Мария Воронова - Клиника жертвы
– Ты что там, заснул? – проворчал Глеб.
– Нет, просто переживаю.
– Выброси из головы! Обыватель всегда готов приписать выдающемуся человеку какую-нибудь сексуальную пакость. Так что я еще радуюсь, что не совращаю несовершеннолетних мальчиков и не питаюсь кровью юных девственниц. Пусть люди резвятся, если им от этого легче.
– Но этот скандал может повлиять на твою карьеру!
– На нее скорее может повлиять, что ты звонишь нам по ночам с разной ерундой, – засмеялся Глеб. – Я стану нервным, раздражительным и не смогу принимать адекватные решения. Володя, народ достоин той власти, которой он достоин. Если мой дорогой электорат поверит грязным сплетням и прокатит меня на выборах – флаг им в руки.
Немного успокоенный, Нейман повесил трубку. Но почему все же Принцесса Диана? Он задумался. Как человек выбирает себе ник? Сам он везде регистрировался одинаково: Капраз. Интернет-собеседники, наверное, представляют его себе как тупого солдафона, который страшно гордится своими воинскими регалиями. А на самом деле он назвался так из-за Кристины Петровны… Вот и здесь – существует миллион причин, почему человек, регистрируясь, вспомнил о принцессе Уэльской. Может, ее в это время по телевизору показывали. Понятно, если человек везде ходит под этим именем, он просто фанат, а если взял его разово, специально для этого сайта? Почему? О принце Чарльзе говорили много нехорошего, но в банальном мордобое он замечен не был. По примитивной логике: известная женщина, подвергшаяся побоям мужа, в голову приходят Валерия или Жасмин. А если логическая цепочка была на несколько звеньев длиннее? Нужно мотать назад. Итак, я собираюсь обнародовать информацию о насилии в семье Комиссаровых и разместить компрометирующую фотографию, полученную неправедным путем. Естественно, больше всего меня будоражит именно фотография, это настоящее доказательство, жареный факт. Фотография – папарацци. Папарацци – принцесса Диана, ведь именно в контексте ее гибели в русский лексикон вошло это странное чужое слово. Что ж, если он правильно понял логику, выводы можно сделать такие: это может быть с одинаковой вероятностью как мужчина, так и женщина. Возраст – не меньше тридцати, Диана погибла в 1997 году, и более молодые люди уже не связывают слово «папарацци» с ней. И самое главное, судя по тому, что Принцесса больше не появляется на форуме, ее единственной целью было скомпрометировать Глеба. Она не озабочена ни проблемами семейного насилия, ни репутацией в Интернете. Ее не мучает дефицит общения. Все охи-вздохи – лишь умелая подача компромата. Кому же понадобилось чернить имя друга?
Я долго размышляла над своим открытием. Неужели все мои беды родом из детства? Не хочется так думать, проще и приятнее приписать их врожденным особенностям характера. Да, фразы «такой уж он уродился», «откуда что взялось», они так замечательно успокаивают. Это прекрасные фразы, как прекрасны и исследования генетиков, радующих человечество открытием все новых «генов неверности», «генов лжи», «генов алкоголизма». Очень умиротворяюще действует на людей. Ведь страшновато думать, что одно твое случайное слово, один неловкий поступок могут навсегда исковеркать жизнь твоему собственному ребенку. С другой стороны, почему нет? Травма тоже наносится мгновенно, а последствия могут преследовать человека до конца дней. Возможно, моя моральная инвалидность, благодаря которой я терплю побои собственного мужа, следует из моральных же травм, нанесенных мне в процессе воспитания. Я задумалась. И очень удивилась, обнаружив в своей душе множество детских обид. Будто потянула за конец бесконечной нити. Самое смешное, в детстве я не обижалась на родителей, я будто понимала: это воспитательный процесс. Я твердо знала – папа с мамой очень меня любят и делают все только ради меня. Они проводят со мной долгие беседы, доказывая мне, какая я плохая (лентяйка, врунья, жадная), неделями не разговаривают со мной и запрещают мне все на свете, только чтобы сделать из меня хорошую девочку. Я помню чувство негодования, возмущение несправедливо обвиненного человека, закипавшее во мне во время подобных разговоров, но помню и то, что старательно давила эти эмоции. Во-первых, я не умела подобрать правильных слов, чтобы оправдаться, а главное, мама хотела слышать и слышала в такие моменты только одну фразу: прости меня, пожалуйста, я больше так не буду. Чтобы мне простили грех, я должна была признать низость своей натуры, побудившую меня его совершить. Случайное стечение обстоятельств в расчет не принималось. Помню, как-то я спросила ее: я всегда прошу прощения, а ты будешь извиняться передо мной, если окажешься не права? Она ответила: родители всегда правы, они не могут ошибаться, потому что очень тебя любят и думают только о твоем благе.
