Валерий Бардаш - Пещера
Кроме Марии никто не знал о настоящих причинах отъезда ее мужчин. Для всех остальных Дмитрий повез Сашу в экспедицию, такую необычную и редкую, что они решили позволить сыну пропустить школу. Она оказалась в неожиданном отпуске. На зависть подружкам. Она решила ничего не говорить своим родителям. Нужно было только обманывать свекровь. Она была у нее два дня назад, чтобы сообщить об отъезде Дмитрия, Саши и Андрея.
– Куда они все уехали?
– Дима захотел сводить их на очень красивую гору.
– А школа как же?
– Это будет всего неделька, может, чуть больше. Дима сказал, что такая возможность представляется нечасто. Саша очень просил.
– Не нравится мне, что он мальчика взял. Самому пора остепениться, а он сыновей втягивает. Почему ты ему это разрешаешь?
Тамара привыкла к таким словам. Она хорошо знала, что свекровь не одобряет занятие Дмитрия и против участия в нем внуков. Но также знала, что она не только никогда не пыталась остановить сына, но даже по-своему благословляет его, гордится его успехами. Пятнадцать лет назад, когда они впервые встретились, свекровь, еще крепкая, в полном рассудке женщина, поразила Тамару безоговорочной верой в то, что с ее сыном ничего не может случиться, пока она жива, думает о нем и просит за него. Умудренная женщина мирилась с горами, инстинктивно чувствуя, что они приносят ее сыну счастье и полноту жизни, хоть и совершенно ей непонятные. Но она для этого его родила, для того, чтобы он был счастливым. Они так непохожи друг на друга и так неразрушимо связаны, мать и сын. Тамара никогда не уважала эту связь, но быстро научилась с ней мириться, беря пример со своей свекрови. Она многому бы могла у нее научиться, если бы свекровь позволяла.
В общем, они жили довольно дружно. Пока были силы, свекровь охотно помогала, а Тамара принимала помощь с благодарностью, понимая, что ее заслуги в этом нет. В последние годы у нее появилось дочернее чувство к угасающей женщине, усиливаемое признаками детской беспомощности.
– Пускай побудут вместе. Мальчику хорошо быть с отцом. Диме по-другому не выбрать времени.
– Дай бог.
Тамара незаметно осмотрела квартиру. Старушка поддерживала ее в хорошем состоянии.
– Я зайду к вам в субботу.
– Не надо. Чего зря ходить? Придешь вместе с мужчинами. Когда они приедут?
– Через недельку, может, больше, – Тамара боялась выдать себя голосом. Тревога овладевала ей в теплой полутемной квартире с сильным запахом увядающей жизни. Верит, никогда не сомневается. Тамара чувствовала, как ее собственная вера ослабевает в присутствии нерушимой, первобытной, неразумной. Они сейчас там, среди пугающих, суровых и мрачных гор. В первый раз за пятнадцать лет она ощущала реальность гор. Фотографии, рассказы Дмитрия и его друзей сложились в живую картину, неприветливую, чужеродную. Ей никогда не хотелось в горы. Это было одно из условий их супружества. Невысказанное, но очевидное. Одна из причин того, что Дмитрий обратил на нее внимание. У нее никогда не возникало такое желание. Только сейчас, когда горы заманили к себе ее сына, они приобрели для нее реальность. О, она знала, что она на неправильном пути. Сесть рядом со старушкой, смотреть в окно и унестись далеко-далеко.
Она обняла и поцеловала свекровь в щеку на прощание. Они делали это очень редко, но за неловкостью движений обе почувствовали теплоту. Одна – с детской улыбкой на лице, другая – с материнской нежностью в сердце. Тамара вышла на улицу. Солнце скрывалось где-то за домами. Прогретый осенний воздух затих в ожидании. В глубоких тенях он накапливал холод наступающей зимы. Вот бы такую погоду до самой весны. Тамара собралась навестить вечером Марию.
С приятным ощущением на щеке, старая женщина осторожно села на свой стул у окна. Она уже забыла, что вызвало его, но это ее не беспокоило, она предавалась ощущению с радостной непосредственностью. Глаза устремились вдаль, мимо удаляющейся фигуры Тамары. Опять в горах. Она вдруг вспомнила, что мальчики с ним, и стала бороться с нарастающим беспокойством. Это было беспокойство, с которым она не могла ничего сделать. Она гнала его прочь от себя. Она стала думать о том, есть ли у нее все для пирожков. Нужно будет сделать много для троих. Они все любят ее пирожки, но их нужно есть свежими, прямо из духовки. Она была уверена, что не забудет купить мясо. Это будет самым важным делом следующей недели. Как раз к их приезду.
Муж любил ее пирожки. Она помнила это хорошо, но забыла, как он выглядел. Молодым. Ее научила печь бабушка, всегда в сером от пятен переднике и с тонкими быстрыми руками. Первые для мужа пирожки она делала под ее надзором. Она помнила, как ей хотелось погладить его кудри.
