Виорэль Ломов - Неодинокий Попсуев
Я ему тут вовремя ввернула: ты мне, говорю, сперва вон те пять будылей вырви, а уж потом иди махать на весь Союз. Вдоль забора крапива росла, выше забора. Он прыг из бочки и ну рвать ее, а она не рвется, ну никак, то ли он уж так обессилел. Рванул – да и в крапиву свалился. Чего тут началось! Схватил косу – прям «Ну, погоди!», и давай сносить всё, что торчит. Я такой прыти и таких матюков ни у одного косца не наблюдала. У нас всё снес, у соседа Денисыча смахнул, потом побежал к реке косить косогор.
– Ну, Чапаев! – мотал головой Денисыч. – Он всегда такой?
Мы тогда только приобрели участки и начали обустраиваться по добрососедству. За три часа мой скосил весь склон. А луна была круглая, ночь светлая. «Медовая», чего там, ночь! Пришел, аж трясется, коса затупилась, руки ходуном ходят, в глазах лихорадка.
И звон такой идет, тоненький-тоненький, то ли от косы, то ли от него самого. Косу еле выдрала из рук. Вцепился в нее, будто тонет. Хорошо, с потом вышла крапивья отрава. Я уж тогда за себя и свою будущую жизнь в первый раз крепко задумалась. А назавтра он был розовый, как поросенок. Аж светился.
– Ничего, токо сердце вот тут колотится, – он ткнул себе под подбородок. – Выпить, однако, надо. Для дезактивации организма и снятия стресса.
Я тогда от него в первый раз услышала об этом стрессе. А к выпивке его позже Денисыч приучил, хорошо, съехал, а дачу Попсуеву продал.
– Попсуев хороший сосед?
– Другого поискать такого! Уважительный, умный и почти не пьет. Раза три только замечала. На него всем мужикам надо равнение держать».
– Ну, дальше там про Попсуева, неинтересно, – поднялась Бегемотиха. – Пойду хвастать всем, что со звездой знакома.
– Это с кем же?
– Угадай!
Хозяйство ДенисычаЗа полвека, что Михаил Николаевич гандобил с утра до вечера каждый день, он познал «железо» до тонкостей, не только марки и сортамент, а и все агрегаты из него, от печной трубы до газовой турбины. Был прекрасным токарем, слесарем, сварщиком, сборщиком, фрезеровщиком, кузнецом, механиком, электриком. Легко разбирался в разных схемах и в уме считал то, чему пять-шесть лет учат в институте. Всё это Железный Дровосек, как прозвали его, делал и собирал своими руками, испытывал и совершенствовал. Миша не раз был бит током, разъеден кислотой, ранен стружкой и инструментом, но ничто его не брало, любая рана от железа заживала на второй день, как на заговоренном.
Иван Денисыч, у которого Попсуев купил дачу, отрекомендовал Мишу как бескорыстного помощника в освоении хозяйства и разнообразном ремонте. «Угостишь стакашкой, он и доволен, – сказал Денисыч. – Тебе тут многое ни к чему будет, так ты не скупись, давай ему всё, что запросит. Он из любого гэ конфетку делает. Несколько мотоциклов собрал».
Участок был завален добром, собранным Денисычем за много лет: рулонами рубероида, петлями, щеколдами, гвоздями, дверными ручками, трубами, резиновыми шлангами, электрическими кабелями, лампами дневного света. Отдельно стояли две лежанки из операционной, зубоврачебное кресло, пять баков и бачков из титана и нержавейки, печь-буржуйка, три стремянки и десятиметровая лестница с биркой цеха. В ящике в масле и заводской обертке под пломбами хранился винт от самолета «АН-2», который Денисыч собирался водрузить на ветряк.
Всё это Денисыч собирался использовать на пенсии, но к пенсии его жена заболела астмой, а сам он спился, отчего пришлось продавать дачу спешно и практически за бесценок. Хорошо хоть так продали, так как три года за ней вообще не было никакого ухода. Дали объявление в газету. Покупатель появился тут же, так как Валентин в тот же день сообщил о дешевой даче Попсуеву. Мельком оглядев дачу, которая была завалена снегом и оттого была куда как хороша для показа, Сергей не стал даже заходить в дом, а поверил на слово продавцу. Денисыч рассказал ему про устройство дома, про свои запасы, утаив лишь, что счетчик он так подключил, что его мотало в другую сторону.
Михаилу Николаевичу Попсуев показал все доставшиеся ему закрома и сказал:
– Бери, Михаил Николаевич, всё, что надо. Чем больше, тем чище. Мне ничего не надо. Разве что доски сосновые да пленка.
