Майя Белобров-Попов - Русские дети (сборник)
Это выглядело ещё нелепей, чем с палкой: Лукьянов отступал, увёртывался, почти бежал, а пацан стремился к нему, пытался то стукнуть кулаком, то пнуть ногой. Так они долго и молча кружились, оба запалённо дыша, пока наконец не устали. Остановились.
– И чего ты добился? – спросил Лукьянов.
– Отпусти, сказал! – прохрипел пацан.
Тут на улице показалась старуха с ведром.
– Здравствуйте! – окликнул её Лукьянов. – Не знаете, чей это?
Старуха подошла поближе, вгляделась. Пацан отвернулся и сквозь зубы, но довольно внятно пробормотал:
– Только скажи, баб Лен, я Витьку твоему все ноги оторву! И голову! – добавил он – решив, наверное, что отрывание одних только ног может бабку Витька не испугать.
– Я вот оторву кому-то! – в ответ пригрозила старуха. А Лукьянову сказала: – Не знаю я ничего. У нас люди весёлые, сегодня скажешь что не так, а завтра дом сожгут.
– Ясно. А участковый у вас тут есть? Милиционер? То есть полиционер или как вы его зовёте?
– Никак не зовём. Вон дом зелёный, там в одной половине почта, а в другой участковый, Толька-балбес. Мараться с дурачком, придушил бы на месте, – сказала она, уходя.
– Витька своего придуши! – крикнул ей вслед пацан.
Пошли к указанному дому.
Дверь в почтовую половину была приотворена для сквозняка, а участок оказался закрытым на большой висячий замок. Над дверью вывеска: «ОПОП Мигуново».
ОПОП… Наверное, «Опорный пункт охраны порядка», догадался Лукьянов.
Он сел на деревянное крыльцо, внимательно посматривая на пацана. Тот сплёвывал, не глядя на Лукьянова.
– Тебя как зовут? – спросил Лукьянов.
– Тебе какая х… разница?
– Не ругайся. Просто интересно.
– Интересно кошка дрищет. Ну, Серый.
– Сережа, значит?
– Серый, я сказал.
– А я Виталий Евгеньевич. Скажи, Серый, а зачем тебе столько яблок? Вон какая сумка большая.
– Пошёл ты!
– Я серьёзно. Может, ты для дела, тогда другой разговор, – подпустил дипломатии Лукьянов.
– Продаю на дороге, – неохотно признался Серый, и Лукьянов мысленно похвалил себя: почти угадал, знает всё-таки народную жизнь!
– Деньги нужны?
– А тебе нет?
– Попросил бы, я бы дал. А зачем тебе деньги?
– Чупа-чупс купить.
– Что?
– На палочке такие.
– А. Леденцы?
– Ну.
Боже ты мой, подумал Лукьянов, он же ребёнок совсем! Леденцов хочет. А я его на ошейнике привёл, как бешеную собаку. С другой стороны, что, у него родителей нет, чтобы купить леденцов? Если не дают просто так, заработай, принеси воды, наколи дров. Лукьянов, например, в детстве полы регулярно мыл. Не ради денег, нравилось, когда мама хвалила. Но на кино давала после этого с большей охотой. Нет, надо быть твёрдым и довести дело до конца. Не ради себя, естественно, ради этого мальчика. Если сейчас спустить всё на тормозах, он поймёт, что это был только порыв, быстро сошедший на нет, как часто, увы, бывает в русской жизни, разочаруется в мужской силе и воле, это его испортит. Разумное насилие – неотъемлемая часть воспитательного процесса, вспомнил Лукьянов чью-то мудрость. Жаль, нет собственного опыта – Лукьянов в свои тридцать шесть лет ещё не имел детей. Жены, впрочем, тоже пока не было.
– Я ссать хочу, – сказал пацан.
Лукьянов огляделся:
– Туалета здесь нет.
– А мне и не надо. Ты отвернись только.
Лукьянов встал, повернулся боком, чтобы и не видеть пацана, но и не выпускать совсем из поля зрения, а Серый подошёл к крыльцу, послышалось тихое, мягкое журчание, закончившееся дождевой капелью.
Прекратилось.
Лукьянов повернулся и увидел на крыльце сверкающую на солнце желтоватую лужицу.
– Зачем же ты на крыльцо?
– Пусть освежатся! – хихикнул Серый.
Меж тем Лукьянов сам хотел того же, что и пацан, и уже давно. Но как это сделать? Он же будет в этот момент беззащитным, Серый обязательно нападёт. А если и не нападёт, всё равно как-то неудобно, стеснительно, Лукьянов при посторонних никогда этого не делал, в общественных туалетах не пользовался открытыми писсуарами. Какой-нибудь брутальный бандюга, схвативший малолетнего заложника, наверняка не имел бы таких проблем. Наоборот, использовал бы это для подавления психики ребёнка демонстрацией своего фаллического могущества. Грубо? Да. Но естественней, чем мои интеллигентские ужимки. Впрочем, интеллигентство ни при чём, нормальные рефлексы нормального культурного человека.
А в туалет всё же очень хочется.
Серый оказался проницателен, он, глянув на задумавшегося Лукьянова, усмехнулся и сказал:
– Тоже пись-пись охота? Валяй. Не бзди, я сзади не нападаю.