Пора ему уже остепениться, а не сыновей тянуть за собой. Почему она это разрешает? Сидеть дома, с женой. Как Павел. Но у него больше сил, он очень настойчивый и самолюбивый. Ее грудь помнила его жадные неутомимые губы. Они приводили ее в невыразимое, невыносимое состояние, в котором она не признавалась никому. Она не позволяла никому смотреть, когда кормила.
Он очень самолюбивый. Она никогда не обладала властью над его желаниями и устремлениями. Никогда не желала. Он для нее такая же непонятная, закрытая душа, как все остальные вокруг. Она не стремилась проникнуть внутрь его души, но вся ее энергия, все силы всегда были на его стороне. Его горы всегда представлялись ей труднодоступными прекрасными местами, где вознаграждаются настойчивость, упорство и благоразумие. Это представление подкреплялось бесчисленными привезенными оттуда фотографиями похудевших мужчин с простыми, веселыми, заросшими щетиной, обветренными лицами. Когда она узнавала о гибели одного из них, она думала о том, что ему не хватило настойчивости, упорства и благоразумия. Которые в избытке у ее сына.
Ее несколько раз даже останавливали на улице незнакомые люди, поздравляли с достижениями сына. В такие моменты она не испытывала большой гордости, только обновленное ощущение полноты и значимости жизни.
Мальчиком он был молчаливый и застенчивый. Как Саша. Андрей совсем не в него. Муж огорчался по этому поводу. Он любил часто огорчаться. Это он настоял на том, чтобы Дима пошел в горный поход в школе. Дима сопротивлялся. С этого все и началось. Оттуда он привез свой первый снимок со своей первой вершины. Он был очень горд, что из двадцати ребят наверх поднялись только трое. Муж тоже гордился.
Она видела вокруг себя много мужчин за долгую жизнь. Ни один из них не казался ей таким же счастливым и довольным жизнью, как ее сын. Она уважала горы за это. Все они не могут туда ходить, пусть хоть ее Диме такое везение. Павел уже давно не ходит. Поседел, постарел. Его глаза не блестят так, как когда он появился в их доме первый раз. Молодой, самоуверенный. Заставлял ее критически оглядывать себя в зеркале. Что он думал, когда смотрел на ее лицо, ее грудь? Они все замечают, эти мальчики.
Не нужно было забирать мальчика из школы. Еще успеет, нужна ли ему дорога отца? Она тревожилась за Сашу больше всего на свете. Он будет совсем один, без ее поддержки. Ее силы уже не те. Старость не радость.
Она не заметила, как на улице стало темно. Зажглись фонари, мелькали тени возвращающихся с работы людей. Шесть часов. Он встала согреть воды для чая.
На часах было около девяти, когда она легла в постель. Вокруг было совершенно тихо, редкие, негромкие звуки, проникающие сквозь плотную занавеску окна спальни, не достигали ее сознания. Она закрыла глаза, и, до тех пор пока не заснула несколько минут спустя, она просила. У того, кто распоряжается всем в мире. У справедливого и мудрого, хотя порой слепого и капризного. Просила за своего сына, за своих внуков, невестку и всех хороших людей.
Ей снилось, что она бежит по вытоптанной в траве дорожке – быстрей, быстрей домой, где ее ждут мама и папа.
* * *Саша огорчился, когда отец и дядя Павел ушли наверх. Они унесли с собой нечто волнующее и притягивающее. Лагерь поскучнел, и не только потому, что в нем осталось только два человека. Саше редко было скучно с братом, но с уходом старших он почувствовал, как горы вдруг отдалились. Его притягивало к ним. Каждый день он упрашивал Андрея отправиться куда-нибудь наверх. Брат не соглашался, ссылаясь на то, что им не разрешено ходить далеко вдвоем и что нужно поддерживать связь. Андрей относился к связи очень серьезно. Саше тоже нравилось слушать непривычно звучащие голоса отца и дяди Павла. Но сидеть для этого в лагере целый день!
Братья все же взошли, с благословления отца и к восторгу Саши, на верх дежурной горушки, а после этого исследовали два самых доступных ущелья. Подъем на горушку дался обоим нелегко, но Саша изо всех сил делал вид, что ему это нипочем, и не позволил Андрею повернуть назад, не дойдя до верха. Он был убежден, что они взошли быстро и легко. А как же иначе? Им предстояло подняться на самую большую гору. Эта горушка для них нипочем.
Наверху он осмотрелся по сторонам и обратил взгляд на самую большую достопримечательность в округе. Отсюда гора выглядела совсем незнакомой. Открылись огромные, посыпанные льдом скальные просторы, от самого низа до вершины. Он видел себя на макушке, там, на черной точке, выше которой уже ничего нет. Он забыл объяснения отца, что снизу вершина не видна. Ему казалось, что они уже на половине высоты. Отсюда еще совсем немного, еще пять часов, которые, как сказал Андрей, они затратили на подъем. Он удивлялся, что отец с дядей Павлом провели там уже три дня.
