Елена Котова - Акционерное общество женщин
Полина и Катя поднимались, спускались, сбивались с задуманного маршрута, но в конце концов выходили снова на променаду. К умиротворению осенней природы, ее покою, тишине, такой отчетливой на фоне мерного гула воды, несущейся внизу, они прислушивались, когда в их бесконечных разговорах возникали наконец паузы, и они садились на скамьи, продуманно расставленные для отдыхающих на этом всемирно известном курорте, привлекавшем уже не один век много известных имен. Они замолкали, рассматривали ухоженные деревья, посаженные вдоль променады, подмечая красоту их контраста с дикой и буйной растительностью на склонах гор.
«Traume bloβ noch hinterlassen von vergangenen Feldenmassen,
Wie die Glocken die verklungen nur die Luft als zittern fassen».
Christian MorgensternЭтот отрывок из стихотворения был выжжен на спинке одной из скамей.
– Полина, послушай: «Лишь сны остались от горных массивов прошлого и прикосновение воздуха, дрожащее, как отзвонившие колокола».
– Очень подходит к этому курорту. Тут все так ненарочито, воздух легкий и густой, целительный одновременно… Глухой гул воды, красота, к которой надо приглядеться, чтобы оценить. «Дрожащее прикосновение воздуха…» Нет буйства природы, есть кротость покоя, который незаметно врачует душу.
– А тетки сидят на территории за забором. В лучшем случае в беседке, а то и в курилке. Перемывают кости друг другу и мужчинам и жалуются на качество процедур. Но ведь по себе видишь: всего неделя, а ты – совершенно другой человек.
– Я гораздо лучше себя чувствую, это правда. Если бы еще не твоя йога ни свет ни заря и не плавание… Понятно, что все это полезно и правильно… Но я делаю это из-под палки, чтобы ты меня не пилила. Мне самой это не нужно. Я ведь уже умерла. Осталось нечто, но это не я, а истинная «я» хочет только одного: чтобы меня не трогали. Я мечтала, чтобы мы создали общество, в котором женщины будут слушать друг друга и себя, меняя свою собственную жизнь «за гранью» и снимая табу, наложенное на эту тему обществом… А вы с Аленой все повернули в сторону бизнеса и денег. Может, без этого моя великая идея тривиальна? Слушаю эти стихи о воздухе, дрожащем после отзвонивших колоколов, и думаю, а есть ли о чем говорить? Колокола отзвонили… Может быть, о жизни «за гранью» не говорят именно потому, что за это лишь пусто́та, о которой и сказать нечего?
– Полина, у нас нет иной ипостаси, кроме души и тела. Если в теле болезнь, а душа ею измучена, то не может быть и сил. Цель наша, оттого что мы ее реализуем в бизнесе, не станет менее великой. Женщины нас услышат. Или бизнес не склеится. Но думаю, услышат непременно и мы все реализуем.
– Не знаю, смогу ли я снова увидеть свою жизнь не как существование после смерти, а как радость. Не знаю…
– Смотри, какая собака к нам подошла, черная… Это пудель? Странно, откуда может взяться бесхозный пудель, или он не бесхозный? И ошейника нет. Но очень милый, умный такой, посмотри…
– Пойдем домой, после обеда хочу отменить процедуры и просто поваляться с книжкой. Ничего не хочется. Столько лет убеждала вас создать тайное общество, а теперь сама не рада. Это явление в Милютинском два года назад… Тогда это был знак. Но тогда все было по-другому. А сейчас даже не знаю, поможет кому-то ваше страховое общество? Пусто́та она и есть пусто́та. Но вас с Аленой уже не удержать. Я стала «Фауста» вслед за тобой читать, там то же самое…
– В каком смысле «то же самое»?
– В том, что «логос» для него не слово и даже не «логика», как для Гераклита. А сразу – «дело». Деятельные вы, вот что я вам скажу. Слушай, а эта собака так за нами и идет. Что с ней делать? В отеле на ресепшн надо сказать, они наверняка знают, чей это пес.
– Прибился он к тебе, Полина, смотри, глаз не сводит. Хвостом виляет так умильно.
Подруги дошли до отеля. На ресепшн никто не мог припомнить жителя Мерано с черным пуделем, но собаку в отель не пустили.
Два часа спустя после массажа Катька вышла в сад. Полина сидела в беседке с «Фаустом». Удивительное дело, но черный пудель, прибившийся к ним на прогулке, опять был тут как тут: проник каким-то образом на их закрытую лужайку. Он сидел на задних лапах и смотрел на Полину. Встал, подошел к ней, потом растянулся и лег перед нею.
– Так тут и болтается, читать мешает, – вздохнула Полина.
Катька уселась на диван напротив и тоже раскрыла книгу «Об организации пенсионных фондов». С полчаса обе молча читали, а собака все крутилась вокруг.
Наступил вечер, сгущалась темень, похоже, вот-вот должен был начаться сильный дождь, настолько быстро усиливался ветер… Где-то прокатился отчетливый раскат грома.
