Елизавета Дворецкая - Орел и Дракон
– Иди же, пора, – вдруг сказал незнакомый голос в самое ухо.
Голос был женский. Едва повернув голову, Рери мельком заметил женщину в белой одежде – она стояла возле него и показывала на перемычку перед воротами, уже пустую. Сообразив, что напрасно стоит здесь, когда все его люди уже внутри, Рери бегом кинулся к воротам…
Потом вдруг сообразил, замер и обернулся. Никакой белой женщины перед воротами не оказалось. Как ей было неоткуда взяться, так и некуда деться – однако она появилась буквально на миг и исчезла.
С ознобом во всем теле, дрожью в ногах и испариной на лбу, Рери вбежал в ворота. Сама действительность как-то изменилась: время стало тягучим и вязким, как вода или даже кисель, Рери двигался медленно, а думал очень быстро, видел все вокруг до мельчайшей подробности необычайно резко и ясно, но при этом смотрел как бы издалека, будто из-за какой-то прозрачной, но непреодолимой грани. Он уже не помнил ни о франках, ни о норвежцах, потрясенный и захваченный тем, что увидел. Он увидел фюльгью – духа-двойника, незримого спутника каждого человека, который обычно принимает облик женщины. Это сама твоя судьба, которая обычно показывается на глаза только в последний миг перед смертью. Рери был убежден, что видел фюльгью в последний миг – наверное, уже в следующее мгновение чья-нибудь стрела должна была его настичь… Однако он, похоже, все еще жив и как сквозь туман видит довольно широкий внутренний двор усадьбы, множество вооруженных людей напротив, и своих смалёндцев, выстроившихся в «стену щитов» позади закрывшихся ворот. А посередине между двумя темными массами вооруженных людей стоит Хериберт, раскинув руки в стороны, будто пытается таким образом не допустить их сближения.
Действительность с грохотом осела и приняла привычный вид. Шум в ушах утих, Рери услышал ропот и крики на непонятном языке, долетавший со стороны франков. Бросившись вперед, он встал за смалёндским строем среди своих телохранителей, держа меч и щит наготове.
Хериберт тем временем что-то говорил, обращаясь к своим соплеменникам. Вид они имели самый враждебный и воинственный – с такими же, как у него, суровыми гладко обритыми лицами, с коротко остриженными волосами. На многих были кожаные доспехи с металлическими или костяными пластинами, кожаные наручи наподобие широких браслетов, закрывавших руку от кисти и до локтя. Головы их прикрывали кожаные или матерчатые плотные колпаки с назатыльниками и жесткими наносниками. В руках они сжимали мечи, секиры, копья, круглые или продолговатые щиты, но нападать пока не спешили.
Из строя вышел рослый мужчина лет пятидесяти, одетый побогаче других, в кольчуге и шлеме без полумаски. Кроме кольчуги, его защиту составляли поножи из железа и такие же наплечники. Подобное богатство сразу выдавало хозяина усадьбы. А еще Рери с удивлением отметил, что крупными прямыми чертами тот очень напоминает ему кого-то неплохо знакомого… Хериберта. Бенедиктинец пошел навстречу хозяину, тот тоже шагнул вперед и неожиданно обнял монаха, поверх его плеча продолжая настороженно поглядывать на неожиданных гостей каструма. И Рери еще раз убедился, что эти двое очень похожи: благодаря местному обычаю сбривать бороду это сходство было еще легче рассмотреть.
Потом Хериберт подвел хозяина ближе к Рери и что-то сказал, указывая на молодого человека. Рери смутно уловил в его речи что-то знакомое, слова были похожи на слова северного языка, но отличались.
– Это и есть сеньор Ангильрам, виконт Аббевилльский, о котором я говорил тебе, Хрёрек, – вслед за тем Хериберт обратился уже к нему. – Я горячо молю Господа, чтобы он вложил в твое сердце благоразумие и милосердие, чтобы помог вам понять друг друга и сделать так, чтобы на этом несчастном берегу больше не проливалось крови.
Сеньор Ангильрам тоже что-то сказал, и Хериберт перевел:
– Он рад предложить тебе и твоим людям гостеприимство в своем каструме, если сердце твое желает мира. Он благодарит тебя…
Монах запнулся, но Ангильрам настойчиво повторил что-то, положив руку ему на плечо, и Хериберт добавил:
– Благодарит за то, что ты был добр ко мне, недостойному, и дал ему снова увидеть меня под своим кровом.
– Это мой брат, – сказал сам Ангильрам, и эти простые слова Рери понял сам. – Мой единственный и младший брат Хериберт, которого я почти не надеялся уже увидеть живым.
