Инна Тронина - Операция «Купюра»
Дашка, умница, отбрила:
– Разве ты лучше Петра Ильича написать можешь? А нет, так и не критикуй! Нос не дорос…
Да уж, кто за ложечки поступает, а кто – ещё хлеще! Сашка Минц рассказывал, что ему профессор-педик предлагал сожительство. Тогда, мол, мальчик гарантированно получит диплом за училище. Называется, храм искусства…
Пока ходили с Ларисой и Дарьей в фойе, сестра потихонечку комментировала: «Вон тот – гомик, а эти – лесбиянки. Вон, видишь, под руки ведут эпилептика! А вон там, у дверей на лестницу, стоит шизофреник…» Вот так, дорогие граждане, и эти люди несут нам свет искусства! На их фоне Федя Гаврилов, царствие ему небесное, выглядит самым непорочным. А ведь многие люди думают, что в театре и в оркестре идеальные люди играют – что-то вроде ангелов. И благоговеют перед ними, не зная, как это на самом деле мразь.
Но когда Грачёв подъехал к «Большому Дому», раздражение улеглось. Снегопад утих, на тротуарах выросли высокие сугробы, тут же сделавшиеся серо-коричневыми. И от этого Литейный проспект выглядел сейчас очень неряшливо, потому что убирать его, особенно в субботу, никто не спешил.
В отделе Горбовского Всеволод застал только брата, который развалился в вертящемся кресле, а ноги устроил на соседнем стуле. В чёрном джемпере без ворота, серых «варёнках» и утеплённых импортных кроссовках, он выглядел совсем по-домашнему, и спокойно попивал из стакана крепкий чай. Приёмник на стене, как и всё время в последние дни, тараторил про обмен крупных купюр.
Приглядевшись с порога, Всеволод заметил, что брат изучает какие-то документы. Некоторые из них были, как и положено, отпечатаны на машинке, а другие представляли собой рукописные листочки разнообразных размеров. Похоже, Ружецкий даже не заметил, что уже не один в кабинете – он пытался вникнуть в смысл написанного на двойном тетрадном листе.
– Привет! – громко сказал Всеволод, проходя и усаживаясь за стол.
– Явился! – Мишка говорил, как всегда, недовольно, но руку стиснул крепко. – Где пропадал? Нарядный ты сегодня – как из ресторана…
– Из Консерватории. Наша сестрица там выступала с Шопеном. Было никак не отвертеться – её матери сгоряча пообещал.
– Ну-у! Небось, и Львович там отирался? А мы тем временем твоего Серёгу разыскали.
– Правда?! – Грачёв, хоть и предчувствовал это, всё равно очень удивился.
– Посмотри! – Михаил протянул ему фотографию. – Очень похож на Сергея Анатольевича Нечаева, шестьдесят второго года рождения, временно не работающего. Данные из «пятёрки» поступили – он там на днях отдыхал.
– Это Смольнинский район, как я понимаю, – определил Грачёв.
– Да, он самый. До того Нечаев приводился за торговлю порнографической литературой. А двадцать второго января вечером на Невском скупал у населения подлежащие обмену купюры. Стоял с табличкой на шее, и к нему подходили. Сначала был у Гостинки, потом – в Катькином садике. А задержали его на Полтавской улице, у строительного магазина.
– И где он сейчас? – Всеволод вернул брату снимок.
– На подписке – он и трое приятелей. Дело возбудили по соответствующей статье, но сажать пока не стали.
– Видно, скупкой Серёга не ограничился, – сказал Грачёв, придвигая к себе телефон. – Давай Подболотову позвоним. Ему Нечаев нужен как соучастник убийства, нам – как скупщик купюр. Короче, персона очень важная. А как насчёт грузина?
– Тенгиз занимается. Он здесь сейчас, в соседней комнате. Надо спросить, какие у него успехи. Захар Сысоевич обещал прийти, но, как всегда, где-то застрял. Пока доползёт до нас, всё обсудим. – Михаил говорил о начальнике без малейшего пиетета и ничуть не боялся того, что Захар об этом узнает. – Пока можешь Подболотову звонить…
– Я из соседней комнаты наберу – там телефон прямо на город. – Всеволод пружинисто вскочил – усталости как не бывало.
– Пойдём вместе, – решил Ружецкий и скинул ноги со стула.
Из соседнего кабинета доносились отчаянные вопли, там грохотали стулья, двигались столы – будто дрались несколько человек. На самом же деле в помещении находился один Тенгиз, который, держа в руках телефон, метался, как зверь в клетке, и орал в трубку по-грузински. Увидев вошедших, он радостно им закивал, указал на стулья ручкой с золотым пером, а сам продолжал выяснять отношения, по видимому, с женой.
Он скакал вокруг стола на журавлиных ногах, обтянутых светлыми вельветовыми брюками, зачем-то прикрывал ладонью микрофон, сверкая перстнем-печаткой. Потом, наконец, брякнул трубку на рычаги и невидящими глазами уставился в окно, на низкое серое небо.