– Странно… Гроза в сентябре. Только в горах такое бывает… Ты как себя чувствуешь, Поль?
– Паршиво. Душно, воздуха не хватает, опять прилив только что был сильнейший, дурнота какая-то. Сейчас дождь начнется, может, свежестью потянет. Смотри, пес в темноте так странно выглядит… Демонически…
Пес тем временем встал и пошел прочь от беседки в глубину сада. Дошел до кустов и застыл. Подруги не сводили с него глаз. Пудель почти сливался с чернеющими кустами и как будто рос на глазах, казалось, он даже встал на задние лапы. Чертовщина какая-то…
– Катя, только не думай, что я сошла с ума. Это не пудель. И отошел он от нас как раз, когда я дочитала до… Кать, это Мефистофель.
– «Das also war des Pudels Kern», вот и ответ. Спроси его, кто он?
– «Мелочный вопрос в устах того, кто безразличен к слову, но к делу лишь относится всерьез, и смотрит в корень, в суть вещей, в основу»[5].
– Ты словами Мефистофеля заговорила? Так кто он?
– А я уже слышу его слова: «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла».
– «Нельзя ли проще это передать?» – подхватила Катя следующую строку.
– «Я дух, всегда привыкший отрицать. И с основаньем: ничего не надо». Катя, это именно то, что я тебе сегодня говорила, когда мы гуляли: «ничего не надо».
– Тогда уж читай дальше, вот тут:
«Только спесь людская ваша с самомненьем смелым /Себя считает вместо части целым».
Полина сама чувствовала, как в ней происходит переворот. Она же всегда считала себя «целым», а утратив часть, решила, что это смерть. Пришел сам дьявол объяснить ей, что считать себя целым – спесивое самомнение. Она всегда была лишь частью мира, и у нее была мечта переустроить его, дав всем женщинам свободу от страхов, от стереотипов общества, которые насаждают мужчины.
Ее мысли прервали Катькины слова, та заговорила тоже с новой, страстной убежденностью:
– Есть два творца, каждый из них творит собственный образ мира. Мир Бога – невидим и совершенен, мир Мефистофеля – материален, преходящ. Материальный мир, земля – это юдоль печали, если думать лишь о том, что бренна плоть, природа, вообще все на земле. Но человеческая плоть еще и полна страстей, желаний, мук и отчаяния. Тем она и прекрасна в отличие от бестелесной материи. Это же прикольно, Полина! В мире вещественном, включая природу, все умирает и возрождается вновь. Нет «первой смерти», есть естественное состояние – климакс. Загадка жизни женщины в том, что утраты сопровождают ее всю жизнь, и после каждой ей надо перерождаться. «Мелочный вопрос», как сказал Мефистофель. Утратила – тут же нашла силы переродиться, чтобы распознать новую остроту и яркость жизни. Повернула мир новой стороной к себе, если надо, переделала его под себя и пошла дальше. А мы ей дадим и финансовую независимость. Чтобы переделывать и перерождаться было легче.
Подруги умолкли, перебирая в мыслях все прочитанное, сказанное друг другу за последний год о тех рубежах, что неминуемо проходит женщина: молодость и любовь, потери мужчин и их утрата, климакс, болезни, расставание с детьми.
– Кать, дело не только в деньгах. И мужик в сером плаще, и пудель, в котором мы увидели Мефистофеля, говорят еще и о страхе. У женщины даже в молодости сидит внутри неосознанный страх, что красота и молодость – это скоропортящийся товар. Уже где-то к тридцати, хотя женщина еще полна красоты и сил, она чувствует себя «осетриной второй свежести». Вокруг столько уже более молодых лиц, и с каждым днем их все больше. Этот страх достигает апогея, когда приходит климакс. С этим ничего поделать нельзя. Как ни изощряйся, пропадает легкость дыхания, походки. Мойся и прыскай на себя духами по пять раз на дню – будешь пахнуть мылом и духами. А запах женщины пропадает.
– Этот страх идет не от природы, которая всем, не только женщинам, ставит жизненные рубежи. Он идет, как ты сама сказала, от внутреннего ощущения ущербности из-за утраты свежести. У женщины, как и у осетрины, может быть только одна свежесть – «первая, она же последняя», как мы знаем. Правила, которые веками выстраивали мужчины, свели женщину до уровня осетрины.
– Кать, ко мне возвращается свобода и воля. Свобода более полная, чем до болезни, и даже более полная, чем в молодости. Свобода от оценок общества, устроенного так, что ценится прежде всего женщина, без климакса, с сиськами, а главное – с писькой. Свобода от желания нравиться мужчинам, от оценок, которые они нам ставят за красоту, технику, художественность исполнения. Мужчинам не надо нравиться, ими надо управлять. Они должны служить нам хотя бы потому, что женщина есть первичная ипостась природы в человеке, первичный источник любви, естественный источник добра. Дьявол посылает нам страдания, испытания, искушения, но, видишь сама, он же и приходит с подсказками и поддержкой.
