Елена Сазанович - Солдаты последней войны
Мы вышли на улицу. Никто не знал, что в машине – вещи для детей. И я ломал голову, как бы попроще рассказать, чтобы не смутить Майю и заодно не смутиться самому. Но Майя оказалась гораздо решительнее.
– Да, кстати, – сухо и строго обратилась она к Кате Рощиной. – В моей машине есть кое-что для ваших ребят. Я вас по пути подброшу. Только, пожалуйста, не благодарите.
Сказано было таким тоном, что никто даже рта не раскрыл. Они уселись в машину. Я видел радостное, оживленное лицо Котика и был искренне рад за него. Я видел огонек в глазах Кати, когда она смотрела на Шурочку и искренне радовался за них. И я видел вновь отрешенное, холодное лицо Майи.
– Майя, – тихо позвал я ее. – Можно хотя бы мне вас поблагодарить.
– Да, вам можно. Ведь вы все придумали. И придумали хорошо. А я вам подыграла. Надеюсь тоже неплохо?
– Спасибо, Майя.
Машина сорвалась с места, оставляя за собой клубы пыли. Мы стоял возле подъезда втроем.
– Ну, и штучка, – Петька почесал затылок. – Таких еще поискать нужно. От таких можно чокнуться.
Шурочка набросился на него с кулаками. Он был не на шутку взбешен. Его круглое лицо стало пунцовым от ярости, а очки от возмущения съехали с носа.
– Ты… Я не посмотрю, что ты мой друг. Только еще раз посмей! У тебя всегда были штучки, от которых можно чокнуться! Это ты с ними путался… Не оценивай всех по своим дешевым девкам, стихоплет несчастный! Катя же… Она совсем другая.
Петух отскочил на несколько шагов назад, вытянув вперед руки, словно защищаясь. И громко расхохотался.
– Эх ты, профессор! Дальше своего носа не видишь! При чем тут Катя! Там была еще одна девушка! Ну да, ты ее, конечно же, не заметил! Куда уж нам…
– Еще одна, – растерянно пробормотал Шурочка. И смущенно протер свои запотевшие очки. – Ну да, конечно. Вроде, была. Только я… Честно говорю…
– Да ладно тебе, не оправдывайся, – Петька по-дружески ударил его по плечу. – Мы все и так поняли.
– Что? Что вы поняли?! И почему вы что-то должны понимать! За меня! Если я сам ни черта не понимаю…
Я отвел Петуха в сторону.
– Не трогай его, Петька. Он действительно впервые за долгое время по-настоящему счастлив. Не знаю, что и как у них получится, но главное – Шурочка будет жить. Снова.
– М-да… – протянул Петух и внимательно на меня посмотрел. – А ты, как я понял, в отличие от Шурочки, не собираешься бросаться на меня с кулаками. Ведь я говорил про Майю.
Я как можно равнодушнее пожал плечами.
– И что ты такого сказал? К тому же я не влюблен.
– А, может быть, совсем наоборот? – усмехнулся он, жуя кончик сигареты и сверля меня взглядом.
– Ну, знаешь! – я не на шутку взбесился. – Что за чушь ты мелешь! Бред какой-то! Идиотизм! Тоже мне, нашелся психолог. И не надо таращиться на меня своими тарелками! Достал уже… Психологии, наверное, тебя учат во время разгрузки ананасов! Да? Дурак отвязанный…
– Влюбился, – радостно констатировал Петух. – Ну что, мужики?! Раз вы такие влюбленные, очередь за мной. И тогда уж точно – еще поживем!
Мы с Шурочкой бросились на Петьку… Давно мы так не дурачились, бутузя друг друга и хохоча во весь голос. Давно не были так счастливы. И даже толком не понимали – почему. И не хотели понимать. Просто сегодня случился хороший вечер. Просто мы себя вновь на время ощутили детьми. Парнями с одного двора. Просто сегодня наступила осень. И в подтверждение торжественной симфонией зазвучал дождь. И мы подставили под него свои ладони и лица, жадно пытаясь словить ртом крупные капли. Словно вместе с ними пытались словить и свое мимолетное, такое необъяснимое счастье.
Дождь так же неожиданно прекратился, как и начался. Мы перевели дух. Ощущение счастье так же неожиданно прекратилось. Вместе с дождем.
– А впереди нас ждет долгая-долгая осень, – вздохнул Шурочка, вытирая рукавом пиджака промокшие линзы очков.
– И еще более долгая зима, – продолжая его, вздохнул я.
– И много-много зимних и осенних праздников, – не стал вздыхать один Петька.
Он пытался растянуть мгновение счастья. Что ему не удалось. Все закончилось вместе с дождем. И началась осень. И мы поежились от резкого, пронзительного ветра. И промокшие, озябшие медленно побрели к своему подъезду.
В темноте, чуть поодаль угла дома мы заметили два силуэта. И услышали громкие, возбужденные голоса. Один голос, хорошо поставленный, приятный, низкий, мы узнали сразу же. Равно как и высокую, слегка сутулую фигуру. Это был Юрьев.