Я не хочу выплескивать сюда всякие жуткие рассказики об оскорблениях нежной детской души. Наверное, у каждого человека есть такие обиды на родителей, я знаю, какое жгучее чувство они вызывают при воспоминаниях и как сразу становится невыносимо себя жалко. Я не хочу рисовать маму и папу черными красками, они были очень ответственными родителями, очень порядочными людьми и всегда, всю жизнь хотели мне только хорошего. Они очень любили меня, но это была, как бы сказать… Любовь не в фокусе. Они любили хорошую послушную девочку. Если я попадала в этот образ, если оказывалась в пространственно-временной точке, куда были направлены лучи их любви, все было хорошо. Но стоило сместиться хоть чуть-чуть – все! Я становилась никем, парией, проваливалась в холодную зону равнодушия. Я прилагала все усилия, чтобы удержаться в нужной точке, но это было очень непросто. Как неопытному циркачу на канате. Правил игры я не знала. Никогда нельзя было угадать, что вызовет родительский гнев и разочарование. Грубо говоря, они поставили меня на канат, но балансировать я должна была научиться сама. Конечно, базовые моменты я усвоила быстро и твердо, но поводом к падению мог стать неосторожный жест, «неправильное» желание. Я должна была хотеть только того же, что и мама с папой. Я не хочу идти на концерт симфонической музыки – я тупая, черствая и грубая. Хочу пойти на вечеринку – я бездушная эгоистка. Они же будут за меня волноваться, разве может хорошая дочь такое допустить? Да что говорить, если в нашей семье слова «делай как знаешь» были наказанием, а «живи как хочешь» – вообще проклятием!
Меня могут спросить – ну и что? Ну не попадала ты в фокус родительской любви, так им же хуже! Недавно я разговаривала с одной коллегой, у которой начались нелады с дочерью. Я всегда хорошо относилась к этой женщине, это строгая и ответственная дама, заботливая и самоотверженная мать. Она вдруг разоткровенничалась со мной, жаловалась-жаловалась, а потом сказала: знаешь, я всегда во главу угла ставила свое одобрение. Моя дочь должна была заслужить мою похвалу, это было для нее главной наградой. А теперь ей вдруг стало глубоко плевать на мое мнение, и я больше ничем не могу ей помочь.
Почему мне – не стало? Почему я до сих пор из кожи вон лезу, чтобы выглядеть так, как хочется моим родителям? Мне кажется, что если бы не они, я ушла бы от мужа, перестала бы разыгрывать комедию «счастливая жена». Но я терплю.
Мне твердо, раз и навсегда внушили, что любить родителей – моя святая обязанность, мой главный долг. Человек, который не любит родителей, настолько мерзок и низок, что не имеет права дышать. У него вместо души черная дыра, которая утянет его прямиком в ад, когда он задохнется от собственного яда.
И не только любить, но и почитать. Радовать. Стараться. Угождать. А что может быть приятнее для родителей, чем сознание, что они вырастили хорошую послушную дочку?
Любовь к детям – немножко другое. Ребенок обязан заслужить, чтобы его любили. А если не заслужил, значит, он очень плохой.
Папа иногда в шутку говорил: родителей не выбирают. Будто выбирают детей… Думаю, этот двойной стандарт и погубил меня. В любви, любой любви, даже между родителями и детьми, правила должны быть одни для всех. Мне трудно это сформулировать, но социальная роль – одно, а любовь – другое. Любовь нельзя вымогать, к сожалению, я поняла это только сейчас. В этом чувстве человек абсолютно свободен. Можно и нужно уважать человека, если он остался с опостылевшей женой, но нельзя требовать, чтобы он снова в нее влюбился.
Мне же с пеленок привили такое искаженное понятие о любви, где возможны были отношения «раб – господин», «преступник – судья».
Я вовсе не хочу сказать, что моя жизнь была ужасной. Наоборот, я была счастлива в родительском доме, ведь я быстро стала опытным канатоходцем и научилась почти не покидать «фокус любви».
Просто в неравенстве между «моя любовь» и «любовь ко мне» не сокращалось «обязана»… Остаток, в котором был мой долг любить и долг быть любимой, наверное, и подвел меня к знаменателю жертвы…