– Батоно, нам некогда! – счёл нужным напомнить Ружецкий. Он поднял с колен папку, где лежали материалы по их делу, потряс ею в воздухе. – Как дела с Габлая?
– Дай отдышаться, Мишико! – страдальчески сморщился Тенгиз и вытер пот со лба.
– Нанка? – понимающе кивнул Ружецкий. – Сильно жрёт?
– Ведьма она неумытая! – оскалил зубы Дханинджия. – Женили меня на ней отцовской волей, потому что её папа большим человеком был в наших краях. А мне теперь мучайся с ней, пока не убьют…
– Кого? – удивился Всеволод.
– Да меня, кого же! На том свете мне лучше будет, – честно признался Тенгиз.
– А развестись нельзя? – удивился Грачёв.
– Я детей своих люблю, бросить не могу, – развёл руками Дханинджия и даже всхлипнул. – И потом, хоть её отец и умер, его место дядя занял. И опять от него зависит судьба моего старшего брата…
– Чёрт знает что такое! – возмутился Ружецкий. – Азиатчина какая-то старорежимная. Брату нужно, пусть бы он с Нанкой и жил…
– У него своя жена есть – племянница вора в законе. Тоже очень уважаемый человек, богатый и влиятельный. А я кто? Мент поганый. Зато через него многих достать могу, того же Габлая. Правда, вор об этом и не догадывается. Ну ладно, проехали, не буду вас грузить. – Дханинджия сел за свой стол. – Что касается Квежо, так из-за него скандал и получился. У меня же намечается командировка в Москву – надо брать скорее клиента нашего, а то ещё смоется куда-нибудь. А Нанка, конечно, против. Ей всё кажется, что я там гуляю…
– Там разгуляешься, пожалуй! – процедил сквозь зубы Ружецкий.
– Значит, точно он был у Гаврилова? – наконец вклинился Всеволод.
– А кто ж ещё? Но до того как я уеду, ребята, нужно задержать этого, второго…
– Нечаева? – уточнил Ружецкий. – Естественно, задержим, если повезёт. Но, формальности, сам понимаешь – это же не частная лавочка. Севка, ты всё-таки свяжись с Подболотовым – пусть из Петроградского человечек прибудет для проформы. Тогда получится, что мы действуем в интересах районной прокуратуры, и всё путём. А я с Горбовским согласую, когда он наконец-то до нас дойдёт.
– Ну и ладно, – успокоился Тенгиз. Он распечатал пачку «Родопи», по очереди протянул Ружецкому с Грачёвым. – Севка, одну не берут. Тащи две или больше, и закуривайте тут, пока мы одни.
– Вот спасибо – как раз кстати! – Михаил щёлкнул зажигалкой, потом поднёс ему остальным. – Адрес Нечаева у меня есть, ховира у него в Заневке. Я кой-какие делишки ещё закончу, и мы поедем.
Всеволод сел за соседний стол и набрал номер Подболотова. Пока он объяснялся со следователем, Тенгиз, выписывая в воздухе вензеля зажжённой сигаретой, что-то горячо объяснял Ружецкому, а тот только кивал, изредка вставляя реплики.
– Вах, замести бы Нечаева сегодня, и дело сразу пошло бы! Он явно не матёрый – так, сявка, лопушок. Долго молчать не сможет, выложит, где познакомился с Габлая, кто их свёл. Сами они никак не могли встретиться – в разном весе. Да и в Питере, я уже говорил, Квежо раньше никогда не был. От этого и будем танцевать…
– Станцуем, если Нечаев расколется, – Ружецкий пристально разглядывал фотографию Сергея. – А если упираться начнёт? Конечно, номер его шестнадцатый, так со страху может заткнуться. Того же Габлая испугается и уйдёт в отказ. Гад, зарос до буркал, смотреть противно! Если говорить не захочет, придётся свидетелей опять собирать – Селедкову, других, которые у Гаврилова его замечали. Он ведь не в первый раз там появился, как выяснилось. Времени уйдёт уйма, а оно у нас в дефиците.
– Даже если вы с Нечаевым застрянете, я всё равно поеду Квежо брать, – запальчиво объявил Тенгиз. – Со своими людьми в Москве я связался ещё раньше, чем с Нанкой. Они и сообщили, где сейчас Квежо пасётся. На нём не только Гаврилов висит – целое ожерелье из жмуриков. Поймёт, за что его взяли, не удивится. А начнёт права качать – я ему всё популярно объясню.
В это время Грачёв закончил переговоры с Подболотовым и положил трубку. Он вытер платком лоб, почему-то вспомнил, как сегодня слушал Шопена, и ему стало смешно.
– Значит так, братцы! – Он вылез из-за стола и сел верхом на стул – прямо напротив Тенгиза. – С Петроградки приедет сотрудник – Подболотов обещал прислать. – Он коротко взглянул на часы. – А Горбовский где? Не нашёлся ещё?
