Александр Иличевский - Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник)
Он чопорно отрекомендовался бывшим работником МВД и послал их в ведомственное общежитие-гостиницу. Там тоже пришлось подискутировать с комендантшей. Но она сдалась при условии, что они оставят свои паспорта в качестве залога, и выдала ключ с номерным бочонком из лото вместо брелка. Рядом с общежитием нашли стоянку.
Постучались в высоченные ворота. Их бодро открыла девочка-подросток. Машину поставили под высоченную темную стену с колючей проволокой, озаренную с обратной стороны прожектором. Прошли в конторку, где при свете девочка оказалась спившейся женщиной мальчишеского телосложения. Она быстро их оформила, и Макс успел подумать, что испитое лицо, полное теней и припухлостей, похоже на лицо, искаженное контрастным макияжем, к какому прибегают балерины, чтобы из глубины зала видны были черты.
Вернулись в общагу и поднялись на четвертый этаж. Ужаснулись затхлости.
В комнате по стенам стояли койки с тумбочками, одна из которых была увенчана телевизором, у входа – холодильник.
Они сели перекусить, и тут их внимание привлекли странные звуки, которые раздавались за окном. Не переставая жевать, Макс отодвинул занавеску.
Окна милицейской общаги выходили на тюрьму. Кирпичное угрюмое здание с рядами сводчатых узких окон, очевидно, еще дореволюционной постройки, было обнесено несколькими зонами отчуждения. По периметру стояли вышки, на них маячили часовые, под вышками располагались зарешеченные сверху камеры-колодцы, спиралями разлеталась колючая проволока, и светили навылет прожектора. Лаяли собаки, слышались команды: «рядом», «сидеть»…
Но главным звуком был мелкий дробный стук – звук ложек, выскребавших миски.
– Проклятье, – выдохнул Барни.
У Макса наконец прошел кусок в горло. Есть расхотелось. Тело затосковало.
Вскоре завыли сирены, застучали клети и засовы. В окнах что-то замелькало. Сирены включались при открытии зоны прохода и замолкали, после того как дважды клацали замки. Макс рассмотрел в окнах на всех этажах силуэты.
Потом вразнобой застучали засовы и настала тишина.
Барни мрачно смотрел на Макса со своей кровати.
– Ну что, сваливаем? – спросил Макс.
– У меня нет сил, – ответил Барни. Он снял рубашку, стянул джинсы, откинул одеяло, порылся в клапане рюкзака, достал пластмассовый пузырек и оттуда таблетку, запил снотворное водой из бутылки.
Через десять минут Барни посвистывал носом. Макс с завистью следил за его ровным дыханием. Всю ночь Макс тосковал и с напряжением вслушивался в перекрикивания заключенных.
– Петро́!
– Что?
– Сколько?
– Двадцать семь.
– Сколько?
– Тридцать пять.
– Сколько?
– Сорок четыре.
Время от времени принимались истошно лаять овчарки.
Прожектор с вышки наяривал прямо в окно, и, несмотря на занавеску, в комнате было светло как днем. Время от времени Макс посматривал на профиль Барни.
Макс вышел в коридор. Отыскал уборную. Пока стоял над унитазом, кто-то ввалился в соседнюю кабинку и стал неудержимо блевать. Максим торопливо застегнул ширинку. Человек в милицейской форме, с выбившейся из брюк рубашкой, раскачивался, упираясь руками в тонкие стенки, и стонал.
Наконец под утро удалось заснуть.
Из Орла вылетели как на крыльях.
В Белгороде, который им понравился новенькой архитектурной композицией, сочетанием модных парусообразных мостов и стеклянных конструкций торговых центров, перекусили в «Пекинской утке», где им скормили комплексный обед из овощной похлебки и кусочка рыбы.
На подъезде к пограничному контролю китайский обед попросился срочно наружу, но затормозить у кустов Максим не успел, потому что услышал от Барни, который до того дремал, такое:
– Слушай, брат, у меня с собой в рюкзаке коробок гашиша. Это ничего?
Пока Максим соображал, что делать, бампер машины уперся в номерной знак последней машины в очереди. Подошел пограничник и, глядя строго в глаза и протягивая таможенные декларации, произнес:
– Оружие, наркотики имеются?
– Нет, не имеются, – нервно отозвался Макс.
– Заполняем декларации, открываем багажник, – приказал пограничник.
Максим, заледенев от ужаса, повиновался.
Пограничник заглянул в распахнутый багажник, всмотрелся сквозь стекло в кучу вещей и рюкзаков, сваленных на задних сиденьях, и отошел. И тут Макс сделал ошибку. Вместо того чтобы дать по газам, развернуть машину, откатить на пару километров и выпотрошить из рюкзака Барни весь хэш, и даже от греха дать крюк и уехать на другую таможню, он подался вперед за отъехавшей под поднявшийся шлагбаум машиной. Испуг обнаружить свое волнение повлек его вперед. Барни окаменел.
