Эдуард Тополь - Московский полет
…Она вышла из автобуса походкой Мэрилин Монро и пошла через улицу к парадному входу нашего института. На ней было открытое желтое платье, а под мышкой, под персиковым локтем левой руки, – какая-то папка. Прямые и тонкие, как шелк, русые волосы падали на обнаженные плечи, удлиняя ее круглое лицо с зелеными глазами и полными детскими губами.
Был конец июня, я только что защитил диплом и стоял на автобусной остановке, собираясь ехать на «Мосфильм». Но автобус ушел, а я остался стоять с открытым ртом, думая, что так не бывает, не может вот так обыденно выйти из автобуса живая принцесса моих детских снов – сказочная Аленушка, героиня всех русских сказок, которые я, еврейский вундеркинд, знал, конечно, в детстве наизусть…
Но это было, было! Живая Аленушка плюс Наташа Ростова плюс Белоснежка плюс Татьяна Ларина плюс Красная Шапочка плюс бедная Лиза плюс Снегурочка плюс Соня Мармеладова и так далее, и так далее, уходила от меня через улицу имени Эйзенштейна. И ровно через десять шагов должна была смешаться с толпой длинноногих принцесс и поблядушек, которые именно в это время, в июне, тысячами съезжаются в наш ВГИК со всей страны в надежде поступить на актерский факультет и стать кинозвездами. Старшекурсники постоянно выуживали среди них самых роскошных и длинноногих, готовых на все ради эфемерной помощи на вступительных экзаменах. Вот и сейчас там, в этой толпе у входа во ВГИК, уже котами ходят наши армяне с третьего курса режиссерского факультета. Конечно, они немедленно подвалят к «Аленушке» и…
Я побежал через улицу, схватил ее за локоть:
– Девушка, минутку!
Она обратила ко мне зеленые глаза, в них не было ни испуга, ни удивления.
– Что?
– Я… это… Я подумал… – замямлил я, ощутив вдруг слабость в коленках. От полного совпадения этой девушки с идеалом детских, еще досексуальных, снов я вблизи нее совсем потерял голову. И промямлил самое банальное: – Я только что защитил диплом режиссера. Может быть, вам нужна помощь для актерского показа?
– Спасибо. Но я не поступаю на актерский факультет.
– На какой же? – изумился я.
– На редакторский. Видите ли, мне уже девятнадцать лет, а на актерский берут только до восемнадцати.
– Понятно… – смешался я. И поскольку сказать мне было больше нечего, промямлил тупо: – Тогда это… Извините… Всего хорошего…
– Подождите! – вдруг сказала она. – А как вас зовут?
– Вадим, – вспыхнул я. – Вадим Плоткин. – И, зная, что всех иногородних абитуриенток поселяют на первых двух этажах нашей общаги, добавил: – Я живу в общежитии, комната четыреста один. А вы? Вы откуда приехали?
– Ниоткуда. Я москвичка. Мне кажется, вы сейчас пропустите второй автобус. Меня зовут Анной. Анна Муравина. Вы будете за меня болеть? – В ее зеленых глазах было все – и веселое девичье кокетство, и вызов, и страх абитуриентки, и летняя истома ее персикового тела, и спокойная уверенность неотразимо красивой женщины.
От этой смеси мои ноги стали ватными, а руки и живот покрылись гусиной кожей.
– Конечно! – сказал я замороженным голосом. – Когда у вас первый экзамен?
– Через две недели, русская литература. Вы придете?
– Обязательно! Спасибо! – выкрикнул я и в панике от ее русалочьих глаз убежал к подходившему автобусу…
Как будто можно сбежать от судьбы!
За двадцать пять последующих лет я сбегал от Анны десятки раз – к другим женщинам, в другие города и даже в Америку. Но вот я опять в России – и кто же мне снится в первую ночь, едва я закрыл глаза?..
…Я лежал на своей койке в пустой комнате студенческого общежития, ковырял из стены известку, жевал ее и думал о том, какой я дебил. Вот уже неделю я каждый день хожу во ВГИК, но нет в этих списках никакой Муравиной! А я, кретин, даже не спросил у нее телефон! Ну разве из такого тюфяка может выйти режиссер? Встретил женщину своей жизни и тут же бежал, даже не спросив номера телефона! А из восемнадцати Муравиных, указанных в московском телефонном справочнике, восемь номеров не отвечают, а десять послали меня к чертям. Как же мне найти ее? На редакторский факультет ВГИКа принимают, как известно, только детей нашей кремлевской элиты, так неужели она одна из них и телефон ее папаши засекречен?
Лежа у открытого окна, я в отчаянии грыз выцарапанную из стены известку и материл себя как мог. Кто-то постучал в дверь, я не ответил – пошли они все, я не хочу никого видеть, я хочу сдохнуть!
