Наталья Горская - Риторика
– Ой… – уже плакали некоторые слушатели.
– Он орёт из последних сил: отрубите мне ноги кто-нибудь, я отползу… А кто там будет ему ноги рубить? Так и сгорел заживо.
– Тьфу! – не выдержал начальник в конце концов и сказал следователям, что если они сейчас не увезут этого «разговорчивого гада», он сам ему чего-нибудь отрубит: – Скорее всего, это будет язык.
Тут уж следователи погнали своего коллегу к машине, но он нисколько не обиделся даже, а только поблагодарил, что его слушали:
– Как же хорошо с живыми людьми поговорить! Люди, оставайтесь живыми. На этом свете даже без зарплаты хорошо. Нам тоже шестой месяц не платят, я тут начальнику своему пригрозил, что повешусь, а он спокойно так: «Да на здоровье! Тебя сюда же к нам и привезут. На твоё рабочее место. Так что лучше живым на работу сам приходи, а то у нас только одна исправная машина осталась, чтобы ещё тебя в нерабочем состоянии возить».
Похохотали от души, включая не на шутку встревоженного начальника Завода.
А между тем причина для тревоги у него была. И она вскоре дала себя знать: через день повесился водитель электрокара. И ведь место выбрал тоже «самое что ни на есть подходящее»: общественный туалет цеха капремонта, – самого большого цеха Завода, где больше всего народу шляется!
Что тут началось! Милиции понаехало, начальства из Управления, все туда-сюда снуют, словно чем-то важным заняты, хотя всего-то и надо висельника с верёвки снять. А у него в кармане – тоже записка! Предсмертная: «Не могу больше». Управленцы начинают придумывать, что можно подвести под эти слова, чтобы только «никто ничего такого» не подумал. Словно свою причастность к убийству чувствуют, хотя никто и не собирается им ничего инкриминировать. Самый главный их них, товарищ Третькин, был вне себя от гнева:
– Сволочи, ещё и записки пишут! Не пролетариат, а литераторы какие-то, мать их разорви! Простые люди, а откуда столько патетики? Ещё кто так сделает, мы ему… мы с ним… мы его…
– Уволим, – подсказал кто-то из остряков.
– Нет, высечем, – дополнил другой ядовитый язык. – Или лучше так: мы его ещё раз сами повесим.
– Ха-ха-ха!..
– Ну не надо на территории Завода этого делать! – уже взмолился Тренькин. – Придумали тоже! Здесь же центр города рядом, как-никак! Охота на тот свет, так дома счёты с жизнью сводите, а не тут! И дурацких этих записок просьба не писать! А то, ишь, что удумали: на государственном предприятии, одном из крупнейших в городе… Заняться больше нечем совсем, да? А к станкам не пробовали вернуться? Может, от безделья всё, а?
И он отдавал указания начальнику отдела кадров и коменданту:
– Сделайте таблички «Не вешаться!» и развесьте на туалетах, у курилок…
– Ага, на карнизах, на вешалках, на мостах подъёмных кранов! – осмелился прервать эту глупость начальник по кадрам. – Ещё можно заранее верёвку с петлёй на конце закрепить, но чтоб с табличкой «Не вешаться!», ни-ни, не смели чтоб!.. Вы совсем уже, да? Это ж прямая подача идеи! У нас вот висит табличка «Не курить!», и ведь именно под ней все курят.
– Ну, делайте что-нибудь, делайте! – орал Тренькин. – Я один должен работать, что ли?!
Запахло от всего этого чем-то нехорошим: что это, в самом деле, почти в центре Северной столицы, на некогда успешном промышленном предприятии, сотрудники затеяли на себя руки накладывать? Нехорошо! И уж совсем плохо, если всё это вдруг просочится в близлежащую Европу, – как-никак, гласность. А ну, как выйдет ситуация из-под контроля, да из иностранных гостей кто прознает, не дай Бог, конечно же! Сразу повеяло нежелательными расследованиями, строгими выговорами, освобождениями от самых высоких (и очень хлебных) должностей в такую голодную годину.
Народ оборзел, обнаглел, распоясался. Слабеющие осколки гибнущих классов затеяли произвол против крепнущих классов ворья. Народ окончательно отбился от рук и даже уже чего-то там вякает! Точнее, уже даже не вякает, а терроризирует самым нахальным образом! Ишь, чего удумали!.. Дистиллированная пролетарская ярость достигла такой концентрации, что запахло жареным. Этак, чего доброго, они ещё вспомнят уроки становления гегемона, и баррикады начнут строить… Тут же вспомнилось, что у Маршака где-то есть такой перевод: «Когда мятеж кончается удачей, зовётся он, как правило, иначе».
Чиновникам не хотелось работать, но надо было спешно что-то придумывать, пока не образовался очередной «сюрприз» в виде нового самоубийства. С предсмертной запиской, разумеется.
Заводские шутники отреагировали на это шутливой петицией: «Обязуемся сводить счёты с жизнью только за пределами родного Завода и без записок!».