– Наверное, с ночного идет, – печально заметил Шурочка.
– А рядом кто? – нахмурился я, вглядываясь в незнакомую фигуру. – Вроде бы не из наших.
Они поравнялись с одиноко стоящим у тротуара тусклым фонарем. Слабый свет осветил людей, и на мгновение я смог разглядеть незнакомца. Он сразу же мне не понравился. Коренастый, круглолицый, небритый, в потрепанном пиджаке и скривленных туфлях. Я сразу же уловил какое-то несоответствие в его облике. Словно он специально отпустил щетину на своем гладком ухоженном лице. И специально напялил помятый рваный пиджачок на свое натренированное, литое тело. Создавалось впечатление, что незнакомец «косил» под забулдыгу и «своего парня». Хотя он, действительно, неровно держался на ногах. Однако когда они поравнялись с нами и резко прервали какой-то оживленный спор, я заметил, что он, впрочем, не так уж и пьян, как хотел казаться. В отличие от артиста, который наоборот очень хотел казаться трезвым, что ему плохо удавалось.
– А-а-а, ребятки, – смущенно прогудел Юрьев своим хорошо поставленным голосом. Его язык заплетался явно заплетался где-то меж зубами. – А мы тут…вот…отмечаем…
Но что они отмечали, артист так и не смог придумать.
– Наверное, первый день осени, – попытался поддержать артиста Петька.
– Да? Разве? Сегодня уже осень? А я думал, она наступила гораздо раньше…
Юрьев смотрел на нас непонимающим мутным взглядом. И острая боль за этого человека кольнула в моем сердце.
– Геннадий Юрьевич, – я осторожно поддержал его за локоть. – Идемте ко мне. Мы тут с ребятами собрались поболтать. И вы нам составите приятную компанию.
Петька тут же подхватил Юрьев за второй локоть, грубовато оттолкнув незнакомца. Но на сей раз артист оказался гораздо упрямее. С нами он идти решительно не хотел. Несмотря на изрядное подпитие и возраст, сила старого солдата еще далеко не иссякла. И он ловко освободился из наших цепких рук.
– Нет, ребятки. Вы очень хорошие, я знаю. Очень. Но у меня есть серьезный разговор. И его я не имею права откладывать. Ну, идем.
Он резко потянул за рукав незнакомца.
– Мы еще не договорили!
Незнакомец старательно прятал взгляд. Его рыбьи глазки бегали, перепрыгивали с одного предмета на другой. Услышав приглашение Юрьева, он слащаво улыбнулся и, ловко подхватив его под мышку, слегка подтолкнул вперед, к подъезду. Так и не сказав нам ни слова.
Когда за ними хлопнула дверь, я спросил у товарищей.
– Вы хоть знаете, что это за тип?
– Увы, – развел руками Шурочка.
А Петька озадаченно почесал затылок.
– Вроде бы наш новый дворник. Я его пару раз видел утром с метлой. А вечером с артистом.
То что незнакомец оказался всего лишь дворником, несколько успокоило меня. Однако некая смутная тревога затаилась где-то в глубине души.
– Дворник, – задумчиво протянул я. – Вот как-то, ну, не тянет он на дворника, мужики! Вам не показалось?
– Точно, дворник, – уверенно подтвердил Шурочка. – Теперь я вспомнил. Уже с неделю его вижу, каждое утро.
– И потом, Кира, – Петух одобряюще хлопнул меня по плечу. – Разве я похож на грузчика, а Шурочка на продавца? Так что подозрения твои беспочвенны. Учитывая, что человек и впрямь орудует метлой, очищая наш захламленный двор от мусора. Другое дело, что тип неприятный. Но, согласись, рожи-то у нас у всех хороши. Особенно, когда мы не на своем месте.
– Да, но… – я не сдавался. – Когда ученый или поэт – дворник, понятно. Но этот… Знаешь, с такими харями во все времена умеют устроиться. И зачем только с ним связался Юрьев? Неужели он не понимает?
– К сожалению, он уже давно ничего не понимает, – Шурочка поправил очки на переносице. – Да и сам знаешь, все всегда заняты. А тут под руку попался человек, который всегда готов выслушать. Артисту, как никому, нужно, чтобы его слушали.
– Не нравиться мне все это, старики, – я озадаченно покачал головой.
– Можно подумать, ты всегда пил в компании благонадежных граждан, – усмехнулся Петух. – Но ты прав. В любом случае, нужно поговорить с Юрьевым. Только что из этого разговора получится? Что ты ему скажешь? Не пей, артист, с этим, а пей с тем? А ты-то откуда знаешь, с кем нужно пить? Если пить не нужно вообще. А вот это ему ты уже запретить не сможешь.
– Не смогу, – вздохнул я. И посмотрел на небо. Тучи сгрудились в одну большую кучу. И двор освещал лишь одинокий фонарь.
– А ведь, ребята, сегодня и впрямь началась осень, – наконец примирился с этим фактом Петух. – А в принципе, ничего не изменилось.
