Олег Северюхин - Я вас поглажу мягкой лапой

Мчится лава,
Рвутся кони,
Сто клинков огнем горят,
Свою участь
Враг не понял,
Он нас ждет,
Большой отряд.
Словно пуля из нагана,
Наш удар неукротим,
Утром ранним либо слава,
Либо всем конец один.
Я был в драке,
Отбивался,
На кого-то нападал,
Вдруг «отбой» звучит атаке,
Наш горнист его подал.
Полегло по половине,
Враг упорный, не ушел,
Офицер, на френче орден,
К командиру подошел.
Если хочешь, будем биться,
Правда будет лишь одна.
Мы возьмем своих убитых,
Не по-русски их бросать,
Хоть уходим на чужбину,
Но ведь есть отец и мать
У всех тех, кто здесь сражался,
И страна одна была.
Командир потупил очи,
Был железный большевик,
Уходите ближе к ночи,
Всех своих похоронив.
И своих мы здесь положим,
Чтоб проклятая война
Не ломала край наш отчий,
Чтоб не бегала шпана,
Сроду матери не знавши
И какой не зная род,
Ох, по миру стосковался
На Руси простой народ.
Все сготовили по чести,
Для убитых всем кресты,
На одном поверху крестик,
На другом звезда горит.
Два отряда за работой
Позабыли про войну,
Все без ружей, с топорами
И с лопатами вовсю
Будто праздник на деревне,
Словно строят вместе дом,
И салют давали вместе,
Смахнув слезы кулаком.
Вскинув шашку вертикально
Для приветствия в строю,
Разошлись все в путь свой дальний,
Кто совсем в чужом краю.
И картину всю испортил
Черноокий комиссар:
Думай, как о всем доложишь,
Я доклад свой написал.

Тасует колоду кремлевский крупье,
Все карты в колоде почти одной масти,
Такая игра уж была в Астане.
И вышло им полное счастье.

Когда регионы подстрижены в масть,
Хвосты расчесали, покрасили гривы,
Тогда бесконтрольная высшая власть
Заставит всех петь по единым мотивам.

И что им ни скажут – за все они «за»,
Отдать ли Курилы, продать ли леса,
На бедность народа закроют глаза
И сами подтянут себе пояса.

Все будет у нас как в огромной семье,
Племянники, братья, зятья, свояки,
И нам пропоет из кустов соловей
И с Бабкиной Надей ее мужики.

Единая масть управляет страной,
Всем карты дают василькового цвета,
Политика это «дурак» подкидной,
Шестерки на плечи – тебе эполеты.

Я люблю своих женщин красиво,
Кто-то плакал, и то не навзрыд,
И сейчас я, поэт неплаксивый,
Отдыхаю и всеми забыт.

Ох, не любят у нас джентльменов,
Если вежливый, значит – тюфяк,
Значит, нет в нем от люмпенов генов,
Да и сам он по виду хиляк.

Зарасту я трехдневной щетиной,
На кровать свою брошу матрац,
Познакомлюсь я с девушкой Зиной,
Рот разинет, и сразу ей в глаз.

Всем расскажет, что снова я мачо,
Если что-то не так – придушу,
И что матом ругаюсь я смачно,
Пьяным песню пою камышу.

Все равно я мечтаю о феях,
О прогулках в саду и балах,
О прекрасных в душе Дульцинеях,
О шампанском на наших столах.

Если скажет мне вдруг Дульцинея,
Что ей нужен мужик с топором,
Я отправлю в запас Гименея
И ее в дальний лес за бугром.

В любви осенней все неспешно,
На каждый день упавший лист,
И золото горами за бесценок,
Без денег, только наклонись.

В тиши заброшенных аллеек
Шуршали лишь двоих шаги,
Поблекла краска у скамеек
И белка кормится с руки.

Не зря дано нам «бабье лето»,
Чтобы сказать все о любви,
Если не можешь, как поэты,
То хоть красиво мне соври.

На земле я один марсианин,
С метеором сюда залетел,
Рядом в поле трудились крестьяне
И махала им лапою ель.

Я сказал им – вы пашете плохо,
Не родит подготовленный клин.
Это что тут за ахи и охи, —
Мне сказал тут парнишка один.

Ну, ты будто совсем марсианин,
Мы здесь сеем подряд сотню лет,
Агроном у нас местный сельчанин,
Здесь пахал еще дедушкин дед.

Не смотри ты на пьяные рожи,
Мы посеем здесь трезвую рожь,
Ты куда-то собрался, прохожий,
Так иди и ребяток не трожь.

Может, вымерли все мы на Марсе
От того, что все лезли везде,
Подорвались на старом фугасе,
Что нашли по весне в борозде.

Четвертый час ко мне один и тот же лезет вирус,
Но я крутой, стихи пишу, воткнув перо в папирус,
Чу! Колокол звенит, зовет меня к святой обедне,
Возьму и вирус погулять в моей большой деревне.

Отец Сысой, монах босой, в деревне нашей вырос,
Он Богу сын, все глюки знает, видит каждый вирус,
Мы выпьем с ним по чарочке церковного вина,
И вниз мы плюнем пару раз из форточки окна.