– Ты где его взял? – процедил сквозь зубы Макс.
– На дискотеке.
Еще сильней паника охватила их в очереди к украинской таможне.
Комплексный обед бурлил в кишечнике. Барни задыхался от волнения и вышел из машины, чтобы на ногах подавить тревогу. Он приседал и подпрыгивал. Макс ласково спросил таможенника:
– А где здесь туалет? Очень надо.
– Сортир на выезде есть, а здесь только в кусты. Но за это могут наказать. В погранзоне нельзя выходить из машины, – миролюбиво ответил парень в камуфляже.
– Ясно, – кивнул Максим, соображая, что лучше не дергаться, не копаться в рюкзаке Барни, не делать вид, что ищешь туалетную бумагу, а на самом деле – коробок, чтобы отвалить в кусты и там его сбросить: ведь кругом видеокамеры и – вон, пошли солдаты с двумя собаками… А собака всё унюхает, только подпусти ее к машине.
Ротвейлер и овчарка пересекли пограничный коридор и вместе с солдатами скрылись за жестяным вагончиком.
Макс весь был мокрый, как пойманная мышь. Перед его глазами стояла орловская тюрьма, клацали засовы и подвывали сирены.
Барни приплясывал рядом с машиной. Слева подкатил «жигуль», из него вышел старик с живописными висячими усами. Он наклонился к Максиму:
– Сынок, слушай, будь добрым – пусти меня в очередь. У меня затычка вышла – поехали с женой к сыну, да документы дома забыли – нас обратно завернули, – старик показал на старушку в платочке, сидевшую на переднем сиденье.
– Хорошо, давайте, – сказал Макс, решив, что лучше не привлекать внимание и хранить невозмутимость.
– Вот спасибо, сынок, – сказал дед и скоро втиснулся впереди Макса.
Барни вскинулся:
– Why you let’em get in line[31]? – зашипел он.
– Заткнись. Сядь и сиди, – процедил сквозь зубы Макс.
После паспортного контроля ноги уже не слушались. Пошатываясь, Макс вышел из-за руля навстречу широкомордому верзиле в камуфляже с засученными рукавами.
– Так, молодые люди, – детина подошел вплотную. – Оружие, наркотики, всё показываем, всё досматриваем, выкладываем вещи вон на те столы, – таможенник показал пальцем на стоявший в стороне невысокий настил, крытый листовым железом. – Психотропные препараты или еще какая гадость есть? Всё досматриваем.
Макс вспомнил про снотворное Барни.
– Но есть способ этого избежать, – добавил вполголоса детина.
Макс поднял свинцовую голову:
– Сколько?
– Миллион, – быстро ответил таможенник. Макс нашел в себе силы улыбнуться.
– Или сколько не жалко, – добавил детина.
– А сколько не жалко? – спросил Макс. Барни с вызовом смотрел то на Макса, то на таможенника.
– Вон тому, на «тойоте», тыщи было не жалко, – кивнул в сторону шлагбаума детина.
Максим достал бумажник, вынул купюру.
– Так, – обрадовался таможенник, – садимся, едем, а я передаю по рации, – он поднес рацию ко рту и проговорил: – Серега, серебристая «ауди», давай, пожелай им счастливого пути.
Макс старался не сильно жать на газ.
Он отъехал от границы километра три и затормозил у автобусной остановки с бетонным нужником позади.
Барни сунулся туда, но отскочил и пропал за кустами.
– Ну что, приятель, дунем? – хохотнул он, когда выбрался на обочину.
– Нет. Ты сейчас же выкинешь эту дрянь, понял?
– Брат, я готов был сдаться. Если бы нас замели – я бы всё взял на себя.
– Плевать. Выбрасывай, – сказал Макс.
Барни скис. Полез в рюкзак и с зажатым коробком в руке зашел за нужник.
По пути он вспугнул с края поля птицу, та беспокойно взвилась и всё еще полоскалась по вертикали, пока Макс съезжал с обочины, наконец дождавшись, когда усядется Барни.
Харьков им запомнился косогорами и планетарием. Широкий, щедрый ландшафтом город изобиловал титаническими конструктивистскими постройками, гигантскими майданами и укромными двориками с множеством пристроек, сарайчиков, покосившихся уютных веранд с красными и синими стеклами.
Бывшая синагога, планетарий чернел замковым силуэтом над разверстым множеством городских огней. Максим поднялся на крыльцо, оказалось не заперто, и он заглянул в гулкие потемки холла.
Барни решился войти. Максим остался ждать снаружи. Барни не было уже целую вечность, когда вдруг кто-то поднялся с улицы, быстро прошел внутрь и исчез за массивной дверью. Теперь там было двое: Барни и этот нежданный молчун в бейсболке, чьего лица он не разглядел. Наконец внутри зажегся свет.