– Ничего себе, какое внимание к людям в Ленинграде-городе! – удивлялась лаборантка Алиса из Тихвина такой «заботе». – Мне мать пишет, что у них в районе комбинат закрыли, так уже пять человек на тот свет себя спровадили, а из начальства никто тревогу даже не бьёт. Говорят: а хоть все передохните, – воздух только чище будет. Опять же долги по зарплате не надо будет выплачивать.
– Вот уж фиг я теперь с собой покончу! – поклялся вдруг Паша Клещ. – Я уж и собирался было, а ты как сказала про долги по зарплате, так я подумал: ведь эти суки сколько моих денег прикарманят!
– А вам, мужикам, только бы от проблем сбежать, – плакала вдова повесившегося водителя автокара. – Готовы и на тот свет, лишь бы не делать ничего для семьи! Мой вот… повесился, а как я теперь буду детей одна поднимать, он подумал, а? Пишет: не могу, мол, больше… А я могу?! Господи, и ведь страшно-то как: взять, и себя убить!.. Бедный ты мой, бедный, как же тебе больно было! Что ж ты со мной не посоветовался? Да неужели мы бы не прожили вместе? Мы ведь и так уже со времён этой проклятой Перестройки еле концы с концами сводили, но ведь жили же…
После этого самоубийства начальство как-то зашевелилось, а в нас пыл наоборот стал угасать. Все эти хлопоты у кассы, митинги показались мелочными и глупыми перед лицом смерти. Зато чиновники засуетились. Началось с того, что кто-то пустил слух, что повесившегося в туалете товарища «жена деньгами попрекнула, вот он и того». Тут же объявился какой-то психолог, который предложил мужчинам не поддаваться на мелочные бабьи придирки, а если кого совсем уж дома донимают из-за отсутствия зарплаты, то грозите уходом из семьи.
– Наши дуры этого больше всего боятся, так что мигом заткнутся!
И ещё он начал рассказывать случай, когда муж, глубоко обиженный на жену за постоянные упреки и ссоры по любому поводу, записывая свои обиды на неё, обнаружил, что некоторые вещи, за которые жена его упрекала, зависели не от него, а от ситуации в стране. А раз упреки не по адресу, разве не глупо на них обижаться?
– А вам всё не по адресу! – вскипел уже кто-то из баб. – Денег в доме нет, – им это не по адресу! Сын от рук отбился, мать не слушает, бабушку бьёт, – мужику это опять не по адресу. В квартире ремонта уже не было пятнадцать лет, – снова не адресу! Страна в жопе, – и опять вам не по адресу! Слова им не скажи: повешусь, застрелюсь, к другой суке уйду, – благо, что их кругом навалом, и никто на них не претендует… Ишь, какие они нынче нежные стали. Не мужики, а неврастеники! Мне мой дурак тоже анекдот тут рассказал, где муж жену спрашивает: «Ты бы за сколько согласилась с богачом переспать?» Она и отвечает, что долларов бы за сто. Он уже дочь об этом спрашивает, а та отвечает, что за сто не согласилась бы, а вот за тысячу – да. Мужик подумал и вздохнул: «Полный дом проституток, а денег нет». Я ему на это говорю: иди сам переспи с кем-нибудь за деньги, раз умный такой. Сидит дома, как сыч, уже три года. Хоть бы в дворники пошёл, что ли.
– А ведь прав психолог: это вы, сволочи, во всём виноваты! – взревел кто-то из мужчин в адрес женщин. – Моя так меня буквально запилила! Я ей сегодня всё выскажу, когда она с третьей подработки вернётся. Устроилась, вишь, после работы подъезды мыть! Намекает, что денег мало. Да если бы не эти бабы, я бы и без денег прожил! Я человек неприхотливый, могу жить по минимуму…
– Вот ты и получил своё мини-му-му! – перебил его Нартов. – Ты ещё чиновникам нашим об этом заяви, то-то они рады будут, что этому быдлу можно вообще не платить… Вы что, совсем тупые? Вы не понимаете, что власть на что угодно идёт, чтобы от себя удар отвести, по принципу «разделяй и властвуй»! Вот они нас сейчас разделят на мужей и жён, да и вобьют между нами кол, чтобы мы грызлись друг с другом, а не их теребили по поводу прекращения нашего грабежа. А вы и пошли на поводу у них, как овцы! Каждый знает, что сегодня даже грудным детям нужны деньги, и немалые. Ребёнка отдать в детский сад – нужны деньги. Собрать его в школу – нужны деньги. Про институт я вообще молчу. Нужны немалые деньги, чтобы покупать продукты, оплачивать коммунальные услуги, которые всё хуже и хуже, но зато всё дороже и дороже. Твоя жена что, только на себя, на свои личные капризы деньги тратит? Она что, бриллиантами у тебя с ног до головы усыпана? Да она наверняка донашивает старое пальтишко, которому больше десяти лет…