Из «Записок» Попсуева«…как быстро всё меняется! Такое ощущение, что предыдущие двадцать лет время сжималось, как пружина, а сейчас сработало. Новое руководство повысило Берендея в замы главного инженера по технологии (это не требовало выборов), а еще через месяц строчку зама сократили. Никите Тарасовичу Дронов предложил место инженера ТБ. Не знаю, что ответил ему Берендей, но Дронов неделю не вылезал из сортира и стал заикаться…
…после Берендея и я ушел. Без Чуприны и Берендея тоска. И без Несмеяны пусто. Что делать в цехе, бороться и дальше с браком? А что мне делать с браком моим? Оказывается, уволиться – что плюнуть. Ни в тебе никаких переживаний, ни в ком-либо другом. Только обрадовались отходной, хорошо посидели, весело, и такая цепочка служебных продвижений образовалась! И ладно…»
Не пробуждай воспоминанийНеожиданно в гости зашел Чуприна.
– Привет, Аська! Вот шел мимо, дай, думаю, зайду, проведаю.
– Ой, да как здорово-то! – засуетилась Анастасия Сергеевна. – Садись, Иван Михайлович, я беляшей напекла. Пенсию назначили?
– Не спрашивай. Назначили. У охранника Сердюкова, что в инженерном корпусе отупел за двадцать лет, пенсия больше моей на четверть. Звякнул в пенсионный отдел, сказали, что рассчитали согласно коэффициентам и постановлениям. Они-то согласно, только я не согласен. В Москву звонил, там и вовсе не хотят в наши дела вникать. Имущество делят. Думают, я тут скис. Не, со мной это не пройдет. Они скоро мне свою с радостью отдадут!
Сели за стол. Выпили. Стали вспоминать молодые годы, отданные заводу. Анастасия Сергеевна прослезилась, а Чуприна толкал ее:
– Ба, да ты чего, Аська? Ты радуйся, что они были, эти годы у нас!
– Тяжело тогда всё же было, Ваня, тяжело… – вздохнула она.
Конечно, тяжело. Вспомнили, как иногда хотелось всё бросить к чертовой матери. Всё забыть. Уволиться, уехать, исчезнуть. Вязкое месиво лежало на улочках, по жиже продирались к подъездам, долго отскребая ноги от налипшей грязи. Спасали сапоги, оставшиеся с войны, плащ-накидки, офицерские сумки, в которых можно было сохранить документы сухими, спасало непонятно откуда берущееся здоровье. И какой противный, нудный был дождь! Он лил целыми неделями. В такие дни и ночи всё тянулось, как резиновое. Но именно тогда рождались светлые надежды, всплывали приятные воспоминания, уходила из души тревога, а из тела озноб. Откуда что бралось?
– Вань, а где Семенов? Дорогу что мостил, помнишь? Не вижу его давно.
– И не увидишь. Плох он. Единственный опротестовал увольнение. «Зачем тебе? – говорили ему. Дали пособие, а так ничего не дадут». А он заладил: «Я уже всё получил, ничего больше не надо. И это я ухожу, а не меня. Вот мое заявление». Поставил в дурацкое положение руководство, не дав побыть благородным.
– Ну и правильно. Сейчас же на дуэль не вызывают.
– Кого, этих? Жаль, не пристрелил их в детстве Бендер из рогатки.
– А я недавно в киношку выбралась. Посмотрела японский фильм, «Легенду о Нараяме». Не смотрел?
– Ты же знаешь: не хожу я по кино.
– И правильно. И я после этой «Нараямы» зареклась. Два часа показывали, стыдно сказать, то ли людей, то ли обезьян.
– Фантастика?
– Да какое там! Деревня японская всамделишная, но дикая какая-то. И люди только и заняты, что еду добывают и это, ну, это самое…
– Едят ее?
– Тебе всё есть! Секс, во!
– Ну, мать, сподобилась на старости лет! Чего занесло-то?
– Да говорили: хороший фильм. Вот и пошла. Ушла бы, да посередке сидела, и никто не уходил.
Все пялились на это самое. Ты постой, главное не сказала. Когда уже в самом конце зимним утром сын потащил на себе в гору старую мать, обычай такой в деревне был: стариков бросали в горах замерзать, чтоб не объедали, – я, Ваня, замерла. У меня сердце перестало стучать. Да неужто ж это люди?! Думала, умру, если он ее бросит. Не смог. А я зарыдала, стыдно сказать, хрипеть стала, задыхаться. Не помню, как меня занесли куда-то, отходили. Вышла на улицу, гляжу: кругом старики, старухи, и в сторонке парни. И друг на друга не смотрят. А мне жутко: ну, думаю, сейчас парни подхватят нас и потащат в горы…
– Да какие горы тут, Ася? Успокойся.
– И ты знаешь, кого они напомнили мне, парни эти? Мальков! Вот когда мальки из икринок выводятся. Глупые такие, одинаковые и бесчувственные! Синтетические! Мне кажется, они сейчас и будут всем заправлять.
– Брось, твоя Танька разве такая? И Сергей? Кстати, как он?
– А, в драмтеатр устроился, главным инженером.
– Ну чего, хорошо… Жаль, такого специалиста страна потеряла!
– Ваня, а где она, страна? Крым, и тот отдали!
– Да уж, Крым, словно пробку в резиновой лодке выдернули…
![Ирина Хакамада - Success [успех] в Большом городе](/uploads/posts/books/196023/196023.jpg)