Викон Аббевилльский говорил на языке франков, который местное простонародье уже совершенно позабыло, заменив так называемым романским языком, возникшим на основе латыни. Лишь знатные семьи еще сохраняли язык древнего племени франков как память о своем происхождении. От родственного ему «северного языка» тот заметно отличался, но такие простые слова, как «брат» или «живой» там звучали почти одинаково, и при желании можно было вести разговор о несложных вещах.
– Твой брат? – Рери в изумлении посмотрел на монаха. – Ты – брат хёвдинга? Почему ты мне ничего не сказал? Может, ты побочный?
– Нет, один отец у нас был, Адельгард, виконт Аббевилльский, и одна мать, законная супруга его, Ангильтруда, дочь Вилиберта из Корби. Но брат мой унаследовал владения отца, а я избрал стезю служения Богу, как по духовному моему страстному влечению, так и по обычаю.
– Но ты мог бы сказать, что ты в таком близком родстве с хёвдингом.
– Какое это имеет значение? Все мы – лишь слабые дети в руках Господа нашего…
– Он всегда был слишком скромен, – сказал Ангильрам. – И никогда себя не берег. Когда братья в Сен-Валери избрали его аббатом, он сбежал из монастыря, пытаясь уклониться от этой чести, все твердил, что недостоин. Епископ чуть ли не за шиворот притащил его обратно и приказал смирно нести свой крест, раз уж эту честь он считает крестом. И от норманнов мог бы уехать вовремя, но он вбил себе в голову, что именно его первый долг лично утешать всякую старуху, у которой отняли последнюю козу. Так он говорит, что тебя зовут Рейрик сын Альдана и что твой отец был королем в землях данов?
Рери далеко не все понял из этой речи, но смысл последнего вопроса уловил и ответил:
– Это так. Я здесь с моим старшим братом Харальдом… И если ты не против, я очень хотел бы посмотреть, как у него дела!
Вспомнив о брате, Рери показал на площадку, идущую поверх вала, желая на нее подняться и посмотреть, что делается снаружи. Ангильраму это было не менее любопытно, и они поднялись туда вместе.
Казалось бы, за такое долго время все уже должно было закончиться – но только поднявшись на площадку и бросив взгляд на подножия холма и берег, Рери понял, что это время, столь долгое для него, на самом деле было очень коротким. На берегу еще продолжалось сражение, хотя норвежцев уже оттеснили довольно далеко от кораблей, и последние их ряды отбивались от наседающих смалёндцев возле самого холма. Бежать было некуда, поскольку мешала река, и норвежцы, значительно уступающие числом, падали один за другим. Возле Аббевилля, где их насчитывалось еще меньше, схватка к этому времени закончилась.
– Я вижу, что дела складываются для твоего брата совсем не плохо, – заметил Ангильрам. Частично Рери понимал его и сам, частично помогал с переводом Хериберт. – И пока он не закончил, у нас есть время поговорить о своих делах. Не желаешь ли пройти в дом?
– Лучше останемся здесь. – Рери повернулся и для уверенности незаметно опустил руку на рукоять меча. – Что ты хочешь мне предложить?
– Отец Хериберт заверил нас, что ты готов к переговорам и желаешь мира – потому мы и впустили тебя под защиту стен и даже прикрыли от тех норманнов, которые хотели вас погубить. Так значит, все то войско, которое вот-вот займет Аббевилль и нашу округу, подчиняется тебе? Ты так юн, что…
– Я и мой старший брат Харальд вместе руководим войском Смалёнда. Мы молоды, но мы – сыновья короля и потомки могущественного королевского рода, этого вполне достаточно. Наши предки владели когда-то землями и в Свеаланде, и в Дании, и в Англии, и даже в Вендоланде. С нами еще муж нашей сестры, Вемунд харсир. Но я обещаю, что Харальд и Вемунд присоединятся к нашей договоренности.
– А почему вы враждуете с теми, кто пришел до вас?
– Потому что они пришли до нас. – Рери усмехнулся. – И стояли у нас на пути. Мы тоже ищем здесь славы и добычи. Но еще мы ищем нашего кровного врага, свейского конунга Ингви сына Сигимара. Ты ничего не знаешь о нем?
– Увы, нет. Не он ли уже третий год сидит на острове Оссель, на реке Сене, будто гнойный нарыв на теле нашей несчастной страны?
– Не знаю. Но он здесь уже год, если не два, так что, может, и он. Ты расскажешь мне дорогу к этой Сене?
– Придется… хотя не знаю, как король посмотрит на то, что я вообще вступаю в соглашение с северными людьми… – Ангильрам вздохнул. – Впрочем, сначала я должен уберечь свою голову от вас, ибо вы уже здесь, а уж потом от короля, который, быть может, никогда уже не будет в силах кому-либо раздавать приказы.
