Сергей Семипядный - маленькие и неприметные-3
– Привет, колдунья! Подвинься-ка! – услышала Марина знакомый голос.
Немного придя в себя, что, впрочем, случилось уже после того, как она оказалась зажатой между Евгением и Никитой, Марина дрожащим голосом заявила:
– Вы не имеете права! И вы ответите! Сейчас же остановите и выпустите меня!
– Женя, если ещё раз кукарекнет, заклей ей пасть, – не оборачиваясь, сказал Станислав.
– Слышала, бизнес-тётя? Да? Ну так и помолчи, окажи такую любезность.
– Куда вы меня везёте?
– Скоро узнаешь. И мы кое-что узнаем, – ответил Женя. – А сейчас не трепыхайся, не гневи шефа. Приедем и дадим тебе слово.
Дадут они слово! Вот уж действительно! Но что же делать? Марина пыталась рассуждать, стремясь найти выход из создавшегося положения, но у неё ничего не получалось. Только и приходило на ум, что заорать да завизжать изо всех сил. Или сейчас, или когда из машины выводить будут. И ни одной более светлой мысли.
А вот мрачные фантазии по поводу того, что её ожидает в ближайшем будущем, появлялись в изобилии, прямо лезли и теснили друг дружку.
– Пытать будете? – поинтересовалась Марина, стараясь произносить слова с весёлым презрением.
– Вопросы будем задавать, – ответил Женя. – А ты будешь отвечать. Честно, как пионерка.
Честную пионерку нашли! Сволочи! Наверняка кто-нибудь из их же компании пришил босса, имея собственные корыстные интересы. А теперь шебуршат, отыскивая врага на стороне. Возможно, не найти преступника они желают, а всего лишь стремятся назначить такового.
15
Дмитрий Подлесный сунул голову в окошечко регистратуры и увидел… Точнее, он сначала унюхал некое существо, беспощадно заароматизированное туалетной водой, а затем и разглядел особу средних лет в белом халате и такого же цвета колпаке. Учитывая воду и всё остальное, мгновенно сориентировался – двадцать баксов.
– Добрый день, девушка. Как там мой родственничек и партнёр себя чувствует? Мышенков Лев Николаевич. Могу я его повидать? Очень надо. Вопрос жизни и смерти. Буду соответствующе благодарен. В размерах необходимой суммы.
– Мышенков, вы сказали? Какая палата? – Женщина в халате и колпаке придвинула к себе поближе раскрытую амбарную книгу.
– Палата какая не скажу, но, как мне сказали, он чувствовал себя очень неважно. Но – вчера.
– А, это тот, что с огнестрелом, – протянула женщина в регистратуре и посмотрела на Подлесного оценивающим взглядом. – Тяжёлый случай, очень тяжёлый. Его уже сегодня спрашивали. И пришлось отказать. Так что ничем помочь не смогу. Приходите через недельку. Если, конечно, раньше забрать его не придётся.
– Послушайте, красавица, очень нужно. Очень и очень. У нас же общий бизнес, – не отступал Дмитрий. Он вынул из кармана бумажник и с мольбой выговорил: – Помогите!
– В данном случае я не решаю. Так что сожалею. – «Красавица» заняла томно-выжидательную позицию.
«Пятьдесят? Две по пятьдесят? Пятьдесят и сто? Или, может, три полусотенных?» – лихорадочно размышлял Подлесный. И, наконец, решил предложить для начала две купюры по пятьдесят долларов. Он положил в паспорт деньги и сунул документ в окошечко.
– Помогите, пожалуйста!
– А кем он вам доводится? Каким родственником? – Женщина открыла паспорт, чтобы оценить родственные связи посетителя и больного.
– Он мой двоюродный брат. Росли вместе. У нас даже фамилии родственные. Посмотрите: Мышенков и Подлесный.
– Да уж, – усмехнулась регистраторша. – Но я попробую что-то сделать. Хотя и трудно обещать. – Она возвратила паспорт, уже без денег, и закрыла окошечко.
Деньги взяла, что обнадёживает. Однако же конкретно исполнить просьбу не обещала. «Ладно, приготовим ещё полтинничек и будем ждать», – принял решение Подлесный, глядя вслед лениво удаляющемуся по коридору источнику благовоний. Уж что-что, а давать взятки за годы жизни в Москве он выучился.
Ожидать пришлось недолго. Ещё и аромаследы не исчезли, не смешались с окружающими запахами, как благодетельница появилась из-за дальнего угла и поманила его пальцем. Подлесный едва не бегом припустил на зов.
Мышенков выглядел потусторонне. Он и на Подлесного посмотрел равнодушно и без всякого выражения в отрешённом от суетности сего мира взоре. Посмотрел и перевёл взгляд на потолок. Точнее, не в потолок, а куда-то дальше и выше.
– Как чувствуешь себя, Лёва? – поздоровался Подлесный, присаживаясь возле раненого.