– Обойдусь.
– Смотри, в штаны нальёшь. Охота же, вижу же! Пись-пись-пись! Пись-пись-пись!
И от этой дурацкой дразнилки желание облегчиться стало просто нестерпимым.
Рядом с крыльцом валялся моток старого электрического провода в оплётке. Лукьянов взял его, подошёл к Серому:
– Только не дёргайся, хуже будет!
И обмотал ему руки сзади. Потом привязал конец ремня к перилам крыльца, зашёл за кусты и там насладился, удивляясь мощи струи и долготе процесса.
Как мало надо для счастья!
Он вышел, повеселевший. Серый прислонился к стене, где была тень, закрыл глаза и терпеливо ждал, чем всё кончится.
Наконец к ОПОП подъехал «уазик» с надписью «Полиция», оттуда выскочил белобрысый парень лет двадцати пяти, в форменных штанах и цивильной футболке с надписью «Manchester United», в шлёпанцах, взбежал на крыльцо, разбрызгав лужицу (Серый довольно улыбнулся), стал возиться с замком.
– Я к вам, – сказал Лукьянов.
– Чего хотели?
– Вот, мелкое воровство.
– А почему не крупное? Лиз, я щас! – крикнул он в сторону машины и скрылся в доме.
Из окошка машины высунулось приятное личико девушки с крашеными белыми волосами. Очень приятное. Пожалуй, даже красивое. Глядя на девушку, Лукьянов подумал, что занимается какой-то ерундой в то время, когда другие живут полной и жизнерадостной жизнью.
– Ты чего натворил, Чубриков? – спросила девушка.
– Да ничё, Ольга Сергевна, пристал этот маньяк! Педофил какой-то!
– Ты не заговаривайся! – одёрнул его Лукьянов. – Он яблоки у меня в саду воровал.
– Понятно, – кивнула девушка. – Это в его репертуаре, он весной в спортзале, в школе, цепи от турника спёр. Когда вернёшь цепи, Чубриков?
– А это я? Кто-то видел? Кто-то доказал? Врёте и не краснеете!
– Вы его учительница? – спросил Лукьянов.
– Типа того.
– Я её лучше всех люблю! – заявил Серый. – Она добрая и красивая. Даже отец говорит: Ольга Сергевна у вас, говорит, классная тёлка!
– Твой отец скажет! – засмеялась девушка. – Толь, ты скоро?
– Уже!
Участковый выскочил, держа в руках бутылку шампанского и какой-то свёрток.
– Подержи, – дал он ценный груз Лукьянову, чтобы закрыть замок. Закрыл, взял своё добро, пошёл к машине.
– А как же… Акт составить или… – попытался остановить его Лукьянов.
– На них акты составлять – бумаги не хватит. Наваляй ты ему пи…лей, и пусть катится. А с ошейником ты хорошо придумал, надо взять на заметку. А то я взял одного, а он, сучок, кусаться начал!
Мотор «уазика» взвыл.
– Где его родители живут? – прокричал Лукьянов.
– Да через два дома, – ответила девушка-учительница. – Сначала Семыхины, потом Рубчук Илья Романович, а потом они! Под зелёным шифером дом!
Машина, ревя старым мотором, уехала.
– Пойдём, – сказал Лукьянов, которому уже надоела эта история. Сдать родителям, да и всё. Даже без моральных комментариев. Сказав всё по фактам.
А Серый вдруг сел на землю и заныл:
– Дядь, не надо! Они меня убьют! Они алкоголики вообще! Не кормят! Я есть хотел, поэтому залез. Яблоки продам, куплю хлеб, молоко.
Врёт или не врёт? – гадал Лукьянов.
Похоже на правду – иначе почему Серый с таким упорством сопротивлялся, не хотел идти домой? Подобный героизм только от страха бывает.
– Хорошо, – сказал он. – Но я хочу, чтобы ты меня понял. Почему ты так плохо думаешь о людях? Если бы ты нормально попросил, дал бы я тебе и яблок, и хлеба, и молока. И колбасы. И чупа-чупс твой любимый. Ты пробовал нормально просить?
– Сколько раз! Обзываются, ментов грозят вызвать! Говорят, что я дачи обворовываю!
Тоже похоже на правду. Их дачный посёлок, которому уже полвека с лишком, населяли всегда люди простые, средние, небогатые, он не обнесён высоким забором, нет шлагбаумов с охраной, как в так называемых элитных дачных массивах. Нанимают вскладчину сторожей, но толку мало, жители окрестных селений и далеко от города забредшие бомжи тащат из дач всё, что можно, особенно зимой. И пожары неоднократно были. Как тут не злиться? Да и без повода стали мы злы безмерно, раздражает нас чужая нищета, давит на совесть, вернее, на душевную нейтральность, с которой мы свыклись. Печально, печально, мысленно грустил Лукьянов.
– Ладно, – сказал он, сняв ремень с шеи Серого и разматывая проволоку с его рук. – В следующий раз не ходи ни к кому, а сразу ко мне в гости. И вот ещё. – Он залез в карман, нащупал денежную бумажку, достал. Всего лишь сотенная. Но – чем богаты.
![Юлиана Еременко - Один шаг, навстречу жизни [СИ]](/uploads/posts/books/4888/4888.jpg)