Вопрос не в том, босой Сысой или не босой,
Зато он любит девушек босых с огромною косой,
И вирусы он квасит в бочке старой и большой,
Они ему виагрой служат. В доброте душевной

Сысой поэтому живет всё время холостой,
Просясь к крестьянам, так, на месяц на постой,
И много деток в той деревне с белой головой,
И на лицо один портрет, как праведник Сысой.

Босому и в рясе легко и удобно,
Нужды нет возиться с обувкой, с бельём,
Все люди считают – отец преподобный,
А он уж готовый и с длинным ружьём.

Мы дети ноябрьской смуты,
За нами была только кровь,
В мозгах у нас были путы,
Лачуги – отцовский наш кров.

Страна за колючим забором
И в мире все наши враги,
Гармошки поют с перебором
И топают в такт сапоги.

Нас порознь колотит и слабый,
В отместку мы лупим своих,
Пропили российскую славу
И к миру совсем мы глухи.

Сейчас мы живем за границей,
Продукты, машины, шмутье
Летят к нам за деньги сторицей,
В сознанье живет бытие.

Но что-то у нас не в порядке,
Нас партия вновь повела
Детишек рожать без оглядки,
Пока есть деньжата, пока.

Как-то зимой
В подмосковные Горки
Ленин приехал
Душой отдохнуть,
Маслом намазать
Пшеничную корку,
Чай из стакана
Тихонько хлебнуть.
Только вот печка
От дров задымила,
Может быть, Троцкий
Чего начудил:
Крикнул в конфорку
Пламенный лозунг,
Маузер сбоку
И всех в коммунизм.
Печка не винтик,
Она здесь хозяйка,
Хочет – накормит,
Не хочет – прости,
Ешь всухомятку
Паек петроградский,
Есть вот вода,
Чтоб сухарь замочить.
Печки не чинит
Товарищ Урицкий,
Спец по тому,
Что где плохо лежит,
Ждет его парень
С наганом Каннегиссер,
Чтоб ему пулю
Меж глаз положить.
Вот она жизнь,
Где-то плещет волною,
В каждом ударе
Нам слышится мат,
Мы, словно звери,
С цепей посорвались,
Чтобы забыть,
Что родила нас мать.
Десять чекистов
Допрос ведут печке:
Кто ее сделал,
За что саботаж,
Ленин приехал,
Тепло лишь от свечки,
Печку приказано
Нам расстрелять.
Новость о том,
Что у Ленина печка
Сильно дымит
И не греет совсем,
Знает весь мир,
И французы, и немцы,
Дикий тунгус
И монголы с границ.
Если не будет
Давать тепла печка,
Сгинет Россия,
Замерзли вожди.
С кепкой в руке
Это вождь пролетарский,
Феликс Дзержинский
Статуей стоит.
Вот любопытство,
Содом и Гоморру
Смыло еще
До расстрелов в Крыму,
Будут ягоды
И будут цветочки,
Будут все помнить
Сибирь, Колыму.
Лед холмогорский
Поставят исправно,
Спрячут в стогах,
Повезут день за днем,
Чтоб как живой
Был наш лидер
Заморский,
Мы же одни
Как-нибудь
Проживем.
Будут все классы
Бороться в палатах,
Вместо царя
Они примут закон,
Будут помещики
Только с деньгами,
Титул не титул,
Работай горбом.
С нефти, алмазов
Мы все с барышами,
К выгоде нашей
Торговля идет.
Банки российские
Всех кредитуют,
В космос, в науку,
В домашний уют.
Не было войн
После ленинской печки,
Стали все братья,
Родная земля…
Чьи-то шаги
Донеслись в огороде,
Вот он, вражина,
Печник с похмела,
Пьяный в дымину
Мужик лет под сорок,
Плюнул под ноги,
Цигарку скрутил,
Дунул дымок он
Куда-то в конфорку
И молотком своим
Стену пробил.
Вытащил сажи
Он целых шесть ведер,
Дырку заделал
И глину растер,
Весело прыгал
Огонь на поленьях,
Весел был в печке
Огромный костер.
В нем запылали
Псалмы и молитвы,
Подвиги ратей
И слава Руси…
Только поник
Тот мужик непобритый,
Что-то у печки
Совсем загрустил.
Взял его за руку
В кожанке парень,
Вывел за дверь,
Давай, друг, домой!
И побежал
По деревне без шапки,
Холодно было
В тот вечер зимой.
Дома его
Уж почти и не ждали.
Ждали рассвет,
Чтобы тело забрать,
Видно, Василий,
От Бога все это,
Есть на тебе благодать.
Ленин чайку
С бутербродом откушал,
Взял он бумагу,
Чернила, перо,
Нам для учебы
Трактатик напишет,
Чтобы и к нам
Тоже счастье пришло.
Что же, печник,
Не напился
Ты в лоскут,
Иль в дребодан,
Или стал как стекло,
Может, была бы
История наша
Как у людей,
Чтоб из глаз
Не текло.