
Вроде все ничего…
Дошел до товарных рядов. Чистое нэпманство! И пальто тебе, и рубахи, и штаны, и исподнее, и бабское на всякую материю и фасон! И сапоги-ботинки!
Ой!
Я прямо споткнулся…
Передо мной в всей своей красоте стояли мои бывшие, ныне украденные ботинки с скаутской шнуровкой.
Вроде смотрят они на меня своими шнурочными дырочками-глазками, выговаривают своими крючочками-зубчиками:
– Мы! Мы это!
Меня обдало той ночью, когда я сторожил больного, пораженного ударом Переца…
– Хлопэць, тоби тут шо, мэдом намазано? А гроши в тэбэ е на такэ? Шо мовчыш? Нэ по твоих карманах товар!
Только тут я насильно оторвал глаза от своих ботинок. А что скажешь? Ботинки ж сами по себе бездоказательные.
Тетка сельского вида, которая такое прокричала, начала проявляться полновластной хозяйкой над моими ботинками: со́вает с места на место, переставляет без малейшей необходимости. А на меня, между прочим, не смотрит.
Ну и я глаза скосил, бо́вкнул первое попавшее на язык и пошел себе дальше.
Задвинулся ряда за два после тетки и наблюдаю. Час наблюдаю. Может, и больше.
Не уходят мои ботинки. Нету на них требования.
А тетка тем временем начала сворачивать свои клунки. Увернула с другим и мои ботинки. Пошла по направлению с базара. Я – за ней. Иду, подстраиваюсь под ее шаг. Хорошо подстроился.
Добрались вместе почти до известного в Чернигове дома Глебова, уже на краю города, дальше – шлях. Думаю, замечу, куда тетка войдет, и – обратно.
Заметил я все, что надо. Повернулся.
И услышал такое:
– Ой, Марик! Шкловский Марик!
Это была Зоя. Дорогая моя подруга. Она бежала прямо на меня, на ее лице была написана ясная радость.
И я ответил на девичье проявление словами:
– Зоя! Вот и встретились!
– Ага! Встретилися! Коло самого моего дома! Чуточка, и мамка б увидела… От и было б…
И рукой показывает на ту самую хату, куда скрылась тетка с моими ботинками.
Стою, словом аж поперхнулся.
А Зоя так и кро́шит:
– Ой, Марик, ты вдруг заболел или как? Пойдем, хоть воды дам, шоб, может, легче стало! Ты и на ногах не держися… Ой-ой-ой! Прямо зараз гепнешься! Головой самой и гепнешься!
И подхватывает Зоя меня и тащит к калитке и дальше – под самую хату и в самую дверь.
Втолкнула в сени и давай шуровать – отпаивать меня водой и криком уговаривать, чтоб я только не умирал. А я и не умирал. Готовился встретиться лицом к лицу с мамашей Зои.
А мамаша – вот она, выскочила на дочерний крик.
– Боже ж мий! Шо тут робыться? Зойка, гад, якого чорта ты сюды прыпхала? Хто такый? Шо треба? Ану, кажи!
Зоя проявила себя настоящим товарищем и смело двинулась на мамашу:
– Та замовчить вже, мамо! То ж Марык Шкловськый! Вин хворый! Шо, краще було б, шоб вин коло хаты помэр?
– Може, й краще! Ма-а-арык! Тьху!
Мамаша Зои смотрела уже в сторону, примеряясь к какому-то домашнему делу.
Я понял так, что тетка злилась не на меня как на такового, который рассматривал ботинки. Темнота в этом кутке мешала ей меня видеть в общем виде. Зато я хорошо видел пространство за теткиной спиной.
А там рисовалось следующее. Там рисовался товарищ Ракло, который всем телом, причем в сапогах, разлегся поперек на застеленной кровати и дрых. О чем красноречиво говорил неровный храп товарища Ракла и сивушный дух, который волнами закатывался мне прямо в нос. Да, Розка б такое не стерпела. Наверно, сюда явился перебыть свое положение.
В моей голове пронеслось такое. Товарищ Ракло с меня ботинки и украл. Не сам, не сам… Самому не по чину… Я ж так и раньше решил, что Раклу таскать с хаты Перчика и тем более мои ботинки не по чину. Значит, Ракло кого надо – подтолкнул на это злодейское нападение.
Дите босым оставить – это вам как, товарищ Ракло? Хорошо? А товарища Шкловского умирающего с хаты вытаскивать куда попало – тоже, получается, хорошо?
Не скрою, кое-что не слепливалось до конца. Вроде такого – кого ж Перчик выглядывал, когда его Марик рассмотрел возле базара? Я ж мысленно Шкловскому определил – что Ракла он и выглядывал как надежного друга…
А теперь нате вам…
Я учел все, до чего дошел в текущую минуту и остановился в своем размышлении. Надо было двигаться дальше. Потому что у меня уже выработалась потребность в борьбе.