Мышенков не ответил.
– Мне ничего сказать не хочешь? – спросил Дмитрий. – У тебя ещё есть, Лёва, шанс облегчить многогрешную душу. Я, кстати, и диктофон захватил. Не как в тот раз.
– Я умираю, – прошелестел слабыми губами Лев Николаевич.
– Если помрёшь, а меня отправят следом, то опять встретимся, – безжалостно проговорил Дмитрий. – И там уже не покрутишься. Там врать не принято.
Мышенков скосил взгляд на Подлесного и пошевелил распухшими, потрескавшимися губами. Дмитрий торопливо вынул из кармана диктофон и, включив его на запись, сунул ко рту Льва Николаевича.
– Решается вопрос, – прошептал Мышенков.
– Какой вопрос?
– По поводу меня.
– Тем более. Вот и говори как на духу, лживый подлец, – посоветовал Дмитрий.
– Лариса знала, – с трудом выговорил Лев Николаевич. – Да, знала. Она ненавидит Марину Григорьевну. И… тебя. Поможет… говорила… Старый должник поможет старые должки… Вернуть должки…
– Ну-ну! – поторопил Дмитрий вдруг замолчавшего больного. – Какие должки?
– Старые… Ты знаешь… И должника… – Лев Николаевич обессиленно прикрыл глаза. После этого он ещё некоторое время шевелил губами, однако звуков слышно не было.
Скоро Дмитрий понял, что от Мышенкова сегодня уже ничего не добиться, и поднялся на ноги. Может быть, ещё раз удастся с ним поговорить? Если не умрёт, естественно. Надо позвать сестру из коридора и попросить попридержать его на этом свете.
Медсестра с радостью приняла от Подлесного пятидесятидолларовую купюру и охотно обещала отнестись к Мышенкову со всем возможным вниманием. Подлесный не особенно ей поверил, но виду не подал. Попрощавшись с медсестрой, он вышел в фойе, сел на лавочку и, не обращая внимания на присутствие посторонних людей, прослушал только что сделанную запись разговора с Мышенковым.
Лариса? И при чём здесь Лариса? У Ларисы, понятно, нет оснований с особой теплотой относиться к Бояркиной, но чтобы уж ненавидеть сильно… А Козюков? Какая связь может быть между убиенным Козюковым и Ларисой? Какие-то старые должки… «Лариса знала…» Что она знала и откуда, если он сам втянул её в это дело уже после того, как несчастный Козюков отправился к праотцам?
Прослушал ещё раз и опять ничего не понял. Ох уж этот темнила Мышенков! Подлесный с досады стукнул кулаком по скамейке, на которой сидел, поднялся и направился к двери с надписью «выход».
Уже сидя в машине, Дмитрий ещё дважды прослушал диктофонную запись, однако облегчения ему это не принесло. После нескольких минут мучительных раздумий Подлесный ощутил собственное бессилие разобраться в случившемся. От бессилия – ярость. Он даже не поглядел по сторонам, когда покидал место стоянки. И помчался куда глаза глядят.
Правильнее сказать, куда вели его сигналы светофоров, дорожные знаки и дорожная разметка. А также обстановка на полосах. Свободна была левая – перестраивался влево, загоралась стрелка «направо» – уходил вправо. Окружающие участники дорожного движения его просто бесили. Одно неосторожное движение кого-нибудь из них – и он бы пошёл на таран.
***
В метро было шумно и тесно. И скандально, если так можно выразиться. И – бомж. Средь бела дня. Вонючий. Их много вечером, ночью, особенно на кольцевой линии. А тут – днём. И не десять, а сто человек вдыхают этот смрад. Выловить бы кого-нибудь из этих, да, из этих самых и – мордой к бомжу поближе. И пускай нюхают, твари гладкопузые. И когда же она разбогатеет хотя бы настолько, чтобы обосноваться в машине, в собственной, с персональным водителем? Уж лучше дремать в пробках… Да, она облапошит сотни, тысячи охотников за счастьем, но достигнет благополучия!
Людмила Александровна столкнулась с Дмитрием Подлесным в дверях больницы и тотчас его узнала, хотя и встречалась с ним не более двух раз. Подлесный же не обратил на неё никакого внимания, даже взглядом, кажется, её не коснулся, стремительно обогнул неожиданно возникшее на его пути препятствие и выскочил на крыльцо.
Людмила Александровна хотела окликнуть его, но вдруг подумала, что тот вряд ли захочет с нею, практически незнакомой ему женщиной, разговаривать. К тому же выглядела она сегодня, только-только выкарабкавшись из загула, далеко не лучшим образом. Конечно, она немало потрудилась, чтобы увеличить безобразно опухшие глаза, а серо-зелёный цвет лица замаскировать под загадочную бледность, но результатом, тем не менее, осталась крайне недовольна.