Дверь со скрипом открылась, и я уже собрался встретить матом очередную просьбу соседей о соли, чае или спичках, но первое же слово комом застряло в горле.
В дверном проеме стояла Анна. Солнце било через окно прямо ей в глаза, она близоруко прищурилась:
– Извините, здесь живет Вадим Плоткин?
Она пришла – ко мне?!
Я сел, поперхнулся:
– Да… Ззз-за-заходите…
– Ой, это вы! Я не вижу против солнца! Вы предлагали мне помощь, вот я и пришла. У меня через неделю экзамен по литературе, и я подумала…
Всю неделю до экзамена мы ходили с ней по Москве, и я рассказывал ей историю русской литературы. Пушкин и Лермонтов, Толстой и Достоевский, Гоголь и Салтыков-Щедрин, Фет и Тютчев, Кольцов и Некрасов, Надсон и Бальмонт, Маяковский и Хлебников, Пастернак и Платонов, Мандельштам и Ахматова… – все классики русской литературы шли за нами по набережным Москвы-реки, по Чистым прудам и по Гоголевскому бульвару. Я тащил их через всю Москву без устали, как бурлак, я потрошил их произведения, я сталкивал их с царями и революционерами, я цитировал их наизусть целыми кварталами, проспектами и бульварами. При этом контраст между юной и царственно-русской красотой Ани и моим нищенским еврейским видом был такой, что я постоянно наталкивался на выражение шока в лицах прохожих. Но чем голоднее становился я к концу дня, тем ярче и вдохновеннее звучали мои лекции…
Через неделю на письменном экзамене по русской литературе Аня получила двойку. Она была не в ладах с правописанием и сделала в своей работе больше сорока грамматических ошибок.
Но мы продолжали встречаться. Я приходил на эти свидания пешком, а она приезжала на такси, и после нескольких часов прогулки она, словно ненароком, заводила меня в какое-нибудь модное кафе или ресторан и заказывала сациви, шашлыки, «Цинандали». То, что платила она, а не я, убивало! Откуда у нее деньги? Я уже знал, что она была год замужем за известным актером, а теперь разводится с ним и живет у матери в рабочем районе, на окраине Москвы, и что рой сынков партийной элиты чуть не каждый день появляется под ее окнами на «мерседесах» и «жигулях». И я подозревал, что деньги, которые она тратила на меня в ресторанах, – от них. А эти ребята даром не платят…
Потому после каждого нашего свидания я переставал звонить ей – пробовал вырвать ее из своей души. Обычно эта бессонная и кровавая, как аборт, работа продолжалась неделю, а затем, не выдержав, я говорил себе: «Ладно, позвони ей! Позвони, и ты увидишь, что ее нет дома, что она уехала кутить на какую-нибудь правительственную дачу!» Но она оказывалась дома, и мы снова встречались. И как я ни сопротивлялся, мы опять попадали в ресторан «Метрополь» или «Националь», и опять она тратила на меня за вечер столько, сколько средний рабочий заколачивает за две недели.
В конце концов я принял соломоново решение: я позвонил ей в субботу, в 11.30 вечера, твердо рассчитывая не застать ее дома. А когда она сонно ответила на звонок, я сказал, что должен видеть ее немедленно. И не где-нибудь, а в центре Москвы. Мой расчет был прост: если у нее ночует мужчина, она ни за что не поедет в центр, это почти час на метро.
Но она приехала. И тогда, в час ночи, сидя на скамейке перед Большим театром, я сказал:
– Я не могу без тебя жить, и я не могу сейчас сделать тебе предложение, потому что я нищий и безработный. Но дай мне полгода! Обещай, что за следующие шесть месяцев ты не выйдешь замуж! Можешь делать, что хочешь, можешь встречаться, с кем хочешь, – я не буду тебе ни звонить, ни мешать. Но дай мне полгода! Я должен знать, что, если я за полгода пробьюсь в кино, ты еще будешь свободна! Я люблю тебя!
– Хорошо, Вадим, – сказала она, зябко кутаясь в какую-то кофточку от сырости той сентябрьской ночи. – Если ты хочешь, я могу подождать полгода. Но почему мы должны были встретиться сейчас, срочно?
– Потому что я схожу с ума! Ты мешаешь мне жить, ходить по студиям, драться за свое кино. Я дошел до ручки!
– Но ты же сам не звонишь мне неделями, а теперь собираешься не звонить полгода!
– Это разные вещи! Если я буду знать, что ты меня ждешь, я за эти полгода стены пробью!
– Хорошо, Вадя. Я буду ждать тебя.
Я стремительно встал со скамьи:
– Спасибо! Пока!
– Подожди! У тебя есть деньги на метро?
– Это не важно! Я не возьму у тебя ни копейки! Я дойду пешком! Пока!
– Идиот! Стой! Ты какой-то безумный! Все-таки я теперь в каком-то смысле твоя невеста… – И она поцеловала меня прямо в губы.