Я уверенно допил воду из кружки. Пожал руку Зое.
Сказал:
– Спасибо, Зоя! Что-то мне было плохо, а теперь стало совсем лучше. Я возле твоей хаты оказался случаем. Ты передавай привет своему папе. Очень тебя прошу!
Зоя смотрела на меня с обидой – зачем я перед ней выделяю ее папу. Но мне сейчас было не до чего.
На обратном пути забежал на шкловскую улицу. Уверился, что все про Переца понял правильно.
Дым с трубы шел своим порядком, а через окно виделся зашморганный Марик – сидит за столом и смотрит невпопад на все.
Был у меня еще один адрес, куда мне сильно приспичило заскочить, – Дора Соломоновна. У меня к ней появилась мысль. Но я подумал пока пройти мимо. А пойти и ждать Розку с ее решениями про меня.
А решения с Розкой явились такие (это если не считать узла с одежкой).
Первое. Слушать Розку во всем.
Второе. Работать в мастерских на станции железной дороги. Там рекомендовать себя с наилучшей стороны в комсомольской ячейке.
Третье. Про Шкловского с Мариком и про Дору забыть, на сколько надо.
Четвертое. По сторонам языком своим не мотылять.
За все это Розка честно обещала угол у некоей тетки.
Выслушал я Розкино распотякивание с проявлением понимания.
А потом спросил, потому что всегда считаю нужным спрашивать, а не пускать на самотек:
– В-первых, получается, Розалия Семеновна, вы меня принимаете под свое руководство, еще и постельным углом обеспечиваете. Только мне надо знать, вы это для чего? Для какого лично для вас дела? А в-следующих, Розалия Семеновна, я языком своим никогда не мотыляю. А люди, наоборот, очень даже мотыляют. Вы ж людей знаете, Розалия Семеновна…
А Розка спокойно, вроде учительница в школе, говорит:
– Люди, Лазарь, ихние интересы всегда плутают с не ихними. Только сами про это не знают. А в плутанине главное и появляется. Это чтоб ты на будущее знал и всегда прислушивался. Уши, Лазарь, надо мыть в что бы то ни стало. А еще, чтоб ты, Лазарь, знал и не лез – мы с Шкловским разбежались. А с Раклом, наоборот, еще крепче сошлись.
– Ага, Розалия Семеновна, понял… Там разбежались, а там, наоборот, еще крепче сошлись. Вы не думайте, я уши хорошо мою, я к чистоте приученный. Причем приученный сильно.
Розка посмотрела на меня, вроде это не я, Лазарь Гойхман, а кто-то другой, ей неизвестный.
Я опять приступил с нелицеприятным вопросом:
– А я вас спрошу щас, Розалия Семеновна. Ракло Шкловского с хаты вытянул, хоть и чужими руками, или еще кто?
– Почему Ракло? Они обое сговорятся без всего. Что тот, что этот…
– А откуда тогда у Ракловой бывшей жены, не в обиду вам, Розалия Семеновна, оказались в наличии мои ботинки, пропавшие в тот же час, что и Шкловский?
Розке пришлось сильно не по душе мое сообщение.
– От сволота ракловская! Гад! Опять туда ве́штался! Ой, терпение мое! Ладно… Может, и не твои ботинки… Раклу таких каждый день перепадает знаешь сколько?
– Мои! На них примета! Я гвоздем правый при порожке цапанул, почти до самого насквозь. Сильно расстроился… От тут… Причем видно, только если знаешь…
Розка дослушивать не захотела, а перекривила мои слова:
– Зна-а-аешь…
Дальше вроде отвлеклась и уже своим обычным голосом говорит:
– Жить перейдешь до Галины Мельниченковой, по улице Полевой, напротив дома на кирпичах. Там один – на кирпичах. Теперь… Напишу адрес и имя человека в мастерских. Скажет, что делать. Завтра часов в восемь и пойдешь. Бумажку возьмешь – вот. Раньше прочитай. Про тебя значится, что надо по анкете. Понял?
– Понял, Розалия Семеновна. – Я мотнул головой в подтверждение. Потом досказал: – А какие еще указания мне будут, кроме как быть при вас?
– А такие. Ты, Лазарь, на всю жизнь пойми, что у меня на людей силы кончились. И я в таком положении много чего могу. И кого – тоже могу. Такое указание тебе понятное?
Я с искренним сердцем ответил:
– Понятное, Розалия Семеновна.
Ушла Розка, дорогая товарищ Розалия Семеновна. Скрылась, можно сказать, за порогом. А в голове у меня билась и билась тайная загадка – за каким чертом я ей нужен. Я решил – пускай Розка потайничает. Само собой выплывет.
